— Я удивлен, мисс Коннор. Он был дешевым гангстером.

— Может быть. — Она пожала плечами. — Но еще он был красивым, молодым и очень талантливым. Некоторые его песни… — Она замолчала, когда они подошли к ее крыльцу. — Прошу прощения. Не надо мне продолжать. Это все еще больная тема.

— Для тебя, кажется, все погибшие музыканты — больная тема.

Элли кивнула:

— Вполне возможно.

Внутри громко тявкнула Эйприл, ей ответила увязавшаяся за ними Саша, царапаясь в дверь. Блю открыл дверь, и Эйприл выскочила, кинулась в траву и распростерлась с почти слышимым вздохом облегчения.

— Прости, детка. — Элли дала ей печенье. — Это Блю виноват. Он меня отвлек.

Эйприл проглотила печенье, лизнула руку хозяйки и понеслась вверх по холму, задираясь и кувыркаясь с Сашей, забегая вперед и возвращаясь.

— Собаки здорово разговаривают без слов, — сказала Элли.

— Да. Язык тела.

Он обхватил девушку за плечи, и, к ее изумлению — она-то решила, что физический жар остыл, — Элли ощутила немедленный отклик. Блю повернулся к ней, обнял и поцеловал. Его руки подняли подол рубашки, и ее ягодиц коснулись прохладный ночной воздух и его пальцы.

— Мне нравится язык тела.

Она протянула руки и обхватила его орган.

— Мне тоже, — выдохнула она. — Но клянусь, если мы опять займемся любовью, я не смогу ходить несколько дней.

— Я тоже, — признался он и взял ее за руку. Они прошлись немного, и он произнес: — Твоя мама была очень хорошенькой.

— Да.

Прежняя печаль опять перехватила ей горло, но поскольку ее не надо было скрывать, чувство потери казалось уже не таким сильным.

— Что с ней случилось?

— Она приехала домой на Рождество, родила меня, а потом снова сбежала, когда мне было шесть месяцев. Бабушка говорила, что она все время горевала, и неудивительно, что в следующий раз о ней услышали, только когда в дом явился полицейский с просьбой идентифицировать тело по фотографии. Она приняла слишком большую дозу героина.

— О Боже! Как это печально!

— Я всегда думала над тем, почему она была так несчастна? — Элли покачала головой. — Для этого не было никаких видимых причин, понимаешь?

— Ты историк и поэтому пытаешься найти ответы, но это не означает, что они существуют.

— Я знаю, но не могу не искать.

— Мне повезло.

Он взял ее за руку и повел назад в дом, где они ели и говорили о другом, потом вернулись в кровать для того, чтобы в последний раз, очень-очень нежно заняться любовью. Она заснула, свернувшись калачиком в кольце его рук.


Все последующие дни слились для Блю в один. Он позволил себе бездумно скользить по волнам удовольствия, наслаждаясь орхидейной нежной Элли, бархатным звуком ее голоса. По ночам Блю спал крепким сном человека, который живет в мире с самим собой.

По утрам он варил кофе и отсылал ее назад в домик поработать, потому что не хотел быть виновным в том, что она нарушила бы свой график. Даже по утрам все казалось нереальным, и иногда от земли поднимался туман, окутывавший Элли до колен и делавший ее похожей на привидение, которое плывет к домику, где, по убеждению его матери, привидения как раз и обитали.

В одно из таких мгновений, когда он просто стоял на ступеньках, наблюдая за ней, прибыл Маркус с зеленым металлическим термосом, полным кофе с цикорием, который готовила Алиша. Серьезно поджав губы, обрамленный седеющей бородкой и без улыбки в глазах, он тоже смотрел на домик. Блю даже показалось, что на его лице появилось выражение злости. Через секунду Маркус взглянул на Блю и ничего не сказал.

Они начали работать. Весь день Блю ожидал, что Маркус выразит удивление, что Элли проводит ночи с Блю, или отпустит ехидное замечание — наконец-то его друг снова обзавелся любовницей, а может быть, спросит, что это означает для него. Маркус не держал ничего в себе. Он всегда имел собственное мнение и свободно высказывал его. Но не на этот раз. Он не говорил ничего до тех пор, пока в конце дня на холме не появилась Элли. Ее волосы были гладко зачесаны назад и связаны в хвост, и это подчеркивало идеальную форму ее головы, маленькие ушки и высокий чистый лоб. Блю замер, наблюдая за ней с этой горячей судорогой в сердце, глядя на длинные ноги под смятыми шортами, на прямые плечи под простой рубашкой. Каждый раз, когда он видел ее, ощущение, как будто ему в грудь воткнули раскаленную кочергу, снова и снова удивляло его. Элли была как лето, как солнечный свет.

