– Ноэ ответил на твою эсэмэску?

– Нет, а что?

Я отшвырнула телефон, ничего не объясняя, взбежала, перепрыгивая через ступеньки, на второй этаж и влетела в его комнату. Постель была застелена. Это ненормально. Я распахнула дверцы шкафа и сразу увидела, что какой-то одежды не хватает. Со стола исчез ноутбук, тайник, где хранились деньги, которые ему потихоньку совал дед, был пуст. Я сбежала по лестнице вниз и выдернула ящик маленького столика в прихожей: его удостоверение личности испарилось. Но это же невозможно! Он бы ни за что меня не бросил. Нас нельзя разлучить. Вот уже почти восемнадцать лет мы единое целое. С минуту на минуту откроется дверь, и он войдет – с болтающимися на шее наушниками, с широкой обаятельной улыбкой, даже не подозревая, как сильно напугал меня. Телефон в моей руке завибрировал, я подпрыгнула. Сообщение от Ноэ. Дрожа, я открыла его и, с трудом ловя ртом воздух, прочитала:

Оставь меня в покое. Я больше не хочу тебя видеть.

Я повалилась на пол и стала звать сына. Меня как будто выпотрошили, внутри была пустота, сердце разбилось, разорвалось на куски. Ноэ, которого я так люблю, покинул меня, ушел. Еще сегодня утром он невозмутимо разговаривал со мной, зная, что видит меня в последний раз. Он не ответил на мое “До вечера!” и не обернулся. Сын уже тогда вычеркнул меня из своей жизни. Как я могла это пропустить? Почему интуиция не подсказала мне, что он готов сбежать? Значит, я разучилась интерпретировать реальные сигналы? Не в состоянии даже трезво оценивать свои поступки, если уж не способна на правильные решения? Я отчаянно старалась избежать худшего. А случилось именно это худшее. Я потеряла сына. Никто не забирал его у меня. Он ушел сам – чтобы не быть рядом со мной, чтобы не видеть ежедневно ту, которая совершила худшее из предательств. Кем я была без сына? Никем. Я родилась одновременно с ним. Он был моей силой и моей слабостью. Я, конечно, не жила его жизнью, от этого я всегда открещивалась, но мое сердце билось только благодаря ему. Остается ли матерью мать, лишившаяся ребенка? И была ли я ею, если все время думала только о себе, защищая себя, сохраняя его для себя, наплевав на то, что он страдает из-за отсутствия отца? У меня в ушах непрерывно звучал голос Николя, выплюнувшего “Мать не поступит так со своим ребенком”. Да, он был прав. Я также вспоминала оторопевший взгляд Пакома, когда до него все дошло. Даже он, ничего не знающий о семейной жизни, о том, что такое быть отцом, даже он не оставил мне выбора – я обязана их соединить, все рассказать и принять все, что последует за моим признанием. И Поль, мой Поль, который знает меня как облупленную, не уставал предостерегать меня. Почему, ну почему я не прислушалась? Неужели мне остается удовольствоваться тем, что Ноэ был в моей жизни всего семнадцать лет? Неужели мне придется смириться с тем, что он живет где-то далеко, ненавидя мать, отказавшись от нее? Получается, я сделала все, чтобы себя уничтожить. Умереть, продолжая жить. Терзаться такой невыносимой мукой, что уже невозможно кричать и нет сил плакать. Окаменеть, ослепнуть, оглохнуть, перестать чувствовать физическую боль. И ощущать лишь, что мир вокруг застывает.


– Рен, – тихонько позвал Поль.

Он возник передо мной, но нас словно разделял мутный полог. Откуда он взялся? Он хмурился и был сильно обеспокоен.

– Что происходит?

Он говорил со мной, словно с ребенком, нежно, осторожно.

– Где Ноэ?

Боль снова объявилась и была такой яростной, что у меня вырвался отчаянный вопль, но я по-прежнему не могла произнести ни слова. Слабым движением я протянула ему телефон, он прочитал сообщение и мертвенно побледнел. Меня окутал туман, и я почувствовала, как меня втягивает в черную дыру.


Когда я пришла в себя, мы с Полем были на полу, мой затылок лежал у него на коленях, он проводил по моему лицу влажной салфеткой и осторожно гладил меня по волосам. У него было страдальческое, перепуганное лицо. Заметив, что я снова в мире живых, он облегченно вздохнул. В уголках его глаз блестели слезы.

– Ты до смерти напугала меня, Рен, никогда больше так не делай.

Его голос был едва слышным, неуверенным.

– Извини, – сипло пробормотала я.

– Кончай извиняться на каждом шагу, прошу тебя. Это нелепо, Ноэ ушел сам, насколько мне известно, ты его не выставляла за дверь.

