— Нет у нас тут будущего, — продолжил Леха.

— Чего так? Всегда было.

Макс хихикнул. Леха оставался серьезен.

— Швед, ты чё, не видишь, к чему все идет? Армяне с азербайджанцами передрались, узбеки турок этих, как их там… месхетинцев режут. Прибалты отделяться собрались, грузины туда же…

— Но таджики-то, вроде молчат пока.

— Вот именно, пока. — Леха криво ухмыльнулся. — Мне Алишер, шофер из нашего гаража, рассказал: в их доме объявился деятель один, из «Растохеза», что ли… Или из другой, какой, «обхезанной» партии, типа фундаменталистов, ну, ты понял, да? Так вот, этот му. к говорит Алишеру: «Почему ваша жена-таджичка не носит изоры*? Это неприлично». Ну, Алишер послал его, конечно, ответил: «Моя жена что хочет, то и одевает, тебе какое дело». «Они, говорит, — эти долбо…, еще указывать будут, что моей жене носить! Тем более — она наполовину осетинка». Ты понял, Швед? А если такая публика до власти дорвется? — ----------------*) Прим. Изор — национальные женские штаны (авт.)

Макс отмахнулся.

— Нам-то что. Или ты думаешь, они всех женщин заставят штаны носить?

— Да, не в этом дело… Ты не врубаешься, Швед, тут тенденция, вот что важно. В газетах уже пишут, типа, нет ничего плохого, если женщина станет прикрывать лицо. Хотят, чтобы опять паранджу носили… Но и это не главное. Сейчас дележ власти начнется: коммунисты долго не продержатся.

— И что?

— А то. Драчка будет. Оч-чень большая драчка.

Леха наполнил рюмки.

— Да, хрен с ним… Давай, Швед. Как там Цой поет: все не так уж плохо, когда есть что выпить.

— Он про пачку сигарет пел, — уточнил Макс.

— Какая, нафиг, разница.

Выпили.

— Лех, — сказал Макс, хрумкая огурцом, — ты же… хрум, хрум, всегда говорил: отсюда — никуда… хрум, хрум. Горы, мол… то, сё.

— Ну, говорил… У меня семья, Швед. Мне о них надо думать. — Леха кивнул на дверь в комнату. — А горы… они не только здесь.

Макс спорить не стал. Про себя же подумал: «Куда ехать? Зачем?»

Раньше он сам мечтал умотать отсюда. В Австралию.

Теперь, почему-то, ему не хотелось никуда уезжать.

2

Советские граждане для подыскания работы почти всегда пользовались одним и тем же, проверенным способом: через знакомых. Или родственников. Или знакомых родственников. Или родственников знакомых. В общем, «возможны варианты».

Макс не стал изобретать велосипед или искать обходных путей, а пошел проторенной дорогой. Результат, однако же, пока был неутешительный — работы по специальности никто не предлагал. Чего, в общем-то, следовало ожидать: наступили смутные времена.

Лихорадило. Никто больше ни в чем не был уверен. Сегодня ты успешный партийный функционер, занимаешь не слишком обременительную и неплохо оплачиваемую должность освобожденного секретаря парткома на предприятии, а завтра… Завтра выйдет «Указ», по которому ты обернешься никому не нужным, и ни к чему не пригодным просиживателем штанов. Каким и был до начала партийной карьеры.

Вчера ты, аспирант кафедры Научного коммунизма в университете, накарябал диссертацию на тему «Роль комсомола в период Перестройки», и уже готовился к предзащите, а сегодня… Сегодня тебе объяснили, что твой опус годиться лишь на то, чтобы висеть в дачном сортире в качестве туалетной бумаги.

Не стало стабильности.

Оставалось одно: податься в кооператоры.

Как-то Макс проходил мимо ЦУМа, там, где выстроились в ряд будочки-ларечки, торгующие разной чепухой, вроде пластмассовых бус да значков «Любитель пива» и «Борис, борись!». Здесь же припарковался темно-синий цельнометаллический «уазик», возле которого стоял раскладной столик с разложенным на нем товаром — дамской обувью «под змеиную кожу». Каждая туфля имела броский черный с золотым ярлык «Кооператив Элегант». А продавец… Ба, знакомые всё лица! Это же Стасик Романовский. Сто лет не виделись.

— О, какие люди! — воскликнул Стас, искренне обрадовавшись встрече.

Обнялись.

Стасик раздобрел, раздался вширь. Он и раньше-то не тощий был, а уж теперь…

— Рассказывай Макс. Как живешь?

— Хреново, — честно ответил Макс.

