Однако, постучавшись в соседнюю дверь, она не получила ответа и решила направиться в сторону кабинета Грея. Наверняка у Миллисент найдется почтовая бумага.

Но не успела Лалла переступить порог приемной, как снова была остановлена строгой секретаршей. При виде ее Миллисент сразу же вскочила, бросив на посетительницу полный лютой ненависти взгляд, и встала у самой двери, словно защищая своего хозяина от непрошеной гостьи. Как и в прошлый раз, она представляла собой образец идеального секретаря: волосы тщательно забраны в пучок, на темной блузке высокий воротник, строгий взгляд и очки, сдвинутые на кончик носа.

– Доброе утро, мисс Хантер, – немного высокомерно произнесла она спустя некоторое время. – Чем могу быть полезна?

Лалла остановилась возле ее стола, скользя взглядом по множеству блокнотов, папок и листов бумаги.

– Во-первых, я хотела бы извиниться за тот случай. Но поверьте, Миллисент, мне необходимо было увидеть Грея. Во-вторых, я прошу, чтобы вы называли меня Лаллой.

Миллисент чуть заметно улыбнулась:

– Извинение принимается.

Лалла объяснила, что хочет написать несколько писем, и вскоре Миллисент извлекла из ящика письменного стола почтовую бумагу и конверты.

Поблагодарив Миллисент, Лалла направилась к двери, как вдруг из кабинета Грея стремительно выскочил Тодд О’Коннор. В руках он держал листки, мелко исписанные пером, и был полностью сосредоточен на их содержании.

– Миллисент, нужно… – начал он, но вдруг заметил стоящую у дверей Лаллу и замолчал на полуслове. В течение нескольких секунд он удивленно изучал ее так, будто видел впервые в жизни, потом снова перевел взгляд на Миллисент и продолжил: – Грей просил срочно отпечатать эти документы.

– Хорошо, – ответила она, пробежав глазами текст, и приготовилась сесть за пишущую машинку.

Не проронив больше ни слова, Тодд развернулся и удалился в кабинет, плотно закрыв за собой дверь.

Лалла не верила своим ушам. Тодд О’Коннор даже не поздоровался с ней! Уставившись на дверь, за которой только что исчезла фигура помощника, она в недоумении воскликнула:

– Не понимаю, что случилось сегодня с О’Коннором!

Миллисент посмотрела на нее поверх очков:

– О чем это вы?

– Разве вы не заметили, как странно он повел себя? Даже не поприветствовал меня!

– Просто у Тодда очень много дел, и он мог не обратить на вас внимания. – Миллисент тут же встала на его защиту. – Они с Греем сейчас очень заняты.

Ее доводы не убедили Лаллу. Все время, которое она жила в Диких Ветрах, Тодд был подчеркнуто вежлив и улыбался каждый раз, когда они сталкивались на террасе или в холле. Правда, в последние дни она стала замечать некоторую холодность в его поведении по отношению к себе.

– Ох, боюсь, что это не так, – протянула она.

– Право, я не знаю, – обиженно произнесла Миллисент, повернувшись к клавишам машинки. – Извините, мисс Хантер, но Грей велел выполнить работу побыстрее. Я не должна отвлекаться от дела.

Однако Лалла не собиралась уходить, не получив ответа.

– Миллисент, вы же видитесь с Тоддом ежедневно. Может, вы знаете причину столь прохладного отношения его ко мне?

Секретарша растерялась:

– Предпочитаю не обсуждать личные качества людей, с которыми работаю.

– О, ну что вы, я не жду от вас ничего подобного, – успокоила ее Лалла. – Просто вы знаете Тодда достаточно хорошо, поскольку работаете у Грея не первый месяц. Не пойму, чем я так раздражаю его? Мне так хочется подружиться со всеми обитателями Диких Ветров!

Миллисент ничего не ответила. Она молча вглядывалась в лицо Лаллы, подбирая слова. Наконец, вздохнув, девушка шепотом произнесла:

– Я могу, конечно, поделиться собственными догадками…

– Обещаю быть самым внимательным слушателем, – улыбнулась Лалла.

Миллисент привстала из-за стола и посмотрела по сторонам, будто в приемной могли быть посторонние:

– Вы слышали когда-нибудь о прошлом Тодда О’Коннора?

– Да, Дейзи кое-что рассказывала.

– Я уверена, он так и служил бы скромным клерком в своем банке, никогда не получив приличного места, если бы Грей не предоставил ему возможность отличиться. Тодд всем ему обязан! Поэтому он так верен семье Четвинов.

– Впрочем, как и вы, Миллисент! – добавила Лалла. – Ваша преданность тоже очевидна.

Смутившись, секретарша покраснела.

