А потом у меня начались галлюцинации, мне послышалось, что в замочной скважине поворачивается ключ. Привычки живут долго, а мой разум привык к домашним шумам моей прошлой жизни. Однако звук, который я услышала, был вполне реальным, мое воображение ни при чем. Я потерлась лицом о рукав, чтобы высушить слезы. И чтобы не закричать. Дверь открылась и закрылась, связка ключей звякнула в блюдце на столике в прихожей. Я непроизвольно вскочила, стряхнула оцепенение и направилась в гостиную. Чтобы не упасть, я схватилась за притолоку. По комнате шел Ноэ со своей гитарой и дорожной сумкой. Он смотрел прямо перед собой. Я зажала рот ладонью, пытаясь не разрыдаться и не броситься ему на шею. Он вернулся домой. Я не сводила с него глаз. Поднявшись на три ступеньки, он остановился и обернулся ко мне:

– Добрый вечер, мама.

Мама… ты назвал меня мамой. Ты здесь, мой дорогой, мой любимый. Я снова существую для тебя.

Вести себя, будто ничего не происходит. Взять себя в руки. Быть сильной. Быть естественной, как он.

– Добрый вечер, Ноэ, – кое-как выговорила я.

Я откашлялась, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя. Он держался стойко и не сводил с меня золотистых глаз.

– Ты ужинал?

– Нет.

– Я тут кое-что готовлю. Будешь?

Он пожал плечами, что в данном случае означало “да”, и убежал вверх по лестнице. Вся дрожа, я пошла на кухню и плеснула в лицо холодной водой, чтобы опомниться. Ноэ снова дома. Это реальность, это правда. Он здесь. Он заново вступает в свои владения. Что произошло? Скажет ли он мне? Будет ли вообще со мной разговаривать? Решусь ли я задавать ему вопросы? Я была сама не своя и ухитрилась обжечься, когда снова занялась курицей.

Он пришел ко мне на кухню и, скользя вдоль стенки, накрыл на стол. Я мужественно не позволяла себе наблюдать за ним и чувствовала себя маленькой рядом с сыном, который откашливался, придумывая, как начать разговор. Однако меня переполняло счастье, и мне было плевать на его молчание. Он здесь, и только это имеет значение. Когда мы сели за стол, я с радостью убедилась, что его прекрасный аппетит никуда не делся. Поглядывая на него, я даже забыла о еде. – Я приехал из-за экзаменов, – сообщил он, расправившись с десертом.

Еще один день, и было бы слишком поздно, о чем нам напомнил пришедший по почте вызов на экзамены. Несмотря на отсутствие Ноэ, сам вызов и расписание лежали на холодильнике, и из них следовало, что философию сдают завтра в восемь утра.

– Окей. Хорошо, что успел, да?

Он равнодушно кивнул.

– В шкафу есть зерновые батончики и вода, я купила на случай, если…

…ты вернешься.

– Спасибо. Я поднимусь к себе.

Он встал из-за стола, поставил тарелку в посудомоечную машину. Перед тем как уйти с кухни, немного походил взад-вперед, избегая встречаться со мной взглядом.

– Тебе что-то нужно? – не выдержала я.

Он погрыз ноготь, нервно постучал ногой по полу, вышел, снова вошел, и так несколько раз.

– Нет… вообще-то… эээ… да… он… он позвонил мне.

Спасибо, Николя.

– Я просто хотел тебе сообщить. Поговорим об этом после экзаменов.

– Как скажешь.

– Спокойной ночи.

Он одарил меня благодарной полуулыбкой и исчез. Итак, Николя наконец-то решился сделать шаг к сыну, впервые за семнадцать с лишним лет они поговорили. О чем? Какими словами они обменялись? Позвонить Николя и спросить? Исключено: если кто-то сообщит мне содержание их беседы, этим кем-то будет Ноэ, и никто другой. Придется мне научиться уважать то, что завязывалось между ними. Трудно бороться с собственническим инстинктом. Если сегодня мы пришли к тому, к чему пришли, то это случилось из-за моего нежелания подпустить к нам Николя. Моя ревность – пустяк по сравнению с тем, что Николя вышел на связь с Ноэ.

Я бы, конечно, позвонила Полю, но вдруг Ноэ услы шит и ему будет неловко? Поэтому я просто послала эсэмэску:

Ноэ вернулся домой. Целую.

Он тут же ответил:

Наслаждайся. Целую.

