– Ты прекрасно знаешь.

– Вовсе нет…

Наши взгляды встретились, мы смотрели друг на друга с вызовом, но с трудом сохраняли серьезность. В конце концов мы, не сговариваясь, расхохотались и не могли остановиться.

– Ссора понарошку!

Мы произнесли эту фразу одновременно. Это было одной из наших любимых забав в самом начале знакомства, когда мы не успели еще поцеловаться в первый раз. Мы тогда специально цапались даже из-за какой-нибудь ерунды, притворялись, будто дуемся друг на друга, чтобы потом над этим посмеяться и получить удовольствие от примирения. И Николя, принявшись грызть ручку, ожидал от меня ровно такой реакции. – Ты это нарочно? – спросила я, плача от хохота.

Он якобы смущенно провел рукой по волосам.

– До некоторой степени, если честно. Хотел убедиться, что с тобой это по-прежнему срабатывает.

Не переставая мне улыбаться, он откинулся в кресле и сцепил пальцы на затылке, хрустнув суставами. Я тоже расслабилась. Мы принялись с обескураживающей естественностью вспоминать годы учебы, тогдашних друзей, безумные планы, вечеринки с перебором алкоголя, ночные прогулки по Парижу на его старом голландском велосипеде. Мне нравилось смеяться с ним. Не нужно было этого делать, но искушение было слишком велико, я как будто заново примирялась со своей юностью, с теми годами, возвращаться в которые запретила себе давным-давно. И он вроде с таким же удовольствием веселился вместе со мной.

– Я рад, что мы смогли вот так поговорить вдвоем, без всякого напряга.

– Ага, вышло прикольно, согласна.

– Да… но…

Его зрачки заметались, он подбирал слова. Поколебавшись, он снова обратился ко мне. На его лице читались искренняя печаль и некоторая досада.

– Рен, я всегда жалел, что у нас все вот так оборвалось.

Мне совсем не понравился оборот, который принимал наш разговор, он снова стал серьезным, а я не имела ни малейшего желания обсуждать наше расставание.


После экзаменов в коммерческой школе Николя выпал потрясающий шанс поехать на работу в Индию. Однако он колебался из-за нашего романа. Будучи уверенной и в нем, и в себе, я уговорила его согласиться. Надо признать, что мне не пришлось долго настаивать. Мы сильные, мы выстоим, и, как только я закончу художественное училище, сразу приеду к нему. В первые недели он звонил мне каждую минуту, когда только мог. Потом новости стали доходить реже, а в те разы, когда мы разговаривали, у нас оставалось все меньше общих тем. Я застряла в Париже, а он переживал свое большое приключение. Но я продолжала верить, что все наладится. В этом возрасте мы полны иллюзий. Так прошло довольно много времени. Я выяснила, что беременна, и втайне от всех пошла делать аборт. Все это переросло в реальную катастрофу, когда мне объявили, что уже слишком поздно. Начиная с этого дня, отчаянно нуждаясь в Николя, я методично пробовала с ним связаться. Хотела, чтобы мы приняли решение вдвоем. Даже позвонила его родителям, попросила помочь поговорить с ним, не упоминая, естественно, свою проблему. Но они не откликнулись. Для них я была всего лишь влюбленной девчонкой, которая цеплялась за их сына вопреки здравому смыслу. Я каждый день звонила в хостел, где он жил. Иногда никто не снимал трубку, иногда мне отвечали на незнакомом языке, однажды к телефону подошел француз и сообщил, что Николя нет. Теперь я поняла, что, видимо, тогда говорила с Пакомом. Однажды Николя все же перезвонил. Попытавшись для начала неубедительно оправдаться за свое глухое молчание, он, запинаясь, заговорил обо всем и ни о чем. Я должна была сразу догадаться, но меня терзало только одно: как сообщить ему, что он вот-вот станет папой? Посчитав причиной его колебаний разделявшее нас расстояние, я глубоко заблуждалась.

– Рен, я должен кое-что тебе сказать…

– Я тебя слушаю.

Секунды тянулись нескончаемо долго.

– Блин… не ожидал, что это будет так трудно.

И тут до меня дошло.

– Ты кого-то встретил?

Новая пауза, подтвердившая мою догадку.

– Клянусь тебе, я не хотел, для меня это было немыслимо, но… я действительно влюбился в нее.

Ровно в эту минуту я стала взрослой и утратила иллюзии и мечты о великой любви, в которой все всегда хорошо.

– Выходит, мы ошибались, – бросила я ему.

– Я пока не собираюсь возвращаться, но, когда я буду во Франции, я тебе позвоню, и мы обо всем поговорим.

– Нет, Николя. Это ни к чему. Все кончено, у тебя своя жизнь, позволь и мне жить своей.

– Понимаю. Я ни за что тебя не забуду, Рен.

– А я тебя.

