— Ты бы предпочел пойти в домик? — спросила она.

— Нет. — Он тихо рассмеялся. Его пальцы гладили ее шею, а глаза ласкали ее губы, волосы. — Я просто хочу посмотреть на тебя.

Его руки опустились ниже, обхватили ее груди. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее ключицу, и слизнул воду, капельками собравшуюся там. Конечно, он не станет спешить. Он никогда не спешит. Он не торопился, исследуя, пробуя на вкус округлость ее плеча, тяжесть ее груди. Элли закрыла глаза, опустила руки на его влажные волосы и позволила своему желанию расти.

— Ты сложена как маленькая куколка, — сказал он и упал на колени, чтобы поцеловать ее живот.

Она слегка наклонилась над ним, прижимая к себе его голову и гладя его прекрасные плечи и волосы.

Внезапно он застонал, и его напряженные руки замерли на ее бедрах. Он опустил голову. Опьяненная, она спросила:

— Что случилось?

Он сел и потянул ее к себе на колени, так что она села на него верхом, и они прижались грудью друг к другу. Элли заметила, что дождь кончился.

— Я просто подумал, как мне удалось быть и таким счастливым, и таким невезучим одновременно.

— Невезучим? — Она захлопала глазами. Он вздохнул.

— У меня нет презерватива.

Она обмякла в его руках и, испытывая смущение, спрятала лицо у него на плече.

— Я чувствую себя глупо.

— Глупо? — Он покачал головой. — Пожалуйста, Элли, не надо. Я умирал от желания. Не передумай теперь. — Он неожиданно наклонился, поцеловал ее в шею открытым ртом, что свело ее с ума. — Пожалуйста, — хриплым голосом повторил он, — не передумай. Я так сильно тебя хочу. — Его руки напряглись. — Сегодня, ладно? Я распланировал все обольщение. Вино, музыка и свечи. — Синева его глаз сияла неотразимо. — Пожалуйста!

Она забыла о смущении, забыла о том, что худая и некрасивая, забыла, что он опасен, и позволила страсти победить. Поцеловала его, не закрывая глаз.

— Сегодня, — согласилась она. Волоски на его груди, упругие и мягкие, прижимались к ее груди, и она прильнула бедрами к его бедрам. — Не могу и сказать, как я разочарована. Если кто-то узнает, твоя репутация кобеля серьезно пострадает. Что ж ты за донжуан, если не имеешь под рукой презерватива в любой момент?

Он тихо рассмеялся, положил руки на ее грудь, нежно поглаживая.

— Обещаю, что оправдаюсь перед тобой.


Блю неохотно отпустил ее, и хотя он собирался отвернуться, чтобы позволить ей справиться с неловкостью, он, казалось, не мог отвести от нее глаз. Она двигалась легко и свободно, встала, наклонилась, чтобы поднять промокший и грязный маленький бюстгальтер. Взглянула на него, покачала головой и сунула его в карман шорт, потом подошла к своей рубашке, подхватила ее. Мягкая белая луна ее груди качнулась вместе с этим движением, и он захотел поцеловать, коснуться ее. Прижал руку к себе, чтобы пуговицы на джинсах не врезались в тело. И все равно продолжал наблюдать.

Ее спина была гладкой, кожа — такой же безупречной и прекрасной, как лепестки орхидей вокруг. Она подняла руки над головой, проскальзывая в рубашку, и мокрое тело блеснуло в тусклом свете.

Он закрыл глаза, считая от десяти до одного. Потом глубоко вздохнул и открыл глаза. Она надела рубашку. Ткань была влажной и обрисовывала соски. Блю не мог удержаться. Он схватил ее за запястья и припал ртом к этой острой вершинке, потому что слишком долго хотел этого, потому что это заставит ее помнить, и потому, что хотел услышать тихий вздох удивления и удовольствия, который она издала. Но это было еще не все. Она подняла руку и коснулась его, погладила сквозь джинсы.

— Сегодня, — прошептала она и поспешила прочь, почти побежала по оранжерее.

Он нашел в рабочей комнате сухую футболку, торопливо натянул ее и схватил ключи. Блю не станет смущать Элли тем, что поедет за необходимой покупкой в город, значит, придется катить в соседний, в двадцати милях отсюда городишко дыра дырой, но там должна быть по крайней мере аптека. Когда он платил за коробку "троянцев", то поймал на себе косой взгляд кассира и понял, что наверняка выглядит более чем странно: волосы мокрые и взъерошенные, джинсы мокрые, а рубашка сухая и единственная покупка — огромная коробка презервативов.