– Так вот: поскольку Тодд в долгу перед Греем, то старается во всем ему угождать.

Теперь для Лаллы все встало на свои места.

– Наверное, он осуждает меня за то, как я поступила с Греем пять лет назад, отказавшись выйти за него замуж?

– По крайней мере так мне кажется, – с неохотой призналась Миллисент.

– Ну что ж, пожалуй, нам есть о чем поговорить с мистером О’Коннором! – воскликнула Лалла.

Миллисент в испуге выскочила из-за стола. Ее лицо пылало.

– Не надо! Прошу вас, не надо! – зарыдала она, машинально сжимая руку Лаллы и пытаясь удержать ее, но в порыве нечаянно толкнула стопку бумаг, аккуратно сложенную на столе, и листки закружились по комнате, медленно падая на пол.

– О Боже! – воскликнула Миллисент. – Ну вот, посмотрите, что мы натворили!

Лалла быстро опустилась на колени, пытаясь навести порядок в бумагах.

– Ах, это я во всем виновата, – сказала она.

– Ничего страшного. – Миллисент присоединилась к ней, ползая по полу на коленях.

Между тем внимание Лаллы привлекла выцветшая от времени газетная вырезка. На фотографии был запечатлен отец Грея – Лалла сразу узнала его. Точно таким же он был на портрете в кабинете Грея. Скучная статья рассказывала о городских зданиях, построенных при его участии. Ничего интересного, подумала Лалла, пробежав газетную заметку глазами, и положила ее в стопку вместе с остальными бумагами.

– Наверное, я немного переборщила. – Миллисент скривила губы в глуповатой улыбке.

– О, зато вы не пустили меня в кабинет! – заметила Лалла. – Не думала, что вы такая проворная.

Миллисент, казалось, не обратила внимания на ее слова. Она была озабочена чем-то другим.

– Надеюсь, вы никому не расскажете о нашем разговоре? Если Грей узнает, что я сплетничаю, мне несдобровать. И тогда прощай место секретаря!

– Полно, Миллисент! Я никому ничего не скажу, – успокоила ее Лалла.

– Буду очень признательна! – Казалось, Миллисент очень переживала.

Лалла пожелала секретарше удачного рабочего дня, неслышно пересекла приемную и направилась к себе.


Сегодня же вечером она непременно переговорит с Тоддом О’Коннором.

После обеда все собрались в музыкальной комнате послушать фортепиано. Дейзи прекрасно владела инструментом, поражая Лаллу глубиной понимания музыки. Она подошла к инструменту, открыла ноты и тут же преобразилась. Дейзи обожала музыку: она жила ею, погружаясь в прекрасный мир звуков. Тодд О’Коннор встал рядом, приготовившись переворачивать листы нотной тетради. От Лаллы не ускользнуло, что он смотрит на ее подругу с обожанием.

Зазвучали первые аккорды, и комнату наполнили фантастические звуки «Лунной сонаты» Бетховена. Лалла переводила взгляд с одного лица на другое и видела, какими одухотворенными они становились. Грей в задумчивой печали застыл у камина; Миллисент, присевшая рядом с Лаллой на диване, наоборот, вся светилась от восторга.

– Всегда мечтала научиться играть, как Дейзи, – прошептала она, вздохнув.

Лалла с пониманием кивнула, но мысли ее унеслись далеко-далеко. «Боже, какие слепцы, – думала она. – Неужели они не видят, как Тодд любит ее! Да он просто сияет от счастья, находясь рядом с ней». Только почему ее подруга не хочет замечать его пылких взглядов? Значит, что-то в поведении Тодда ей не по душе? Надо непременно поговорить с ним!

* * *

Дейзи была всецело поглощена музыкой. Она лишь быстро переводила взгляд с нотной бумаги на кончики пальцев, проворно бегавших по белым и черным клавишам. О чем она думала сейчас? Почему никто никогда не видел хотя бы искорки в ее взгляде в ответ на пламя страсти, горевшее в глазах Тодда О’Коннора? На эти вопросы Лалла хотела найти ответ.

Исполнив несколько пьес Шопена и Шумана, Дейзи встала, приняв трость из рук Тодда, и раскраснелась от смущения, услышав аплодисменты благодарной публики.

Постепенно все покинули комнату, расходясь по своим делам. Тодд направился в сторону кабинета Грея, и Лалла тихонько пошла следом. Она наблюдала за ним, пока он не исчез за дверью приемной, оставив ее приоткрытой. О’Коннор прошел в кабинет и зажег свет. Немного повременив, Лалла тихонько постучала.

– Войдите!

