Екатерина Риз - Мы играем в пистолеты

Её звали Лазурицкая Фаина Александровна. Ей два месяца назад исполнилось семьдесят пять, она носила высокую причёску, румянила щёки и обожала драгоценности. Её квартира была переполнена различными антикварными вещицами, и Фаина Александровна каждую мелочь в своей квартире обожала, знала и могла часами рассказывать историю появления "в нашей семье" какой-нибудь чашки. Конечно, всё это было от одиночества, разговоры о котором тётя не выносила.

— У меня была более чем насыщенная жизнь, — неизменно говорила она. — Могу я хоть в старости отдохнуть?

От второго мужа ей в наследство досталась просторная квартира в центре нашего города, сталинка, с высоченными потолками и огромной кухней, от третьего страсть к антиквариату, коллекция старинных часов и парочка картин, за которыми охотились дотошные музейщики, однажды даже из Москвы приезжали, но Фаина Александровна стояла насмерть, а в ответ на туманное обещание кругленькой суммы, лишь презрительно сморщилась и наградила гостя надменным взглядом.

— Я сама вам заплачу, молодой человек, если вы пообещаете мне больше не появляться в моём доме! Тося, неси кошелёк!..

— А первый и четвёртый? — полюбопытствовала я лет пятнадцать назад, когда ещё была девочкой-подростком, выслушивающей рассказы отцовой тётки с открытым от изумления ртом. — Что от них осталось?

Кажется, тогда я Фаю своим вопросом несказанно удивила. До сих пор помню её взгляд, по-настоящему заинтересованный, хотя до того момента меня тоже лишь изредка трепали сухонькой ладошкой по голове, как всех остальных племянников.

— От первого — долги, от четвёртого — его бывшие дети. Так что, учись на моих ошибках, дорогая. Брак — это сделка, нужно постараться не прогадать.

Я тогда ни слова не поняла, но, находясь под впечатлением, кивнула.

По правде говоря, кровной роднёй с Фаей мы не были. Она приходилась какой-то там тёткой моему отцу, который умер вскоре после того, как мы переехали в этот город. Таких псевдо-племянников, как я, у Фаи было с десяток, а плюсом ко всему этому шли трое детей последнего мужа, которых она терпеть не могла, чего и не скрывала. Те отвечали ей взаимностью, но своим вниманием не обделяли, надеясь на скорое наследство. Фая это понимала и лишь многозначительно усмехалась, а как-то заявила во всеуслышание:

— Всё оставлю Веронике. Я так решила.

Все присутствующие за столом поперхнулись, включая меня. Хотя, мне, наверное, надлежало обрадоваться. Ведь Вероника — это я.

Как так случилось, что я, ещё в свои одиннадцать, нашла общий язык с женщиной в возрасте с весьма непростым характером, из-за своей вредности пережившей четверых мужей, которую с трудом терпела даже домработница, проработавшая у неё почти десять лет, и, казалось бы, привыкшая к требованиям и нравоучительному тону, совершенно не понятно. Но когда я приходила к ней, ещё девочкой, и внимательно выслушивала её рассуждения о мужчинах, о браке и о жизни в целом, Фая, видимо, прониклась ко мне признательностью и решила всю свою мудрость, нажитую с годами, передать мне, хотя маме моей это активно не нравилось. Она была против того, что я хожу к тётке в гости, особенно после смерти отца, но я всё равно к Фае прибегала тайком, после школы, пила чай с яблочным вареньем и выслушивала её истории. А когда немного подросла, начала рассказывать ей про себя. Даже про свой первый поцелуй я ей рассказала, а не маме.

— Ты ведь не серьёзно? — спросила я её, когда все родственники разошлись, разозлённые итогом разговора о наследстве. — Зачем мне твоё наследство?

— А что, ты предлагаешь оставить всё этим извергам? Они всё распродадут через неделю и будут жить припеваючи! За мой счёт.

— Тебе уже будет без разницы. — Я рассмеялась, зная, что к разговорам о своей возможной близкой кончине, Фая относится с юмором.

— Это ещё неизвестно. А вдруг я не смогу успокоиться? Нет уж, — протянула она с мстительным удовольствием, — я всё оставлю тебе, а они пусть лопнут от зависти.

— Они же мне жить спокойно не дадут!

— А ты их пошли, от меня, я тебе в завещании пропишу, какими именно словами. К тому же, они тебе не родственники, ты можешь с ними не общаться.

Я улыбнулась и подлила ей ещё чаю. А Фая рукой, сверкающей громоздкими перстнями, указала на вазочку с конфетами.