Слишком поздно он вспомнил, что сейчас не один. А кому понравится, если у него на лице будет отражаться все то, о чем он думает? Он воткнул лопату в землю и взглянул на Маркуса, чтобы убедиться, что тот ничего не заметил. Но Маркус тоже стоял, не видя Блю, потому что смотрел на Элли. Наблюдал, как она приближается, с выражением такой неприкрытой боли, словно был поражен в самое сердце, Блю охватила ревность: "Неужели Маркус сам хочет Элли? Нет! Он без ума от Алиши с тех пор, как она появилась в Пайн-Бенде".

Блю слегка подтолкнул друга локтем, сам не зная зачем, но он не хотел, чтобы Элли увидела выражение его лица. Маркус, очнувшись от своих мыслей, быстро взглянул на него, потом опустил голову.

— Алише очень нравится эта белая малышка, — мрачно сказал он. — Она просила меня, чтобы я пригласил вас на ужин на днях. — Он помолчал и слегка улыбнулся другу. — И еще обещала, что убьет тебя, если ты разобьешь ей сердце.

Блю кивнул.

— На этот раз все будет наоборот, Маркус, — тихо проговорил он и вышел вперед, чтобы поздороваться с Элли, взять ее за руки, снова принять ее в свой мир.


Золотые Дни, отпечатавшиеся в памяти с медовой яркостью, серебристые ночи в сплетении тел, в смехе и разговорах.

Может, из-за того, что она страстно хотела наслаждаться ночами, Элли работала весь день с энтузиазмом, вдохновленная своим проектом. Она запланировала интервью с дюжиной престарелых жителей Пайн-Бенда и целых три дня ездила по городу, чтобы переговорить со всеми. Результаты превзошли все ожидания. Люди живо вспоминали Мейбл, вспоминали, как они впервые услышали ее пение — в церкви, когда ей было девять лет, потрясенные псалмом "Укрепи мою душу", или на школьном концерте, когда ей было двенадцать, или у Хопкинса жарким летним вечером 1943 года Это был великолепный материал.

Однажды днем, через две недели после того, как она стала ночевать в доме Блю, Элли аккуратно делала заметки на своих карточках, представляя себе Мейбл и слушая записи ее музыки на компактдиске. Элли подпевала, думая о том, что надо обратиться за такими историями и к белым, чтобы выяснить, как относилась к Мейбл Бове другая половина населения разделенного городка? Как скоро они поняли, что маленькая цветная девочка с таким голосищем станет звездой, благодаря которой Пайн-Бенд занесут на карту?

Элли все еще не представился случай побеседовать с Гвен Лейсер, женщиной, которую она повстречала у реки. Блю сказал, что она часто и надолго покидает город. По правде говоря, Элли набрала достаточно интересного материала, но ей понравилась эта пожилая дама, и она хотела записать ее воспоминания.

Элли зевнула. Дневное время тянулось долго. Она улыбнулась самой себе и посмотрела на большой дом. В конце концов, она спит не столько, сколько обычно. Зазвонил телефон. Испуганная его трелью, она ответила:

— Алло?

— Ну, думаю, ты по крайней мере жива, раз можешь отвечать по телефону.

— Бабушка! — Ее кольнуло чувство вины. — Здравствуй!

— Привет! Ты помнишь, что уже неделю мне не звонила?

— Не может быть! — Элли крутнулась на стуле, чтобы взглянуть на календарь. — О да! Ты права. Прости. Я по уши закопалась в интервью. Потеряла счет времени. Все в порядке?

— Да Посадила кукурузу и срезала свежего ревеня для пирога сегодня утром. Как продвигается книга?

— Хорошо. Я не уверена, что доберусь до причины исчезновения Мейбл, но все равно книга будет интересной. Она была незаурядным человеком.

— А другие твои поиски? — Элли вздохнула:

— Даже не знаю.

Она внезапно подумала о зеленоглазом муже Конни. Она еще не видела его фотографию и, чтобы не забыть сделать это в следующее посещение библиотеки, нацарапала для себя записку.

— Я не очень-то много этим занимаюсь. Но видела несколько снимков мамы. И здесь некоторые люди ее помнят. Это так… странно.

— Не рви себе сердце, детка. Все давным-давно прошло.

— Знаю. Ты гуляешь каждый день? Принимаешь все лекарства?

— Да. Доктор разрешил принимать только по одной таблетке от давления в день.

— Здорово! — Пауза.

— А как там этот мужчина?

— Какой? — спросила Элли, прикусив губу, но не выдержала и уточнила: — Блю?