Я не шевелилась, прислушиваясь к тому, как мой сын заново обживает дом: двери открывались, закрывались, спальня, ванная. Он выделил мне лишь крупицы информации о последних событиях, жалкие крохи былого тепла, но он был здесь. Он приехал из-за экзаменов. Я не имела ни малейшего представления о том, как долго он собирается пробыть дома. Может статься, как только экзамены закончатся, он уедет в Сен-Мало, чтобы быть рядом с отцом? Строит ли он планы? Пора остановить непрерывный поток вопросов. И радоваться его молчаливому присутствию. Я гордилась им. Он не опустил руки, несмотря на все, что ему выпало пережить. И не важно, сдаст он экзамены успешно или провалит, ему все равно не о чем будет сожалеть. В глубине души я была благодарна сыну за устроенную мне нервную встряску, непременную составляющую проклятых канонов взросления, которым мы все так или иначе следовали в свое время. Не стану утверждать, что его бакалавриат стоял на первой строчке в списке моих забот, но мне была приятна мысль, что я всю ночь пролежу без сна исключительно из-за завтрашнего экзамена по философии.


Я поднялась к себе в спальню далеко не сразу и едва удержалась, чтобы по пути не заглянуть к нему, не проверить, спит ли он. Раньше я бы так и поступила. Но не теперь. И уж точно не сегодня вечером. Мы с Ноэ должны будем заново научиться жить вместе или хотя бы сосуществовать, ведь наш диалог пока не восстановился. Понадобилось совсем немного, чтобы растерять все привычки. Я поймала себя на том, что не знаю, как к нему теперь обращаться. Он изменился. Я изменилась. Хватило нескольких дней разлуки. Нам потребуется приручать друг друга, почти как чужим. Связь между нами – я запрещала себе допускать мысль о нашем взаимопонимании – никогда не станет прежней.


Подойдя к своей комнате, я остановилась перед закрытой дверью. Странно, я всегда закрываю ее только на время сна. Я робко вошла в комнату и зажгла свет. На подушке меня ожидало письмо. Я приблизилась. Это был запечатанный конверт с моим именем. Он как будто прибыл из прежних времен. Я узна ла элегантный почерк Пакома. Моя рука медленно потянулась к письму, погладила его кончиками пальцев, но не рискнула взять. Не отрывая глаз от конверта, я отступила назад.

Я боялась. Боялась прочесть написанные Пакомом слова. Боялась, что он прощается со мной. Готова ли я открыть его письмо прямо сейчас? Как-то получалось очень много всего. На мгновение я даже обиделась. Зачем он заставляет меня это терпеть, причем именно сегодня вечером? Когда мне будет позволено отдохнуть?


Через несколько минут я легла и укрылась одеялом. Дотронулась до письма и стала смотреть на него. Выходило, что Паком как бы лежит в постели рядом со мной. Если я усну, не читая, я смогу поверить, что он здесь, и завтра утром я проснусь вместе с ним. Это было бы прекрасно. Получилась бы отличная история перед сном. Я лежала не шевелясь и ощущала в темноте присутствие Пакома. Немного придвинувшись к письму, я попыталась вдохнуть его запах в надежде, что он напомнит мне о Пакоме. Запах моря. Запах ветра, который дует в Сен-Мало. Воска, которым натерто дерево старинной корабельной мебели. Ароматы специй, кофе, вербены. Эти запахи были где-то рядом, еще немного – и они проложили бы путь к моему носу. И тогда моя голова переместилась бы на его подушку. Он бы обнял меня, коснулся моих губ, нашептал на ухо историю, а потом поцеловал ямку на шее. Я сознавала, что понапрасну мучаю себя. Пора было трезво оценить реальность. Я вырвалась из его воображаемых объятий и включила свет. Села на кровати. Взяла конверт обеими руками и долго разглядывала его. Очень осторожно вскрыла, потому что не хотела порвать, испортить. В нем я нашла несколько пожелтевших листков, похоже из ящика бабушкиного секретера, который он до этого ни разу не открывал. Писал он перьевой ручкой. Это делало послание еще более драгоценным. Перед тем как решиться прочесть, я на миг прикрыла веки, воображая Пакома, сидящего за столом перед окном, откуда открывается вид, который никогда не наскучит. Он точно писал мне именно за этим столом, я явственно видела, как его взгляд, устремленный к морю, теряется где-то вдалеке.

Рен!

Мне нужно стольким поделиться, что я в нерешительности и не знаю, с чего начать.

Я еще не тронулся в путь, но уже представляю себе, как мучительно будет высадить Ноэ возле твоего дома и не увидеть тебя, не дотронуться до тебя…

Меньше четырех часов назад он был здесь, совсем рядом, всего в нескольких метрах. Я задрожала.

Но если я подойду к тебе слишком близко, я дрогну, и тогда ситуация станет совсем невыносимой, так что у меня нет на это права. Поэтому я слишком поздно сообщаю тебе, что мы были рядом в последний раз. Меня утешает лишь то, что любимый ребенок будет с тобой под одной крышей, когда ты дочитаешь эту историю до конца.

Потому что, Рен, я действительно пишу для тебя конец истории. Ты же помнишь, мы уже об этом говорили. Той ночью мы думали, что прощаемся навсегда, а после нам удалось украсть еще немного времени, отодвинув, насколько можно, неизбежное. Но теперь я должен уехать насовсем.