— Там моих любимых не осталось? — И тут же заворчала. — Конечно же, нет! Они специально их все выбрали, мне назло!

Конфеты я ей подала, сама за стол присела и придвинула к себе чашку.

— За что ты их так не любишь?

— А за что мне их любить? Только и ждут, когда я, наконец, им квартиру освобожу. — Покачала головой. — Вот уж оставил мне Игорюша наследство, ничего не скажешь. У них, между прочим, своя мамаша имеется, вот пусть она им наследство и оставляет. Двушку свою в хрущёвке. А Игорюша ко мне с одной бритвой и комплектом белья перебрался. Я Тосе так и сказала после его смерти — ничего не выбрасывай из его вещей. Всё в наследство передам деткам его. Опись сделаю… или как там это называется? — Я пожала плечами, а Фая безразлично махнула рукой. — Ладно, не важно. В общем, всё верну по месту бывшей прописки.

— А мне бриллианты? — уточнила я с усмешкой, а тётка кивнула и мне в тон проговорила:

— А тебе бриллианты. Кому ещё? Ты у меня одна радость. — И тут же крикнула в сторону кухни зычным не по возрасту голосом: — Тося, чай остыл! Ты же знаешь, что я люблю только горячий чай! Я тебя зарплаты лишу!

Тося, в миру Анастасия Григорьевна Пращук, появилась в комнате, хозяйку недовольным взглядом наградила и хлопнула на стол горячий чайник.

— Тося, скатерть же!.. — закатила глаза Фая и сжала маленькие кулачки, которые вкупе с обилием перстней могли, при желании, превратиться в смертельное оружие.

— Ника, ты ей хоть скажи, чтобы не доводила меня! — взмолилась Анастасия Григорьевна, а я рассмеялась и прикрикнула на них:

— Тихо, дамы! Тося, садись чай пить.

А вот сегодня Фая чая не просила и вообще выглядела недовольной и раздражённой. Такое её настроение не было редкостью, но сегодня уж как-то особенно это бросалось в глаза. А когда я прошла в комнату, которую она гордо именовала гостиной, мне продемонстрировали чашку из сервиза с трещиной на боку. Она демонстративно была выставлена на середину стола и, видимо, её уже давно разглядывали и из-за трещины злились. Я Фаю очень хорошо знала, поэтому угадала трагедию с одного взгляда.

— Вот, полюбуйся, — заявила она мне, ткнув в чашку пальцем. — И как я должна вернуть её в сервиз? Это же уродство!

— Можно задвинуть её к самой стенке, — предложила я.

Фая посмотрела с недоумением.

— К какой стенке? Ты думаешь, что говоришь? Это китайский фарфор.

— Склеенный, — как ни в чём не бывало, сказала я, а тётка приуныла.

— Вот ведь…

— Да, и поругать некого, — ехидно провозгласила Тося, появляясь в комнате. — Сама её на пол смахнула!

— А ты и рада, да? — обиделась на неё Фая, а я отвернулась, чтобы успеть справиться с улыбкой.

— Охота вам из-за чашки ругаться, — попыталась я воззвать к их разуму.

— А что же мне с ней делать? — расстраивалась Фая, а я чашку взяла, подошла к старинному комоду, на цыпочки приподнялась, чтобы дотянуться до полки с сервизом, и чашку задвинула в самый дальний угол.

— Вот и всё.

— Это называется, решила проблему, да? — проворчала тётка, но спорить не стала, только рукой безнадёжно махнула. Тося же удовлетворённо кивнула и пообещала мне чай с ещё горячим ореховым печеньем.

Я на диван присела, по привычке закинула ногу на ногу, хотя Фая меня за это и ругала, и платье на коленях разгладила, чтобы не морщилось.

— Что у тебя случилось?

Я глаза на Фаю подняла. Пожала плечами.

— Ничего вроде.

— Во-от! — Она поправила крупные бусы, украшавшие её тонкую шейку, и на стул опустилась с таким видом, словно это был королевский трон. И ногу на ногу, конечно же, не закидывала, Фая таких дурных манер не имела. Она села, элегантно пристроила локоток на край стола и пальцы, украшенные перстнями, сцепила. — В этом вся твоя проблема. У тебя ничего не происходит.

— Вот по этому поводу я точно не расстраиваюсь. Некоторые, спокойную жизнь, счастьем называют.

— Скучные, никчемушние люди. Ты меня на полвека младше, а мне на тебя смотреть скучно. Вот у меня в твоём возрасте ни дня для скуки не было. А ты замуж вышла, и теперь от тоски сохнешь.