— Чего так? — удивился Стас.

— Да, вот… С февраля безработным становлюсь. Сокращают нас: меня и Леху Трофимова.

Макс обрисовал приятелю ситуацию. Стас живо откликнулся на его беду:

— Так давай к нам! В кооператив. Я тоже, мыкался: то здесь, то там… Математикой нынче не прокормишься. Вот обувь, она всегда нужна. Ха!

Макс замялся.

— А что я там делать буду? Туфли шить? Я не умею.

— Не бери в голову. Найдем и тебе применение. Кстати, права у тебя есть?

— Водительские? Нету.

— Жаль…. Ладно, пойдешь на курсы, получишь — не проблема.

Макс, обрадованный неожиданно свалившейся удачей, едва не забыл, что и Трофимову, как воздух, нужна хорошо оплачиваемая работа.

— А Леха? — спохватился Макс. — Его возьмете?

Стас покачал головой.

— Сейчас нет… Может позже. Понимаешь, мы недавно открылись. Не развернулись еще, толком. Вот телефон, — Стас достал из кармана визитную карточку. — Позвони мне через неделю, хорошо?

Макс сразу скис. «Через неделю»… Вилами по воде, оказывается, все написано: новая работа, высокие заработки… Стас известный трепач, наобещает золотые горы, и — в кусты. Однако, пренебрегать, пусть мизерным, но шансом, не стоило. Как мог, постарался Макс не показывать своего разочарования.

Расстались приятели на оптимистичной ноте.

3

О Лехе напрасно Макс беспокоился. Трофимов уже решил проблему хлеба насущного — подвернулось место сторожа на автостоянке. Для человека с высшим образованием не самая престижная, конечно, работенка, и не совсем по специальности, но «наваристая». График работы вполне приемлемый: сутки дежуришь, трое отдыхаешь. И делать особо-то, ничего не нужно: сиди в будочке, почитывай книги, музыку слушай, поглядывай, иногда, что там, да как. Ночь, правда, не спишь. Зарплата, разумеется, ерундовая, зато идет навар: все, у кого нет договора на постоянное место, платят сторожу наличными. Набегает неплохо.

Леха долго не раздумывал: в его положении привередничать не приходилось.

А вот Макс пребывал, по его собственному определению, «в подвешенном состоянии». Стас заверил его, что вопрос решается, но у них, внезапно, возникли определенные сложности и… короче, надо подождать.

Ожидание получилось долгим, как новогоднее похмелье. Пожалуй, не стоило вообще связываться со Стасом и его шарагой.

А с другой стороны… Макс стал замечать, что ему не очень-то и хочется выходить на работу. Утром можно было валяться в постели в свое удовольствие, а вечером читать допоздна, или телек смотреть. Отличная штука — безделье. А от угрызений совести имелась прекрасная отмазка: мол, бездельничанье его вынужденное, и закончится, как только решится вопрос с кооперативом. Праздность затягивала. Шла уже вторая неделя пребывания Макса, получившего в геологоуправлении расчет, в статусе временно неработающего. Проше говоря, Макс откровенно лодырничал. В десять утра, перекочевав с кровати на диван, сидел он, ленясь даже телевизор включить — подниматься не хотелось.

«Говорят, появились уже японские телики с дистанционным управлением. Заиметь бы такой», — мечтал Макс.

Ага, как же! Сиднем сидя и, при этом, что-то поиметь… Максу, вдруг, совестно стало за свое полурастительное существование. «Позвонить Стасу, пусть прямо скажет: да или нет. Если опять станет вола вертеть — послать его, и… податься, как Леха, в сторожа». Макс встал, решительно направился к телефону. Повторяя про себя: «Хватит, к черту», принялся кружилить диск. Уже на последней цифре он осознал, что машинально набрал не тот номер.

О Саше Макс думал постоянно, но позвонить не осмеливался. Собственно, он не знал, толком, куда звонить. Помнил наизусть старый ее телефонный номер. Который и набрал сейчас, совершенно неосознанно.

Спохватился, хотел дать отбой, но рука зависла над рычажком. А в трубке раздался знакомый голос:

— Алло.

— Здравствуй, — выдавил Макс.

— Максим?

— Я. Саша, как ты? Как чувствуешь себя?

— Спасибо. Все нормально.

— Правда!? — искренне обрадовался Макс. — Молодец.

Какое-то время каждый слышал в трубке лишь дыхание собеседника. Макс не хотел бередить Сашину рану расспросами. Она — просто растерялась.

— Ты как? — прервала молчание Саша. — Все в порядке?