Он фыркнул, и взгляд кассира стал встревоженным. Блю взял сдачу, впрыгнул в кабину грузовика и помчался назад в Пайн-Бенд, к Элли, мысленно умоляя ее не передумать.

— Элли!

Глава 13

Элли смыла под душем дневной жар, побрила ноги и высушила волосы, не желая, чтобы они раздражали ее, сырой волной закрывая шею. Было невозможно даже подумать о работе, поэтому она набросила легкий халатик и вытянулась на кровати под вентилятором. Она полежала только пять минут, когда услышала шум автомобиля Блю.

Элли подскочила к окну и выглянула, в груди у нее бурлил смех, когда он выбежал из грузовичка с пакетом в руках и прокричал ее имя. Испытывая головокружение, она пошла к дверям, а он уже был на крыльце, и по-прежнему босиком. Эйприл виляла хвостом, поскуливая от нетерпения. Она один раз гавкнула, подняв переднюю лапу, как будто хотела сама открыть дверь. Собака посмотрела на Элли, словно говоря: "Приготовься, он уже пришел. Он здесь. Он здесь!"

— Я знаю.

Блю стоял за дверью, наклонив голову набок, так, что волосы копной падали ему на одно плечо, а позади него ослепительно сияло солнце. Было то время дня, когда местные ребятишки с визгом плещутся в пруду, а банковские служащие занимаются разменом денег. Она представляла себе, что займется с ним любовью в темноте, слегка выпив и включив музыку, чтобы затуманить реальность. Не трезвой, при дневном свете, что делает невозможным оправдать потом свои действия. Но глядя на него, она поняла, что желание не нуждается в алкоголе и даже в музыке.

— Это презервативы, я полагаю, — сказала она, кивнув на коробку в его руках.

Его щеки слегка порозовели, и Элли почувствовала, как у нее сжалось сердце. Он выглядел дико — босой, со взлохмаченными ветром волосами, во все еще влажных джинсах, с какой-то нерешительностью на лице.

— Ты еще не передумала, нет?

— Если ты не разденешься через десять секунд; я взорвусь.

Он рассмеялся с облегчением и тем же ощущением происходящего, которое испытывала она.

— Есть, мэм.

Блю вошел, сунув ей в руки коробку. Она вытряхнула ее из пакета и поддела ногтем крышку, потом повернулась и закрыла дверь. Ее сердце колотилось, а руки дрожали, пока он снимал рубашку и выскальзывал из джинсов, и повернулся к ней, обнаженный, прекрасный и слегка смущенный.

Забыв о коробке в руках, она любовалась им, его длинными ногами, покрытыми золотистыми волосками, которые поблескивали в лучах солнца, льющихся в окна, плоским животом и агрессивно поднявшимся набухшим органом. Она улыбнулась и подошла к нему, чувствуя эту странную смесь нежности и желания защитить, которую всегда испытывала при виде обнаженного мужчины, и положила руки на эту забавную плоть. Она отдала ему презервативы.

— У меня дрожат руки, — сказала она. — Но если ты достанешь один, я буду более чем счастлива услужить.

Он разорвал коробку, и маленькие пакетики из фольги рассыпались по всему полу. Блю засмеялся, взяв один из тех, что остались в коробке, и, бросив остальные, приник к ней.

— Теперь ты.

Он развязал пояс ее халатика, в то же самое время наклоняя голову, чтобы поцеловать ее. Сдвинул ткань с ее плеч, и Элли опустила руки, позволяя халату сползти на пол.

"О! Обнаженная! С Блю!"

Она закрыла глаза и прижалась к нему, грудью к его груди, бедра к бедрам, обхватив руками за спину. Она растопырила пальцы, чтобы полнее ощущать шелковистость его кожи, и чувствовала, как будто неуправляемый зверь толкается в ее живот.

Она потерлась лицом о его грудь, поцеловала ложбинку посередине, прикоснулась кончиком языка к соскам. Солнце ослепляло даже сквозь опущенные веки, и вокруг стояла тишина. Только звуки дыхания и влажных поцелуев.

— Боже, Элли, — проговорил он, гладя ее волосы.

Он целовал ее губы, веки и щеки влажным, горячим и голодным ртом. И постоянно эти толчки в живот. Она обхватила его рукой, ощутив движение и услышав, как Блю издал горловой звук. Ее пальцы прикасались легко, потом жестче. Наконец она отступила, задыхаясь, и молча указала на кровать, беря его за руку, увлекая за собой. Когда она уже хотела лечь, он сказал:

— Подожди.

