– Вряд ли тебе особо понравилось, – пробурчал он, все так же не глядя на меня.

– Я оценила мощь исполнения, музыку, а слова действительно не очень…

Молчание. Долгое. Тяжелое. Наполненное под завязку противоречивыми эмоциями.

– Тебя Паком попросил прийти?

– Нет, я приехала сама.

Он с шумом втянул воздух, словно набираясь смелости. Повернулся наконец-то ко мне и долго сверлил меня гипнотизирующим взглядом.

– Зачем?

– Я твоя мама, что бы ни происходило и что бы ты мне ни говорил. Мне нужно было тебе об этом напомнить. Когда захочешь что-то обсудить, я буду на месте, я всегда буду на месте для тебя.

Он отвел глаза, стиснул челюсти.

– Я не могу.

Больно.

– Слишком больно, – продолжил он.

Я забыла о себе, все равно у меня нет выбора и придется удовольствоваться тем, что мне было даровано в эти несколько минут.

– Я оставлю тебя в покое и уеду в Руан. Что-нибудь придумаю, чтобы ты мог сдать экзамены, живя не дома, если тебя так больше устроит. Я свяжусь с Пакомом и сообщу, что у меня получится, тебе не придется даже со мной разговаривать…

Перед уходом мне оставалось сказать ему последнее, потом он опять будет один на этом пляже, но есть слова, которые он обязан услышать. О человеке, которого он должен помнить, который больше всех волновался о нем и любил его сильнее всех, не считая меня.

– Ноэ, Поль… он всегда готов поддержать тебя… и он тоже.

Сын еще больше съежился. Я смотрела на его стиснутые кулаки, лежащие на коленях, мне так хотелось положить на них ладонь, дотронуться до них. Нет. Вопреки мощному, почти неодолимому желанию я не стану навязывать ему физический контакт. Я поднялась и ухватила еще чуть-чуть времени рядом с сыном, медленно отряхивая песок с одежды. Он не реагировал.

Будь сильной. Ради него. Я люблю тебя, мой дорогой Ноэ.

– До свидания, мой…

Мой голос сломался. Это было ужасно, я отрывала себя от него и бросала его одного, без меня.

– Он по-прежнему не хочет со мной встречаться?

Я остановилась, не успев сделать шаг и даже вытащить ногу из песка. Я подошла к нему, он все так же сидел спиной ко мне, напряженный, уставившись на море.

– Не знаю.

Он всхлипнул и шмыгнул носом. Сработал материнский инстинкт, я приблизилась к нему, готовая обнять. Он догадался и втянул голову в плечи, чтобы защититься от меня, как если бы я собиралась его ударить. Я отступила. Он дрожал. Ему было невыносимо плохо, он нестерпимо страдал. Я больше не могла на это смотреть, ничего не предпринимая. Я всем дала возможность выразить свой гнев и свои чувства. Это продолжалось достаточно, чтобы все осмыслить.

А теперь хватит!

Я бросилась бежать, не оборачиваясь, взлетела по лестнице. Я не имела права поддаваться слабости, Ноэ нуждается в помощи, он пропадает из-за подлого идиотизма взрослых, неспособных взять на себя ответственность. И среди виноватых я была первой. Я неслась босиком по улицам, держа туфли в руках. Паком впечатал в мою память план города. Лавируя в слезах между туристами, я очутилась у крепостной стены в том месте, где находится Школа торгового флота. Мой взгляд зацепился за Форт Насьональ, был отлив, и, перепрыгивая через несколько ступенек, я слетела по лестнице и помчалась тем же путем, которым Паком вел Ноэ. Ворота Сен-Тома. Пляж Эвантай. Сийон. Пришла моя очередь мчаться, задыхаясь, по песку. Ветер – не очень сильный – стегал меня по лицу, высушивал слезы, уносил в синее небо мои стоны: ногам было больно, всему телу было больно. Теперь уже я цеплялась за деревянные волноломы, чтобы перевести дух. Это очень прочные стволы, настолько прочные, что защищают дамбу, разбивая огромные волны. Сегодня они помогали мне удержаться на ногах. Мой безумный, отчаянный бег продолжился по шоссе Сийон, на светофоре, пока был красный свет, я быстро обулась. Как только загорелся зеленый, я перебежала через дорогу и ринулась дальше по набережной Дюге-Труэна. Впереди мелькнули бочки “Четырех сторон света”. Я была почти на месте. Остаток сил я истратила на последние сто метров, грубо распахнула дверь склада и едва успела за нее ухватиться: ноги почти не держали меня. Я поймала перепуганный взгляд девушки с рецепции, сидевшей на обычном месте за стойкой.

– Где они? – выкрикнула я охрипшим голосом.