Никогда я не была настолько искренней. Я ничего не сказала ему о ребенке. Я не сомневалась, что он человек порядочный и выполнит свои обязательства, но не хотела, чтобы он действовал по принуждению, под давлением, и злился на меня за то, что я испортила ему жизнь. Печаль и разочарование победили разум и честность – в одно мгновение я смирилась с мыслью, что буду растить этого ребенка, которого не хотела, одна, без отца.


И вот через восемнадцать лет мы сидим друг напротив друга, и Николя приносит мне извинения. Знал бы он…

– Срок давности истек, – великодушно перебила я, прогоняя неприятные воспоминания. – Мы тогда были детьми.

Он грустно покивал:

– Конечно, но мне важно, чтобы ты знала.

– Мило с твоей стороны.

Что еще я могла ему ответить? Что это не имеет смысла? Что историю не перепишешь? Он как будто считал, что можно обнулить счетчик, снять с себя вину за некий пустяк, который стал причинять неудобство с тех пор, как я снова ворвалась в его жизнь. Вот только мне было известно, что это невозможно.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что этот разговор – абсолютный сюр на фоне твоего намерения познакомить меня с детьми и женой?

Он ухмыльнулся и взглянул на часы.

– Не спорю. Впрочем, нам пора идти, да и вообще мы хорошо поработали, правда же?

Я ограничилась кивком, не произнеся ни слова. При мысли о предстоящем ужине снова накатил страх. – Поедем на моей машине, а я потом отвезу тебя в отель, так будет удобнее.

Собирая со стола вещи, я увидела на телефоне несколько неотвеченных вызовов от Ноэ.

– Подождешь меня пять минут? Нужно поговорить с сыном.

– Конечно, не торопись, он у тебя еще маленький и скучает по маме.

Покраснев, я выскочила из кабинета с единственным желанием – убежать далеко, как можно дальше от него и от его семьи. Я хотела быть снова с Ноэ, крепко с ним обняться и забыть, что его отец всего в нескольких метрах от меня. Спрятавшись с сигаретой в своей машине, я стала слушать голос сына.

– Привет, мама!

Беззаботность, прозвучавшая в его приветствии, вызвала у меня улыбку, и я забыла о слезах, подступивших из-за того, что я так сильно по нему скучала.

– Все в порядке, мой родной?

– Супер, а ты как?

Я напомнила ему, где взять ужин, который только оставалось разогреть в микроволновке, добавила обычные в таких случаях советы и пожелания. Он, не заморачиваясь, искренне посмеялся надо мной.

– И не ложись слишком поздно, ладно? – настаивала я.

– Не буду! И ты тоже, мама.

– Не волнуйся, я не собираюсь задерживаться. Вернусь, как только смогу.

– Целую.

– Я тебя люблю.

Он напоследок хихикнул в трубку. Мой взгляд потерялся во тьме вечера, который, скорее всего, будет длинным, а ведь я так устала. Я уже твердо усвоила, что время вранья вот-вот истечет, однако старалась урвать хоть какие-то крохи и продолжала обманывать всех. Я была противна себе самой. Мне захотелось исчезнуть.

– Рен? У тебя все в порядке?

Я взяла себя в руки и кивнула. Говорить я не могла, боялась сорваться.

– Так тяжело, когда ты не рядом с ними. Не переношу расставаний с детьми, поэтому все поездки на Пакоме. Впрочем, как ты догадываешься, его это не очень огорчает.


Меньше чем через четверть часа я вошла в калитку и констатировала, что ошиблась. Он жил вовсе не на вилле, а в симпатичном трехэтажном особняке тридцатых годов в трехстах метрах от пляжа. Идеальный дом для идеальной жизни идеальной семьи. У Николя все было по высшему разряду. В окне мелькнула кудрявая головка девочки, которая тут же пронзительно закричала: “А вот и папа!” Дверь со стуком распахнулась, и Николя еле успел приготовиться к атаке пушечного ядра в пижаме, повисшего у него на шее. Я инстинктивно сделала шаг назад. Как пережить этот вечер?

– Здравствуй, ангелочек, – нежно произнес Николя.

Она изо всех сил вцепилась в его шею и тут углядела меня.

– Это ты королева[5]?

Я про себя поблагодарила ее за неожиданную забавную реплику. Николя послал мне извиняющийся взгляд. Он больше не играл роль, он был в своей семье, и его поведение, естественное и искреннее, убедило меня в том, что он действительно хороший человек. – Прости, мы не сумели растолковать ей, что это твое имя. Инес, пожалуйста, поздоровайся с Рен.

Она не успела. В доме, судя по всему, что-то происходило. Оттуда вдруг донеслось: “Собака, черт возьми!” – и прямо на нас полетел клубок шерсти, с трудом удерживаемый женщиной. Женой Николя.

– Быстрее заходите, а то мне с ним не справиться, – с шутливым испугом в голосе поторопила она.