— Блю? Его так зовут? Ничего себе!

— Это прозвище, ба. Он любит блюзы. Вот поэтому.

— Только не еще один музыкант! Неужели ты ничему не научилась, детка?

Элли специально громко раздраженно вздохнула:

— Он не музыкант, и все совсем не так.

— Девочка моя, неужели ты думаешь, что я не слышу мечтательные нотки в твоем голосе, когда ты произносишь его имя? Я же не вчера родилась.

Элли рассмеялась.

— Ну ладно, ладно! Он великолепен и печален, и я стараюсь держать дистанцию, но это нелегко. Но на этот раз я обещаю, что уже достаточно выросла, чтобы справиться с собственным разбитым сердцем.

— Понятно. — Это прозвучало недовольно. — Ну, и ты еще не знаешь, когда соберешься домой?

— Я бы хотела взять еще несколько интервью и попытаться найти кого-нибудь, кто рассказал бы мне, что случилось с Мейбл. Кто-то знает, но я пока не смогла никого "расколоть". Может, еще пару недель.

— Хорошо. Не пропадай, ладно?

— Нет. Обещаю. — Она повесила трубку, ощущая какую-то пустоту внутри.

Разбитое сердце.

Каким-то образом все эти волшебные дни ей удавалось удерживать реальность под контролем. Было так просто находиться рядом с ним, смеяться вместе с ним. Блю умен, забавен, красив и необычен, и у них великолепный секс. Такой, о котором она никогда не забудет. Дикий или нежный, напряженный или ленивый, это не имело значения. Они подходят друг другу.

"Хорошо сказано, Коннор! Ой, ладно". Она швырнула ручку и пошла к холодильнику за чаем. Это не только классный секс. Она знала о такой физической привязанности, встречалась с ней раз или два до этого. Некоторые мужчины, особенно тот тип, к которому она тяготеет, — художники, музыканты и прочие потерянные души — просто родились с пониманием того, как доставить женщине удовольствие.

Но это… другое. Когда она с Блю, у нее нет необходимости возводить стены, прячась от него, быть кем-то еще, а не собой — некрасивой, неухоженной Элли Коннор. До встречи с ним она никогда не ощущала такой свободы и, опуская лед в стакан, подумала, что все началось задолго до того, как она приехала в ПайнБенд, и выросло вместе с их одинаковыми музыкальными пристрастиями в посланиях по электронной почте. Этим были пронизаны все их разговоры, потом добавились удивление и восторг, когда она обнаружила, что он смеется в тот же самый момент и над теми же вещами, что и она. Все это вместе делало секс чем-то большим, чем фантастические оргазмы, подчеркивая наслаждение от прикосновения его обнаженного тела, от его поцелуев.

Она глубоко вздохнула. Сколько времени прошло с тех пор, как она приехала и обнаружила пьющего, дикого, потерянного и красивого мужчину, который сидел на веранде собственного дома? Три недели? Четыре?

Люди не меняются так быстро. Может, сейчас он чувствует себя влюбленным и счастливым, темнота отступила перед новым любовным приключением, но как долго это продлится? Проблемы не решены. Он по-прежнему пьет немного больше, чем ей бы хотелось, хотя надо признать — гораздо меньше, чем было раньше. Он не напивается, но, похоже, не может встретить вечер без одной или двух порций алкоголя. Означает ли это, что у него алкогольная зависимость? Или нет? Она понятия не имела, но знала, что он не бережет себя. Или бережет? Элли вспомнила о том, какой он с ней — веселый, добрый, милый. И еще подумала о том, как он мужественно перенес горе, создав этот прекрасный мир орхидей, и как пытается использовать красоту для того, чтобы решить экономические проблемы каких-то людей в дальних странах. Это не похоже на саморазрушение.

Нахмурившись, девушка отпила большой глоток сладкого чая и поставила стакан. На стерео Мейбл пела печальный блюз о потерянной любви, и казалось, она поет о будущем Элли, о будущем, в котором нет Блю. Но почему нет? Может, он не настолько потерян для всех, как она думала вначале. Может, он как раз сейчас выбирается из длинного туннеля горя и уже готов полюбить снова. Может быть. "Ой, Элли, перестань анализировать!" Она постоянно занимается этим. Убеждает себя на месяц или несколько, что именно этот мужчина отличается от остальных, что его можно спасти. Все, что ему надо, — это любовь, ее любовь, конечно, чтобы он снова стал целостной личностью. Какой соблазнительный сценарий. И такой же несостоятельный, как и все прежние. Никого нельзя спасти, если только он сам этого не захочет. Никого!