Я стала плакать еще горше, опять принялась шепотом звать сына, бормоча его имя, словно мантру. Поль заставил меня посмотреть на него, чтобы я опять не ускользнула куда-то далеко-далеко.

– Он что-нибудь оставил? Какую-то записку, письмо?

– Только эту эсэмэску… Где он, Поль? Ему наверняка угрожает опасность, сейчас же ночь… Где он будет спать?

– Ноэ разберется, ничего не случится, – уговаривал меня Поль. – Я его хорошо знаю, он как следует подготовился… Рен, давай будем честны, для тебя не секрет, куда он уехал… а это вовсе не другой конец света…

Я с трудом выпрямилась, Поль обнимал меня, голова еще немного кружилась. Я на ощупь нашла лежащий рядом телефон.

– Хочешь, я позвоню? – предложил Поль.

– Нет.

Он ответил только после моей шестой попытки:

– Чего тебе надо? Оставь меня в покое!

– Николя, пожалуйста, послушай… Ноэ исчез, он будет искать тебя. Сообщи мне, если…

– Тебе же сказано, что я не его отец! Разбирайся сама со своим сыном!

И он отсоединился. У меня уже не было слез, чтобы плакать из-за его жестокости, и не было голоса, чтобы выразить свое возмущение.

– Это можно было предвидеть, – с трудом выдавила я в конце концов.

Поль громко выругался, что с ним случалось крайне редко, вена на его виске яростно пульсировала. Он вытащил из кармана свой мобильник и стал названивать Николя, продолжая крепко прижимать меня к себе, словно защищая от свирепой агрессии.

– Мудак! – завопил Поль через несколько секунд. – Он выключил телефон.

– Не нервничай, он того не стоит… Теперь я могу сделать только одно.

Он все прочитал в моем грустном, но твердом взгляде.

– Я буду рядом, вдруг понадоблюсь… Останусь здесь на ночь…

Я поблагодарила его поцелуем в щеку. Он отпустил меня, встал, убедился, что я прислонилась к дивану и не упаду, и ушел на кухню. Я уставилась на дисплей телефона и тряслась от страха, представляя себе, какой прием мне устроит Паком. Но он был моей последней и единственной надеждой. К моему удивлению, он тут же ответил:

– Что случилось, Рен?

В его голосе было беспокойство. Мне захотелось плакать просто от того, что я его услышала.

– Паком, прости, что… что звоню так поздно, но…

– Что стряслось? Скажи мне! Все в порядке?

– Ноэ… Ноэ сбежал. Скорее всего, он поехал в Сен-Мало. Это не точно, может, я ошибаюсь, но другого варианта не вижу… Я пыталась предупредить Николя… Он не хочет ничего слышать ни обо мне, ни о нем… Ты единственный, кто знает Ноэ… так что если вдруг…

– Я пойду его искать, Рен, не волнуйся, я сделаю все, что надо.

Мы оба замолчали, и я услышала его прерывистое дыхание.

– Ты не одна дома?

– Поль со мной.

– Это хорошо…

Я различила в его голосе облегчение.

– Я сразу свяжусь с тобой, если что-то узнаю…

Паком прервал разговор, не добавив ни слова. Я заглушила острую тоску по нему.


Это была самая ужасная и самая длинная ночь в моей жизни. Мы с Полем провели ее главным образом в попытках связаться с Ноэ. Безуспешно. Мы оставили ему столько сообщений, что голосовая почта переполнилась, вынудив нас переключиться на эсэмэски и соцсети. Мы все время сидели обнявшись на диване, я была совсем без сил, но при этом усталость меня не брала. Поль напрасно уговаривал меня поспать хотя бы час – мой организм противился сну. Поль же задремал на несколько минут, потом резко вскочил. Я курила одну сигарету за другой, и меня преследовали пугающие картины: мой сын, растерянный, злой, одинокий, вокруг ночь, и рядом нет никого, кто помог бы ему. Почему он не поговорил со мной? Почему не наорал на меня? Вопросы, вопросы – и ни одного ответа. Почему он предпочел уклоняться, не вступая в прямую стычку? На рассвете я собралась заявить о его исчезновении в полицию. Конечно, мне скажут, что еще слишком рано, и не воспримут всерьез этот подростковый побег. Но я должна действовать, слишком долго я оставалась пассивной, так больше не может продолжаться.


В 7. 04 я уже не помнила, сколько чашек кофе механически проглотила, я дрожала всем телом, во рту пересохло, от сигарет я охрипла, глаза немилосердно щипало, в них полопались сосуды. Поль настоял, чтобы я приняла душ, я направилась в ванную, и в этот момент наконец-то прорезался телефон. Я схватила его. Паком.

