Она метнула на брата острый взгляд.

— Мне кажется, ты меня с кем-то путаешь. Я люблю рисовать, но не до такой степени, как Tea.

— Но когда ты рисуешь, — настаивал Майкл, — ты так поглощена этим…

— Иногда.

— Ты не могла не рисовать в ту ночь…

— Просто больше нечего было делать, — перебила она. — Снаружи бушевал шторм, и у меня был подходящий объект. Я не могла не воспользоваться возможностью…

— Ты хотела рисовать! — продолжал настаивать он.

— Хорошо, хорошо, Майкл. Но может, у меня руки чесались, до того мне хотелось порисовать именно тебя.

— Ты будешь продолжать работать над этими рисунками, Ханна? Или вновь придумаешь отговорку?

— Я не собираюсь ничего придумывать, — бросила она. — Но я просто хочу все сделать сама! Мне не нужны старшие братья или некоторые умные дяди, которые бы руководили моей жизнью!

— Мы и не думаем руководить тобой, — спокойно возразил Мэт. — Я по горло занят своими проблемами, чтобы заниматься еще и твоими. Но я хочу, чтобы ты поняла: эти рисунки превосходны! Я говорю так не потому, что ты моя сестра и я хочу сделать тебе приятное. Ты не должна прятать их, Ханна!

Резко повернувшись к Майклу, она спросила:

— Ты считаешь, я недостаточно усердна? Ты намекаешь на то, что я не отдаю себя целиком? Он улыбнулся:

— С меня хватит, я уже натворил дел сегодня утром. Мне лучше помолчать.

Сердито и вместе с тем с болью она воскликнула:

— Но я хочу правды!

— Я уже сказал: эти эскизы почти закончены! Ты должна послать их на выставку. Откладывать это — совершенная глупость.

— Именно это я и хотела узнать.

— Попроси Таннера, и он повесит их в своем офисе, — вдруг предложил Мэт. — Получилась бы маленькая выставка.

— Я ведь только что сказала, что хочу сделать все сама.

— Ну что ж… — проворчал Мэтью.

— И вообще, вы оба мне надоели!

Майкл безучастно вертел в руках стеклянное пресс-папье.

— Знаешь, сестричка, — сказал Мэт, улыбаясь, — ты иногда можешь быть такой же упрямой, как Маркус. Правда, ему до тебя далеко.

— Дуралей, — выдохнула она, одаривая его улыбкой.

— Ты права, — согласился он. — И поэтому мне пора идти к Эмили и сменить ее. Увидимся за ужином?

Взглянув на Майкла, она ответила:

— Может быть, я чуточку задержусь.


Пока Ханна укладывала детей спать, Майкл размышлял о том, что не должен больше уклоняться от неизбежного объяснения. Для него было важно иметь возможность честно смотреть ей в глаза.

Странно, думал он, почему на этот раз он не может найти нужные слова. Обычно бывало наоборот — он не мог избавиться от нескончаемого потока слов.

Утренний приступ раздражительности до сих пор не оставлял его. Воспоминания усиливали тревогу. Что он мог сказать, чтобы стереть боль, которую причинил Ханне? Могли ли помочь слова? Он знал, что она выслушает его, но не знал, поймет ли.

И сможет ли простить?

Майкл сидел на софе и старался припомнить, когда он испытывал подобное отчаяние — отчаяние от непонимания между двумя людьми.

Пожалуй, никогда. Он никогда не был в такой ситуации. Потеряться в море неведомых чувств… Каким-то образом ему удалось удержаться на плаву и выбраться на берег вместе с Ханной. Но чего ему это стоило!

С трепетом в сердце он вслушивался в шум приближающихся шагов. Вдохнув поглубже, постарался успокоиться. Ему придется выдержать это объяснение и извиниться за грубость.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, но его слова прозвучали как вопрос.

— Ты собираешься прочесть мне лекцию о рисовании?

Опустив голову, он сосредоточенно рассматривал копию своего коттеджа.

— О твоем увлечении, мне кажется, мы уже поговорили достаточно, теперь я хочу поговорить о другом.

— Хвала небесам за эту маленькую милость. — Дурашливым жестом сложив руки на груди, Ханна уставилась в потолок.

— Ханна, — начал он тихо, — я хочу извиниться. Я понимаю, мои упреки были совершенно необоснованны…

Она отвела взгляд.

— Прости. Я бы хотел взять свои слова назад, — вздохнул Майкл.