— Неправда. — Я даже головой покачала. — Никакой тоски. И вообще, у меня всё в порядке. И муж есть, и работа, и отдельная квартира. Не всем так везёт.

— Это точно. А ведь я тебе говорила, не выходи за него.

— Он меня любит.

— Велика заслуга! Нет бы ты уродом была или дурой непробиваемой, вот тогда можно было бы цепляться за того, кто любит, а так… — Фая махнула на меня рукой.

Тося вошла с подносом и на Фаину кинула гневный взгляд.

— Вот чему вы девочку учите? Живёт ведь хорошо. Муж такой… солидный.

— Ну, какой он солидный! Ты хоть знаешь, что такое солидный? А этот… мент.

Я даже рассмеялась, а Тося замерла с глупым видом.

— Господи. Что за словечки, Фаина Александровна?

Фая самодовольно усмехнулась.

— Нормальные. Сейчас все так говорят. По телевизору я слышала.

— Опять НТВ смотрите? Обещали ведь.

— Так, всё, замолчи. — Фая нетерпеливо махнула на домработницу рукой. — Налей мне чаю. Ника, что ты там сидишь? Иди к столу.

Я с дивана поднялась и пересела к столу. С благодарностью улыбнулась Тосе, когда та передо мной чашку поставила, и от печенья отказалась.

— Правильно, — кивнула Фая, прожевав первый кусочек. — Нечего себя баловать. Баловать будешь после семидесяти. И давай, рассказывай. Поругалась с ним?

— Да нет. Всё у нас хорошо. Просто…

— Заведи любовника. Это всегда помогает.

— Нет, это невозможно, — Тося грозно посмотрела. — Ника, не слушай её.

— Правильно, не слушай меня. Просто молча покрывайся плесенью.

— Не нужен мне любовник.

— Тоже правильно. Лучше мужа поменяй.

Я рассмеялась.

— Ну да. Давно я не меняла паспорт.

— А если серьёзно, он же самый настоящий мент, Ника. У него же всё это крупными буквами на лбу отпечатано.

— Он не просто мент, Фая, — возразила я. — Он хороший мент, и при всём этом карьерист, очень редкое сочетание, а оттого удачное.

— Интересно, это какую карьеру можно сделать в милиции?

— Ты удивишься, но можно. А ещё нужные знакомства завести, в будущем пригодится.

— Я тебя умоляю, Ника. На какое будущее ты рассчитываешь? Он же не умеет ничего, только фуражку поправлять и разговаривать командирским тоном.

— Ну, не только фуражку поправлять. — Я заговорщицки улыбнулась. — Некоторые способности у него ещё имеются.

— Хоть что-то, — проворчала Фаина и взяла из вазочки конфету. — А вообще, тебе влюбиться надо.

Я с готовностью кивнула.

— Да. Заведу любовника и в него непременно влюблюсь.

— Ой, нет. Это будет очень большой ошибкой. От этого столько проблем, столько неприятностей… Кстати, а твой муж за тобой не следит?

— Зачем ему за мной следить?

— На всякий случай. С его-то возможностями мог бы и обеспокоиться.

— Фая, Витя — не ревнивый.

— Не ревнивый пока ревновать не к кому. А вообще, ты зря за него вышла. Могла бы ещё повыбирать.

— Из кого выбирать? Мне первого мужа с его семейкой великосветской за глаза хватило. А у Вити тишь да гладь, никаких родственников. К тому же, я отлично знала, что делаю. У меня всё под контролем.

— Это и плохо. Когда всё под контролем, скука и приходит. А брак скучным быть не может, должно гореть… хоть что-то. А у тебя даже не тлеет. У тебя всё под контролем.

— А что гореть, что гореть. — Тося в комнату вернулась и за стол села. На Фаину посмотрела. — Ей детей надо рожать, семью строить, а вы гореть!.. Не семнадцать лет, чай.

— Чай не семнадцать, — подтвердила Фая и глазами сверкнула. — В том-то и дело. А она ни разу не влюблялась!

Мне вдруг стало не по себе от этого разговора. Тут же захотелось поспорить.

— Почему это? Влюблялась.

— Когда?

Я задумалась.

— В юности.

— Крышу у тебя сносило, помню, — подтвердила Фая. — Из-за этого, как его… Тося!

— Славика, — подсказала та.

— Вот-вот, Славика. Но ты ведь тогда просто упрямилась, и добилась только того, что мать тебя из дома выгнала, но я не помню, чтобы ты о любви что-то говорила.

— А кто меня учил, что голову терять нельзя? — решила возмутиться я.