Она тоже была идеальной. Красивая, доброжелательная, приветливая, простая, без выпендрежа. Я последовала за Николя, который, проходя мимо, поцеловал ее, а потом поставил дочку на пол. В этой прихожей чего только не было – уйма плащей и пальто, чудом не сваливающихся с вешалки, многочисленная обувь из разных пар, которую запихнули под шкаф, чтобы создать подобие порядка, школьные рюкзаки и спортивные сумки. Прихожая счастливой и утонувшей в делах семьи. Я почувствовала себя жутко нелепой со своей орхидеей и застыла, не шевелясь. Мы с ней рассматривали друг друга, не могли выдавить ни слова, и наше молчание длилось, как я подумала, целую вечность.

– Я собиралась встретить вас совсем по-другому, – оправдывалась она, искренне смутившись.

Николя проскользнул между нами и схватил собаку за ошейник.

– Я им займусь. Рен, Элоиза. Знакомьтесь.

Он коротко представил нас друг другу и быстро сбежал, трусливо оставив нас наедине. Она проводила его разочарованным и чуть ироничным взглядом.

– Какой же он глупый!

Я чуть не хмыкнула. Куда девался властный хозяин фирмы, обаятельный и уверенный в себе? Она иронично подмигнула мне:

– У мужчин особый дар вести себя так, чтобы всем сразу стало легко и комфортно.

– Точно.

Мы неуклюже приложились друг к другу щеками, а потом она мне улыбнулась.

– Рен, подозреваю, что ситуация настолько же странная для тебя, как и для меня? А этот придурок все только усложняет!

– Я тоже так думаю, – ответила я, потому что ее реакция принесла мне облегчение.

Я протянула цветок, купленный перед отъездом из Руана.

– Спасибо, очень мило с твоей стороны, не надо было, но мне приятно. Заходи! Что ты стоишь в дверях!


Я прошла в большую гостиную, где несколько минут тишины внезапно закончились. Здесь нас ждали старшие дети. Саломея, старшая дочка, была точной копией мамы – такая же задорная, с лукавым выражением лица. А вот Адам, средний сын, был клоном моего Ноэ в шестилетнем возрасте. Те же золотистые глаза, те же торчащие вихры, та же раскованность. Как если бы я вдруг вернулась на одиннадцать лет назад. Мне захотелось подхватить этого мальчишку, назвать его Ноэ, покрыть поцелуями, как я поступала, когда мой сын был маленьким. Я прикусила губу, чтобы не погрузиться в воспоминания, чтобы не сломаться, чтобы сосредоточиться на физической, а не на сердечной боли. Дети подошли и чмокнули меня, мне удалось улыбнуться и обменяться с ними несколькими словами, ни одно из которых мне ни за что не вспомнить. Я сама себя не слышала. Я будто на время покинула собственное тело, но при этом предлагала Элоизе помощь на кухне и восхищалась их прекрасным домом. И это ощущение сохранилось, когда мы пили аперитив за кофейным столиком и когда я обнаружила, что одна из стен увешана фотографиями их свадьбы и рождения детей. Снимки в роддоме, лучившиеся счастьем. Я отказывалась пересматривать фотографии только что родившегося Ноэ из-за болезненных воспоминаний и чувства вины, которые они у меня вызывали. А ведь Поль сделал отличные снимки, деликатные, полные уважения к тому, что со мной случилось. Здесь фотографии светились радостью.

С того момента, как Николя снова появился в моей жизни, я делала все, чтобы изгнать из головы неопровержимый факт: у Ноэ есть две младших сестры и младший брат. То есть я лишила своего мальчика не только отца, но и целого выводка братьев и сестер. А ведь мне самой сестра всегда была жизненно необходима. У Ноэ могла быть эта чудесная семья, он бы прожил прекрасное детство, его бы воспитывал заботливый отец. Я украла у собственного сына часть его жизни. Я вовсе не считала, что в их повседневности все так безоблачно, как кажется – в любом доме случается разное, – но все вместе, впятером, они выглядели эталонной семьей. Их взаимопонимание, их подколки, ссоры между братом и сестрами, постоянные требования планшета, который нужно сию минуту отдать, раздражение родителей, когда только что поужинавшие дети норовят стащить с подноса закуски к аперитиву или постоянно перебивают нас, взрослых… И эти двое, Николя и Элоиза. Они так сильно любят, что понимают друг друга без слов. Они прекрасны, они составляют неразрывное целое. Они созданы для того, чтобы быть вместе. Хотела бы я пережить такую же историю с каким-нибудь мужчиной. Жизнь распорядилась по-другому, но я была глубоко и искренне рада за Николя, и за нее тоже, хоть она и была мне чужим человеком. В глубине души я опасалась, что меня задушит ревность, когда я ее увижу, но вышло совсем наоборот. В какой-то момент у меня мелькнула мысль, что если бы Ноэ отказался от меня, выбрав их, я могла бы за него не беспокоиться, потому что они бы позаботились о моем сыне. Никто лучше, чем они, не защитили бы его, не сделали счастливым. Я не сомневалась, что ему нашлось бы место в этой семье.