— Понимаю.

— Но эта сцена… Знаешь… она часть того, что мы должны обсудить.

Нахмурив тонкие брови, Ханна присела на край софы.

— Ты можешь выражаться яснее?

— Я попытаюсь. — Он нетерпеливо передернул плечами и сел рядом, намеренно сохраняя дистанцию. Он знал — стоит ему прикоснуться к ней, и их разговор закончится, так и не начавшись. — Если ты оглянешься назад, на наше стремительное сближение, ты заметишь, что мы либо обсуждали твой талант, либо нас тянуло друг к другу… физически.

Ханна небрежно кивнула, хотя на самом деле ее озадачило такое вступление.

— Я хотел знать о тебе правду, но говорить на эту тему с твоими братьями мне было неловко… Когда умер твой муж? — спросил он.

Ханна была застигнута врасплох этим неожиданным вопросом. И невольно, словно защищаясь, она вздернула вверх подбородок.

— Шестнадцать месяцев три недели и шесть дней назад.

— Ты все еще считаешь?

— Да. Хотя я делаю это неосознанно. Ты спросил, и цифры сами сложились в моем мозгу.

— А девочки? Они, наверное, тогда были совсем крошки?

— Они были слишком маленькие, когда Куин умер, и не помнят его. Кристе сейчас четыре. Кейси почти три.

— Что случилось?

— Что?

— Отчего он умер? — спросил Майкл.

Его голос был полон сострадания. Глаза смотрели мягко и участливо.

Ханна, призвав на помощь всю свою волю, заставила себя говорить.

— Куин стал жертвой пьяного водителя. Бессмысленная смерть положила конец жизни… полной смысла.

— Прости, — прошептал он. — Я должен был знать. Мэтью сказал, что ты была… что это было непросто для тебя.

— Иногда, — вздохнула она, — мне кажется, словно это было вчера. Долгое время я не могла отделаться от чувства, что вот-вот откроется дверь и он войдет. Я прошла через это. Я даже научилась справляться с одиночеством собственными методами. Но сейчас, когда ты спросил… — она заморгала, стряхивая слезы с ресниц, — воспоминания ожили.

— Ханна, — нежно сказал он, притягивая ее к себе.

— Ничего, это пройдет, — заверила она. — Я исцелилась. У меня было достаточно времени для горя.

— Ты любила его?

— Да, я любила его, — просто ответила она. — Мы начали встречаться, когда мне было семнадцать, и через два года поженились. У меня не было никого, кроме Куина. — Она с трудом проглотила подступившие слезы, — Прекрасно помню то утро… Он поцеловал меня на прощание в последний раз.

Майкл крепко обнял ее, ощущая, как ее тело сотрясает дрожь. И горькое чувство потери невольно передалось ему и стало его болью.

— У вас был счастливый брак? — осторожно поинтересовался он.

— О да! У нас была очень счастливая семья. Прежде чем стать любовниками, мы долгое время были друзьями. Я убеждена, что именно это сделало нашу совместную жизнь такой счастливой.

— Но он не поощрял твое увлечение?

— Это Мэт сказал тебе?

Майкл кивнул.

— Я была настолько погружена в любовь, что времени на рисование не оставалось, — объяснила она.

— Мэтью смотрит на это иначе. Он считает, что Куин не одобрял твои занятия рисованием. Не явно, разумеется.

— Я думала, мы покончили с этим вопросом, — напомнила она ему.

Он медленно отпустил ее, поднялся и прошелся по комнате.

— Я стараюсь понять тебя, Ханна. Это важно для меня. Ты любила и вышла замуж, когда была совсем юной. Ты говоришь, что замужество было удачным, и вместе с тем именно из-за него ты была вынуждена зарыть свой талант в землю.

— Мой муж и мои дети были для меня важнее искусства, — парировала она.

Но он не верил, что решение далось ей так легко, как она пыталась это показать.

— А теперь? — спросил он. — Разве твои дочери значат для тебя меньше?

— Я не говорила этого, — возразила она, теряя терпение. — Они так же дороги мне, как и прежде. Возможно, даже больше. Но мои потребности изменились. Я строю новую жизнь. Без Куина. И мои интересы без него иные. Рисование…

— …стало для тебя так же необходимо, как воздух, — закончил Майкл.

— Давай не будем начинать все сначала!