Она повернулась к нему, смутно осознавая, что вся комната залита солнечным светом. Лучи позолотили его тело Его кожа как будто притягивала ее руки — гладкая, идеальная. Она скользнула пальцами по его руке, а он только смотрел на нее.

— Ты так великолепна! — прошептал Блю.

Он легко взял в ладони ее груди, и — на его лице появилось такое выражение, которое заставило ее чувствовать себя растерянной и счастливой. Она ощущала, что теряет представление о времени и пространстве, головокружительное чувство пульсировало в ней, словно она росла, как Алиса в Стране чудес после одной из волшебных таблеток. Она не возражала, когда он опустился на колени и, открыв рот, прикоснулся к одному из ее сосков самым кончиком языка. Эта картина ошеломила ее: падающие ему на лицо золотые и русые пряди, ее белая кожа и его загорелые пальцы и этот красный язык над медного цвета вершиной.

Он провел ладонью по ее животу, между бедер, а Элли все еще смотрела, наблюдая и затаив дыхание. Блю был прекрасен и он целовал ее всю, гладя и лаская, пока она не могла больше стоять на ногах. Тогда он уложил ее на кровать и продолжал ласкать, уверенно и сильно, легко и дразняще, и с таким яростным наслаждением, что она ощутила себя королевой, как Мейбл, а потом застонала так громко, что могла бы смутиться, но тогда на ней уже был Блю. Он зубами разорвал пакетик, и Элли взяла его.

— Позволь мне.

Надела его и притянула Блю, на секунду пожалев, что внутри те будет не голая плоть его, но тут он упал сверху, раздвинув ей ноги и ворвавшись в нее с криком глубочайшего наслаждения, а Элли все еще билась и дрожала с головы до ног. И тогда он стал груб, как будто не мог сдерживаться. Его пальцы впились в ее ягодицы, он кусал ее губы, и она подумала, что ощутит его толчки в ребрах. Он зарычал, как лев, так крепко обхватив ее руками, а она его ногами, что Элли впервые поняла, что значит единение.

Они обессилели вместе, потные, задыхающиеся, и не говорили ничего, пока их сердца не замедлили свой бег, а дрожь не прекратилась окончательно. Элли чувствовала, что все ее тело отяжелело и словно налилось золотом, и она прикоснулась к его волосам там, где сквозь них просвечивал желтый луч солнца. Он поцеловал ее запястье. Элли не хотела, чтобы он двигался, но он постепенно передвинулся и лежал теперь рядом, положив руку ей на живот, а лбом слегка прижимаясь к ее плечу.

Она просто плыла, закрыв глаза, ощущая движение воздуха влажной кожей. Его большая ладонь накрывала ее от одного бедра до другого, доставая до ребер. Она чувствовала, что он смотрит на то, к чему прикасается, чувствовала легкие, исследующие миллиметр за миллиметром движения его пальцев.

— У тебя кожа как лепестки орхидеи, — тихо и протяжно проговорил он.

Элли улыбнулась, не открывая глаз.

— От любого другого эти слова я восприняла бы как отработанный, дежурный комплимент и посмеялась бы, но ты, думаю, хорошо представляешь, о чем говоришь.

— Хотя они прохладные. А ты такая теплая.

Она запустила руку ему в волосы, шелковистые и густые, намотала одну прядь на палец. Он разобьет ей сердце, но теперь с этим ничего не поделаешь. Может, так и надо. Она старалась запомнить все детали, чтобы потом, вспоминая, восхищаться ими. Его бедро, прижимающееся к ней, ощущение его кожи, звук его дыхания.

Его рука опустилась чуть ниже, гладя ее бедра. Она почувствовала, что он поднялся на локте.

— Ты всегда такая молчаливая?

— М-м-м… — Она лениво открыла глаза. — А кому нужны слова?

— Может быть, мне, — ответил он, недоуменно хмуря лоб. Она повернулась на бок. Глядя на него, ей было труднее держаться отстраненно, потому что его блестящие глаза и все лицо выражали какуюто беззащитность. Если думать о нем как о мерзавце, о бабнике, развратнике, ей легче будет держать дистанцию.

Но вот он, просто человек, который был когда-то мальчишкой, потерявшим семью, потом подростком, часто слушавшим одну-единственную песню, из-за чего и получил свое прозвище, и мужчиной, который построил Тадж-Махал из цветов, потому что его сердце разрывалось от горя. Она смахнула пряди волос с его лба, нежно провела линию вдоль его щеки.