– В кабинете Николя.

Я запретила себе падать в обморок и на подгибающихся ногах направилась к лестнице, полная решимости нанести удар, который изменит все. Я вскарабкалась по ступенькам, цепляясь за перила, и чем выше я поднималась, тем больше сил придавала мне энергия отчаяния, таившаяся в глубинах моего существа. Я притащу Николя к ногам Ноэ, я это сделаю, у него больше нет права уклоняться. Ничто и никто меня не остановит. Я вошла в кабинет без стука. Они вздрогнули. Паком вскочил со стула и подбежал ко мне:

– Рен, что случилось? Что-то с Ноэ?

Я ответила болезненной улыбкой, воспользовалась его присутствием, чтобы вздохнуть полной грудью, и с негодованием уставилась на Николя.

Он был неузнаваем – постарел, измучен, плохо выбрит. Он отшатнулся, я напугала его. И не зря.

– Ты нужен своему сыну! – заорала я. – Ты меня слышишь?

Я приблизилась к нему, готовая свернуть горы. Он весь сжался, я схватила его за рубашку и встряхнула.

– Смотри на меня!

Он подчинился, и мне открылось, до какой степени он страдает. Все страдали! Ноэ, Паком, Поль, Элоиза и ее дети, он и я. И пока он не запустит процесс выздоровления, рана так и будет гноиться, вплоть до неизбежной ампутации. Я задыхалась от гнева, от мучительного желания избавить сына от его демонов. Я отпустила Николя, но продолжила сверлить его взглядом. На этот раз он от меня не увернется.

– Прекрати прятаться за своим чувством вины! У тебя нет выбора, твоя реальность, как и моя, изменилась. Ноэ растерян, он не сможет продвигаться дальше по жизни, если ты не зашевелишься. Ему необходим отец. Я прошу тебя просто встретиться с ним, признать его – не перед законом, на это нам наплевать. Просто покажи ему, что ты существуешь!

Ощутив спиной дуновение сквозняка, я обернулась: Паком бесшумно покидал кабинет.

– Ты куда?

Меня потянуло к нему, словно магнитом, я подошла близко, совсем близко, так, что наши тела соприкоснулись. Глядя в сторону, он убрал за ухо выбившуюся из моей прически прядь.

– Вам необходимо побыть наедине.

– Нет! Останься!

Я рывком захлопнула приоткрытую дверь, не позволив ему уйти. Мне надо было сказать Николя еще кое-что. Это ударит по его самолюбию, но меня мало волновали переживания Николя, лишь бы они заставили его действовать. К тому же Паком должен был услышать то, что я собиралась произнести, он это заслужил.

– Внимание, Николя… Паком, твой лучший друг, которого ты иногда иронично называешь непредсказуемым, даже безответственным… Этот человек, для которого Ноэ – никто, этот прекрасный человек все последние дни был практически отцом твоему сыну. А ты в это время оплакивал свою судьбу, забившись в угол. Паком – единственный, кому наш сын сейчас доверяет! Так вот, когда ты начнешь действовать, постарайся об этом не забывать.

Их взгляды пересеклись, и Николя опустил голову. Ему было стыдно.

– Я все сделаю, – прошептал он.

Впервые после того, как я фурией ворвалась в кабинет, я услышала его голос – надломленный, усталый. Когда Николя поднял ко мне лицо, он больше не скрывал слезы и долго вглядывался в меня.

– Спасибо, что пришла. – Он едва ворочал языком. – Хочу надеяться, что однажды ты простишь мне все те ужасные слова, которые я тебе сказал.

– Я не ждала, что ты бросишься мне на шею, узнав о существовании Ноэ. Я, возможно, наивна, но не до такой степени. И я тоже несу крест своей вины.

– Не хочу, чтобы эти слова оставались между нами.

Он перевел взгляд с меня на Пакома и обратно.

– Мне безумно стыдно за то, что я так повел себя с тобой, не захотел тебя выслушать. Но я испугался, и мне до сих пор страшно.

– Нам всем страшно! Но больше всех страшно Ноэ… а между тобой и мной остался только он.

Я нервно шарила по столу в поисках листка бумаги и карандаша, найдя, записала номер телефона Ноэ и положила его на видном месте.

– Позвони ему, найди его, хоть как-то действуй.

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Впервые за все время он согласился взял на себя обязательство. Выполнит ли он его? Я дала ему еще один шанс.

– А теперь я ухожу, – объявила я.

Все мое существо молило Пакома проводить меня. Он положил ладонь мне на талию. Я в последний раз обратилась к Николя:

– Мяч на твоей половине поля, сделай так, чтобы мне не пришлось возвращаться. Я совсем не хочу тебя ненавидеть, не хочу, чтобы у меня возникло желание уничтожить тебя за то, что ты уничтожил нашего сына. Это не пустые слова. Ты же это понимаешь?