После того как ты ворвалась в кабинет Николя, я тут же принял решение и отступить уже не мог. Поверь, это не импульсивная реакция, это зрело уже давно, я просто ждал подходящего момента. Ноэ непостижимым образом догадался, что я готовлюсь к отъезду, занервничал и страшно рассердился. Мы поругались, я вопил так же громко, как и он, ведь мне ничуть не меньше больно, чем ему. Без преувеличения, нас было слышно на башне Солидор. Он не хочет, чтобы я уезжал, хочет, чтобы я остался, ему нужно, чтобы я занял не свое место. Так он мне сказал. Он наорал на меня, требуя стать его отцом. Это был крик любви, душераздирающий крик, отчаянная мольба о любви. А ведь его любят. И не только я… Да, могу признаться, я горячо люблю его, твоего сына. Еще не будучи с ним знаком, я уже был готов к этой любви и даже говорил тебе об этом.

Я позволила себе минутную передышку.

Я никогда не получу от тебя ответа на мой вопрос, но все же спрошу. Разве возможно вот так, окончательно и бесповоротно принять друг друга? Полюбить друг друга сильно, словно отец и сын, распознать родственную душу после совсем краткого общения… Я никогда этого не узнаю, но всегда буду помнить, что однажды испытал это чувство. В день своей смерти я вспомню, что мне довелось побывать отцом… Но я сильно отклонился, извини.

Только Ноэ было невдомек, что чем больше он настаивал на том, чтобы я оставался рядом, тем сильнее я убеждался в правильности своего выбора. Я предложил ему дать шанс Николя, потому что так будет лучше для него самого и не придется потом ни о чем жалеть, а твои страдания не окажутся напрасными. На него подействовал только этот последний довод, и он согласился отпустить меня. Ты не представляешь, как он переживал всякий раз, когда я напоминал о твоем горе из-за того, что ты его потеряла. Я не щадил его. Раз он во весь голос заявляет, что, уехав из вашего дома, повел себя как взрослый человек, значит, он должен платить за свои поступки. И он платит, честное слово, платит. Точно так же он сам захотел вернуться домой и сдавать экзамены, я его не заставлял. В общем, я предложил ему общаться со мной примерно как с дядюшкой Фредериком. Интересуешься, кто это? Возможно, однажды ты тоже погрузишься в эту книгу, которая так дорога нам с твоим сыном. Мне бы этого очень хотелось. В ответ на мое предложение он засмеялся, не переставая плакать.

Я прав, что отчаливаю, потому что Николя наконец-то признал свою ответственность. Нам двоим будет тесно, Ноэ станет метаться между нами, а я на это не согласен. Он и так уже достаточно измучен, это точно… Он мне много рассказывал о Поле и о месте, которое тот занимает в его жизни…

Я вовсе не беру на себя смелость предположить, что он предпочел бы меня своему отцу после близкого знакомства с ним, но не хочу стать препятствием для их сближения. Не хочу загонять Ноэ в мучительную ситуацию. Я бы никогда себе этого не простил. Поэтому я беру билет в один конец. Всем нужно время. Ноэ, Николя и тебе. Время на то, чтобы я стал для вас воспоминанием. Всего лишь воспоминанием.

Мое сердце разорвалось.

Ноэ не единственная причина моего отъезда. Я уезжаю, чтобы вновь обрести себя. Я никогда не скрывал от тебя, что не могу усидеть на одном месте. Тебе известно, что время от времени мне необходимо подышать свежим воздухом… Что-то я потерял нить, представил себе, как ты подшучиваешь надо мной, как блестят твои красивые зеленые глаза. Будет здорово, Рен, если ты улыбнешься вместе со мной, хоть чуть-чуть.

Я улыбаюсь и одновременно плачу, Паком.

Я не терплю ограничений, мне нужно уходить, когда захочу, не спрашивая себя, а вдруг мое желание противоречит желанию других людей, и не борясь с ним. Я в самом начале объяснил тебе, что я один потому, что таков мой выбор, продиктованный властной потребностью в свободе. Это, конечно, весьма незрелый подход, не зря Николя меня все время упрекает. Сколько раз он повторял, что я сдохну в одиночестве и рядом со мной не будет никого! Что ж, за все надо платить. Я таков, каков есть, я не готов сидеть под замком, подчиняясь диктату окружающих и рискуя зачахнуть. Ты должна знать, что я, откровенно говоря, никогда не завидовал той жизни, которой живет Николя. Папа, мама, детки, ярмо кредита и собака – этого мне слишком мало. Свою дозу семейного счастья я время от времени получаю у них, и мне ее хватает. Все, чего я хочу, – это умереть в собственной постели, глядя на море до того мига, когда я окончательно распрощаюсь с жизнью.