— Да, как сказать… Относительно. У меня сейчас вроде отпуска, бессрочного.

— Ты что, болеешь? — не поняла Саша.

Макс стал объяснять. Саша слушала рассеяно, поддакивала «а-а, понятно», сочувствовала. Невеселый получился разговор. Макс понял: надо прощаться. И вдруг услышал:

— Приезжай ко мне. Сейчас.

Сказать, что Макс волновался, спеша на зов — ничего не сказать. Весь наэлектризованный, раздираемый противоречивыми чувствами, ехал он на удачно подвернувшемся такси; пульс зашкаливал, и тяжесть в ногах присутствовала, когда поднимался на лестничную площадку и звонил в дверь.

Саша открыла сразу.

— Проходи, Макс.

Он опять видел перед собой ту, хрупкую, почти субтильную девушку, какой запомнил ее с первой встречи в больнице. Сколько же лет прошло…

Саша была в тонком черном свитере, с закатанными до локтей рукавами и потертых джинсах. Короткая стрижка «под мальчика» очень шла ей, и даже болезненная бледность, оттененная одеждой, придавала аристократичность худенькому личику.

Макс, вслед за хозяйкой, прошел в ее комнату, где вся обстановка сохранилась с Сашиных «дозамужних» времен. Она усадила гостя в свое любимое кресло, дала ему в руки толстый альбом с фотографиями.

— Я кофе сварю, а ты пока фотки посмотри.

Показывать гостю семейный альбом — традиция давняя и очень удобная, помогает снять неизбежную неловкость, одновременно знакомя его, хоть и заочно, с домочадцами.

Сашин альбом не был семейным, в строгом смысле. Там преобладали Сашины фотки, в одиночку и с родителями, школьными и университетскими друзьями-подругами, большей частью в горах. И только две карточки относились к новой (и уже бывшей) семье Александры Ярошевской. На одной Саша с мужем были сняты на фоне зимнего леса; оба в лыжных костюмах и с лыжами в руках. Подписано: пансионат «Серебрянка». Вторая фотка, похоже, была последней — Саша и Николай на фоне знакомого Максу горного озера. На обеих карточках Саша улыбается, позируя; но улыбка ее, какая-то… вымученная, что ли. Молодая женщина словно жалеет о чем-то. Или беду предчувствует?

Саша принесла кофе.

— У меня немного «рижского бальзама» есть. Хочешь?

Макс кивнул.

Хозяйка достала из шкафчика красивую керамическую бутылку с пахучим настоем, долила себе и Максу в чашки. Кофе теперь чуть-чуть припахивал аптекой, и слегка «давал в голову».

— Вкусно, — похвалил Макс.

Он все еще смущался, словно подросток на первом свидании. Да и хозяйка, тоже. Как если бы они были школьниками и вдвоем курили, где-нибудь под лестницей.

— А где это, «Серебрянка»? — спросил Макс, сам не зная зачем.

Саша едва заметно вздохнула: Макс неосторожно коснулся незажившей раны. Но виду не подала.

— В Подмосковье… Там ведомственный пансионат. Наш, геологический.

— Да. Что-то такое слышал, — вспомнил гость. — А мне, знаешь, понравилось в вашем ведомстве… Эх, только привык, втянулся, и на тебе!

— Правда? Тебе понравилась геология? — удивилась Саша. — А я, наоборот… Похоже, сменю, профессию. Не мое это, понимаешь.

— В математики подашься?

— Нет, в юристы.

Саша с Максом глянули друг на друга и рассмеялись.

— Помнишь «Заразку»!? — воскликнул Макс. — Ох, и видок у нас был.

— Ага. Сплошная «желтоглазая ночь».

— А как на брудершафт пили, помнишь?

— Помню. — Саша состроила якобы недовольную гримасу. — А на другой день нас вытурили из бокса в общую палату. По вашей милости, между прочим.

Воспоминания окончательно растопили ледок скованности.

— Я все помню, Макс, — произнесла Саша с неподдельной грустью в голосе.

— Я тоже.

Макс поднялся с кресла, подошел к Саше, взял ее за руку. Она сидела, опустив глаза, увлажнившиеся от накатившей волны. У Макса возникло острое желание прижать ее к себе, приласкать, утешить, как плачущего ребенка.

— Саша…

— Не надо. Не говори ничего.

Саша тоже поднялась.

Макс не догадывался, что творилось в душе у молодой женщины, ставшей совсем недавно, — не прошло еще и полгода, — вдовой, и сейчас страстно желавшей близости с тем, кого, не сознаваясь даже себе, любила все эти годы.