– Я его нашел, – сразу объявил он.

Я слышала в трубке, как бушует и завывает ветер, шум был оглушительный.

– Что? Где? Как он? Скажи мне! Дай ему трубку, умоляю.

– Шшш, Рен… успокойся.

Кровь в жилах двигалась беспорядочными толчками, Поль поддержал меня за талию. Паком носился по городу всю ночь, проверял вокзал, заглядывал на улицы, где собираются те, кто ищет попутчиков для поездки на автомобиле, подходил к дому Николя. Ближе к шести утра ему потребовался кофе, чтобы с новыми силами продолжить обход. Возле “Четырех сторон света”, у складских ворот, скрючившись, дремал Ноэ. Паком разозлился на себя за то, что не догадался начать поиски со склада. Ноэ провел несколько часов под дождем.

– Не волнуйся, он просто утомился и замерз. Я посадил его в машину и сейчас отвезу к себе.

– Я приеду.

– И речи быть не может! Ты не в том состоянии! Разобьешься.

– Я должна его увидеть, я должна вернуть его домой.

На меня снова напала дрожь. Поль вырвал у меня телефон.

– Паком, это Поль. Я поспал пару часов…

Это было совершеннейшей неправдой, но ему тоже было необходимо увидеть Ноэ.

– Не волнуйтесь за нее, я поведу… А… Ага… Очень хорошо… Нет… Мы будем через несколько часов…

Поль закончил разговор, упорно отворачиваясь от меня.

– Я приму у тебя душ, и мы поедем.

– Что тебе сказал Паком?

– Ничего.

– Поль! Что он сказал?

Он глубоко вздохнул, потом обхватил ладонями мое лицо и пристально посмотрел в глаза:

– Не рассчитывай, что Ноэ бросится обнимать тебя. Он настроен решительно.

Меня шатало, слезы катились по щекам, я отказывалась слышать то, что Поль мне втолковывал.

– Я привезу его домой. Я его мать.

– Отлично…

Он в это не верил. Я же бросила в сражение последние силы.


Поль мчался на предельной скорости, чтобы разрядиться. Я была благодарна ему за это. Каждый километр приближал меня к сыну. Если я не курила, то грызла ногти. В Сен-Мало была отвратительная погода: дождь лил слезы[6], ветер нес тоску и страдания, а жизнь понемногу покидала меня. Суровость этих мест впервые напугала меня, но гораздо сильнее страшила перспектива встречи с Ноэ, необходимость выдержать его неприятие, а возможно, и ненависть.


Паком бесшумно открыл дверь. Наши глаза тут же нашли друг друга. Время остановилось на несколько секунд, и я успела сказать себе, что все будет хорошо. Я утонула в его серых глазах, которые хотели меня утешить, предостеречь, хотели любить меня. Он валился с ног, и как было бы прекрасно отдохнуть вместе. Наши тела инстинктивно потянулись друг к другу, но я остановилась на полпути, потому что сейчас главным для меня был не он. Я предпочла сразу сломать прозрачный кокон, в который мы уже были готовы спрятаться.

– Где он?

– Спит.

Паком заметил за моей спиной Поля и кивком поздоровался с ним, потом посторонился, пропуская нас в квартиру. Ноги сами принесли меня к окну, откуда открывается вид, который никогда не наскучит.

– Он тебе что-то говорил? – спросила я, продолжая смотреть на море.

Я подозревала, что за моей спиной Паком и Поль обменялись тревожными взглядами.

– Естественно, помимо того, что он не хочет меня больше видеть, – уточнила я.

Паком не успел ответить.

– Если ты это знаешь, зачем приехала?

Я поспешно обернулась. Ноэ. Мой Ноэ стоял передо мной. Жесткое и холодное выражение замкнутого лица, взъерошенные волосы. Мертвенно-бледная кожа. Словно сто лет прошло с нашей последней встречи. Я двинулась к нему, протягивая руки.

– Мой родной…

– Не смей меня так называть! – зарычал он.

Я остановилась, стараясь справиться с головокружением. Что случилось с моим сыном, если меньше чем за сутки он превратился в незнакомца, одержимого гневом? Как ему удавалось несколько недель сдерживать яростные эмоции, которые теперь пугающе взорвались? Я поймала взгляд Поля, призывая его на помощь. Ноэ уважает его больше всех, он сам выбрал его своим наставником, Поль – единственный человек, способный воззвать к его разуму.

– Ноэ, ты безумно сердишься и имеешь на это право, но…

Мой сын крутанулся на пятках с искаженным лицом.

– А тебе вообще не хрен здесь делать!