Он оторвал глаза от папки с бумагами и посмотрел на дверь. Кажется, Тодд не ожидал увидеть ее в кабинете в такое время, и Лалла невольно поежилась от пристального взгляда его зеленых глаз.

Она прошла в кабинет, шурша пышной атласной юбкой.

– Тодд, – начала Лалла, – я хотела поговорить с вами. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

– О, я бы с удовольствием, но Грей поручил подготовить к завтрашнему дню несколько официальных писем, а потому… – замялся он.

– Но это касается Дейзи.

Ее слова наконец дошли до его сознания, ибо он оставил бумаги и спросил:

– С ней что-то случилось?

– Да нет, слава Богу. Ведь вы любите ее, Тодд, не правда ли? – Вопрос прозвучал скорее как утверждение.

Он посмотрел на Лаллу с выражением крайней заинтересованности:

– Почему вы решили спросить об этом? Мои чувства – мое личное дело!

– Видите ли, Дейзи – моя лучшая подруга, – начала Лалла. – Я знаю ее очень давно. Мы всегда делили с ней радости и горести.

– Так же, как с Греем? – попытался съязвить Тодд, но вовремя осекся. – Извините, я не хотел вас обидеть.

Лалла сжалась: ей было неприятно, что посторонний человек посмел обсуждать ее частную жизнь. Но она не стала выдавать своих истинных чувств. Ведь, в конце концов, она пришла сюда не за этим!

– Я не обиделась. И вообще, Тодд, пора расставить все по местам. Я давно догадывалась, что вы осуждаете мой поступок по отношению к Грею. По крайней мере теперь вы в этом честно признались. Скажите же, положа руку на сердце, что я вам просто неприятна.

Тодд впился взглядом в ее побледневшее лицо, затем глубоко вздохнул и выпалил:

– Да, вы правы, Лалла. Действительно, я осуждаю ваш поступок. Но неприлично высмеивать гостей хозяина. Не так ли?

– Признайтесь, Тодд, вы всегда поступаете, исходя из соображений личной выгоды? – ухмыльнулась Лалла.

– Как правило, – произнес он, поняв, что попал в ловушку. – Когда уходишь из родительского дома, едва достигнув семнадцати лет, чтобы заработать на хлеб, то невольно учишься крутиться и выслуживаться! Как иначе бедному молодому человеку занять достойное место в нашем жестоком мире?

– Ах, вот почему вы так обхаживаете Дейзи! Заключить союз с представительницей богатого рода Четвинов – что может быть лучше! – резко бросила Лалла, язвительно усмехнувшись. – Однако не понимаю, неужели такой честолюбивый человек не мог найти партии получше хромоногой калеки!

Кажется, слова Лаллы настолько задели Тодда О’Коннора, что он в ярости схватил папку с бумагами и швырнул ее на стол с таким грохотом, что у нее зазвенело в ушах. Затем он с ненавистью посмотрел на Лаллу:

– Не смейте больше никогда говорить о Дейзи в таком тоне! Она – самая лучшая, самая добрая, самая светлая, самая… – Он задыхался от волнения.

– В таком случае прекратите относиться к ней как к беспомощной калеке! – резко оборвала его Лалла.

Тодд О’Коннор внимательно посмотрел на нее. Слова молодой женщины прозвучали как удар плетью: Лалла поняла, что он оскорблен. Зато теперь она убедилась, что чувства его были искренними.

– Не думаете ли вы, мистер О’Коннор, что, предлагая Дейзи свои услуги на каждом шагу, вы обижаете ее? – Ее голос стал мягче. – Дейзи – очень гордая девушка. И ее бесит ваша чрезмерная забота, за которой она видит лишь проявление жалости к себе. Пусть некоторые вещи даются Дейзи с трудом, но она всегда добивается поставленной цели. И уж тогда делает все лучше всех!

Тодд растерялся.

– Но я только хотел… я думал, что так будет лучше. Я не собирался оскорблять ее чувств. Мне ведь дорога Дейзи! Я люблю ее! Господи, стоит только увидеть ее, и мое сердце готово выпрыгнуть из груди!

Лалла верила в искренность молодого человека. Она очень обрадовалась.

– Ну, раз уж вы решили завоевать сердце Дейзи, придется потрудиться! Ведь ей предлагали руку и сердце многие молодые люди. И все получили отказ. Дейзи понимала, что люди, делавшие ей предложение, гораздо более заинтересованы в собственной карьере, нежели в ее судьбе. И сколько бы они ни пытались скрывать за маской влюбленности истинные намерения, Дейзи каждый раз тонко чувствовала обман. Возможно, поэтому она стала немного циничной, но для нее на первом месте – честь и гордость. Она еще не встретила человека, который любил бы ее саму, как женщину, а не ее богатство и положение в обществе.