— Но это так, Ханна! — пытался он убедить ее. — Тебе действительно надо рисовать. Это помогает справиться с болью. Помогает забыться. Ты погружаешься в мир своих фантазий, когда рисуешь.

— Почему ты так настаиваешь на этом?

— Потому что ты слишком долго отказывала себе, и, думаю, несправедливо. А может, потому, что ты так страстно стараешься доказать, что это для тебя не важно.

— Нет, Майкл, я не считаю, что это не важно. Но искусство — это не главное в моей жизни. У меня есть дочери. У меня был муж. — Она посмотрела на него и прочла в его взгляде недоверие. — Опять что-то не так? Или ты сомневаешься в искренности моего материнского чувства?

— Нет, Ханна. Я очарован девочками. Но они еще очень маленькие. И я не берусь давать тебе советы по воспитанию детей.

— Тогда откуда такой недовольный вид?

— Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

— Да, уверена. Давай выкладывай все до конца.

— Хорошо, дорогая, — согласился он. — Я смотрю на тебя и вижу больше чем просто красоту. Я вижу женщину, отважно защищающую себя. Ты смело смотришь в лицо трудностям. Рыжеволосая воительница. И под всем этим таится необыкновенная нежность и чувственность. Ты настаиваешь на… — Он прервался, подыскивая нужные слова. — Ты облегчаешь душу, занимаясь рисованием, и разглагольствуешь о своем удачном замужестве! Что, как я полагаю, не соответствует действительности. Как можно считать брак счастливым, если один человек отказывается от себя ради другого?

— Ты не имеешь права говорить это!

— Я не имею права? — спросил он удивленно. — Вспомни, что за потрясающую новость ты сообщила мне утром! И после этого ты говоришь, что я не имею права? Неужели я не имею права на откровенность после того, как узнал, что у тебя будет ребенок? У нас будет ребенок?

Она открыла рот, но не могла вымолвить ни слова.

— Извини, — буркнул он. — Но я не могу понять, как женщина, полная энергии, такая эмоциональная и чувственная, может отказаться от своего призвания ради прихоти собственного мужа!

— Брак — всегда компромисс, — тихо заметила она.

— Допустим. Но пойти на компромисс и предать дар, данный тебе Богом, — не одно и то же. Как ты могла так поступить? Как могла наплевать на свой талант? Речь не идет о выборе. Искусство только часть тебя. Оно всегда с тобой.

— Нам было не до этого, — попыталась оправдаться она. — Не было времени.

Он прикрыл глаза и устало покачал головой.

— И ты была счастлива?

— Да, Майкл. Была.

— Не понимаю, как можно быть счастливой, отрекаясь от себя? Еще один вид жертвенности?

— Я всю себя отдавала Куину. А потом детям. На мои собственные потребности не оставалось времени. Дети требуют гораздо больше внимания, чем ты думаешь.

— Ты сказала — потребности? — заметил он.

— Ты знаешь, о чем я… — Она безнадежно махнула рукой. — Почему ты так смотришь?

— Ты наконец заговорила о собственных потребностях, Слава Богу, пришло время вспомнить и об этом. Ты решила найти время для искусства, попросила родных помочь тебе с девочками. Правильно? — допытывался он. — Вчера детей не было с тобой.

— Верно, мои братья или кузены берут их, когда я хочу немножко передохнуть.

— Не очень-то подходящее время заводить еще одного ребенка?

— Я полагаю — да, зная, что меня ждет впереди… Но ты сам говорил, что хватит искать отговорки.

— И как же ты собираешься находить время для рисования с тремя детьми?

— Они иногда спят. — Она робко пожала плечами.

— Что ж, давай, Ханна! — сердито сказал он.

— Майкл… — начала она.

— Нет! — Он почти кричал. — Не говори ни слова. Это зашло слишком далеко. Слишком…

Она молча смотрела на него. Что за человек, думала Ханна, его настроение меняется каждую минуту. По крайней мере в этом он последователен. Она украдкой следила за ним, пока он шел через комнату и усаживался на софу рядом с ней. Его голова откинулась на подушки. Глаза закрылись.

— С чего начать? — пробормотал он еле слышно.

— Майкл…

— Нет! — Он резко пресек ее попытку заговорить. — Той ночью, когда мы встретились, ты сказала, что доверяешь мне.

— Да.

— Но ты ничего обо мне не знаешь.

Она пожала плечами.

— Ты не давал мне повода не доверять моей интуиции, ты не оскорбил меня и не обидел. И потом, мы взрослые люди…