– Положись на меня. Я больше не оставлю Ноэ.

Он силился привлечь внимание Пакома.

– Встретимся сегодня вечером?

– Нет, завтра, может быть.


Мы молча шли в старый город. У меня были ватные ноги, туман в голове и ощущение, что я на распутье. Я думала о Ноэ, который, возможно, все еще на пляже и мечется в лабиринте своих внутренних конфликтов. Я думала о Поле, по которому скучала. Думала об извинениях Николя, о его страхах и впервые высказанной готовности признать сына. В его искренности я не сомневалась. Один барьер только что был разрушен, но я пока не пришла в согласие с собой. С другой стороны, все паруса подняты, почти все действующие лица приняли правила игры. Каждому придется строить, точнее, выстраивать себя заново, поднимать из руин. И еще я думала о Пакоме. Он ни на секунду не отпускал меня, если не считать мгновения, когда его рука соскользнула с моей талии, чтобы взять мою ладонь и стиснуть ее. Я боялась заговорить с ним, боялась спрашивать, боялась ответа, который могла услышать. Когда мы подошли к машине, он обнял меня.

– Хочешь что-то передать Ноэ?

– Нет, я сказала ему все, что должна была, и не хочу, чтобы он зря питал иллюзии.

Я стояла зажмурившись, прильнув к нему. Пока можно было, я наслаждалась его дыханием, ароматом его духов, той свободой, которой он наделял меня, близостью его тела. Потом он напрягся, и я услышала мучительный вздох. Я обхватила его лицо ладонями и прижалась к губам.

– Я люблю тебя, – прошептала я, не отрываясь от его губ.

Его руки смяли меня. Я вцепилась в его затылок. Наш поцелуй был таким же пьянящим, как самый первый. Он был таким же страстным, как все остальные, которые за ним последовали. Он был отчаянным и мощным, как… я не могла это мысленно произнести, не могла сказать себе это. Наши губы разъединились, лбы соприкоснулись, его глаза открылись и заглянули в мои. Мне показалось, что его сердце пропустило удар, как если бы он на миг задохнулся. Потом он разжал руки, отступил на пару шагов, снова опустил ресницы, развернулся и ушел. Я следила за ним, пока его фигура не скрылась в старом городе. Он спрятался за своими крепостными стенами, возвратив себе свободу.


Все последующие дни не было почти никаких новостей, если не считать короткого сообщения от Элоизы, поблагодарившей меня за встряску, которую я устроила ее мужу. Моя вера в Николя окрепла, он явно ступил на путь, ведущий к сыну. Теперь оставалось только сохранять терпение и надежду на то, что появление отца принесет мир в душу Ноэ. Родные стремились почаще бывать со мной, им хотелось поддержать меня и сократить время моего ожидания. Но я отказывалась иметь дело с кем-либо, кроме Поля. Он был единственным, кто уважал мое молчание, единственным, чье участие немного скрашивало отсутствие сына.


Я снова спала в своей постели, пора было возвращаться к каждодневной рутине, если я не хотела опять провалиться в депрессию. Я была убеждена, что у Пакома Ноэ ничто не угрожает, но это не означало, что я отказалась от борьбы за его возвращение. Однако, прежде всего, я обязана была его уважать. Он отдалился от меня, и это был его выбор, понятный и оправданный. После криков, слез, отторжения, молчания мне удалось увидеться с ним, сказать ему несколько слов. Я сделала все, что смогла. Теперь я наберусь терпения. А еще, принимая ту дистанцию, которую он установил между нами, я хотела ему показать, что отныне считаю его взрослым, а не ребенком. Я стала мыслить настолько трезво, что даже предсказуемый провал бакалавриата не беспокоил меня, теперь я считала его чем-то второстепенным. Ноэ сможет сдать экзамены в будущем году, экстерном или в одном из лицеев на выбор. И потом, его уже однажды приняли на экономический факультет, так что примут еще раз. Что значит один год по сравнению с душевным покоем, с обретением своего “я” и согласием с самим собой?


Тем вечером, пытаясь не раскисать, я решила заняться готовкой. Негромко включила музыку и принялась за карри из курицы. Погрузившись в тупое созерцание поджаривающейся птицы, я в какой-то миг сообразила, какая я жалкая и смешная. Отшвырнув деревянную ложку, я выключила газ и дурацкие песни, которые, как предполагалось, должны были придать мне бодрости, и опустилась на стул. Уронила на стол руки, уткнулась в них лбом и постаралась дышать размеренно: не хотелось расплакаться. Представление о времени я потеряла.