Аньес Мартен-Люган - Мы не могли разминуться

Рен, ты не первая женщина, которую я полюбил. Хочется надеяться, я не слишком огорчил тебя этими словами. Я полностью отдаю себе отчет в том, что я тоже не единственный, кого ты любила. Но ты первая, кто пошатнул мои убеждения, и единственная, кто приглушил рокот призыва к странствиям. Однако этот рокот никуда не делся, он никогда меня не оставит. Он звучит в моей душе, сколько я себя помню. Мне всегда нужно уезжать, я никогда не перестану быть кочевником, и ни твоя любовь, ни твое присутствие ничего не изменят. Я буду стыдиться своего отражения в зеркале, если навяжу тебе такую жизнь. И по этому вопросу я тоже никогда не услышу твоего ответа, но мне кажется, что ты полюбила меня таким, какой я есть, а не таким, каким хотела бы меня видеть. Я не могу и не хочу меняться. И ты не можешь – а вероятно, и не имеешь желания – это делать. Я уезжаю в неведении, простишь ли ты меня. И всегда буду мечтать о твоем прощении.

Рен, мне нравилось дышать с тобой, мне нравилось любить тебя, я полюбил твои губы, я блаженно терял самого себя, когда занимался с тобой любовью, мне нравилось, как ты преодолеваешь трудности, мне нравилась грусть, которая всегда светится в твоих глазах. Я люблю тебя. Эта любовь никуда не денется за несколько часов полета на самолете. Я буду терпеть адовы муки, но так лучше для нас обоих. Пусть то, что мы с тобой пережили, остается историей, которую можно рассказать себе перед сном.

А сейчас я должен написать нечто, и от одного лишь намерения у меня в жилах закипает кровь. Но без этого нельзя, это слишком важно. Освободись от нас. Я хочу, чтобы ты полюбила хорошего мужчину и была с ним счастлива – полностью счастлива, а не пунктиром. Я хочу, чтобы ты встретила и полюбила мужчину, на которого сможешь положиться, который будет тебя уважать и никогда не станет осуждать ни один твой выбор.

Пришло время тебя оставить, Рен, вот-вот появится Ноэ после своей последней прогулки на пляже Бон-Секур – в следующий раз он пойдет туда, когда меня здесь не будет. Мы с ним отправимся в путь – он к тебе, а я к жизни без тебя. Никогда не забывай, что всегда найдется история, которую можно сочинить и рассказать себе на сон грядущий. Присмотрись повнимательней, быть может, она совсем рядом, только руку протяни… Твой сын пишет сейчас свою новую историю. Почему бы и тебе не попробовать?

Я люблю тебя, Рен, я люблю тебя. Ты навсегда останешься самой прекрасной незнакомкой, которую я бы хотел похитить.

Паком

Ближе к рассвету я помнила письмо наизусть. Теперь я любила его еще сильнее. Я заблудилась. Потеряла свой маяк в ночи. Однако, что удивительно, благодаря этой любви я казалась себе сильнее. Любить больно. И не важно, кого ты любишь. Любимых всегда теряешь. Однажды теряешь родителей, хотелось бы попозже, но это как повезет. Впрочем, я склонялась к мысли, что даже после семидесяти лет потеря родителей – жестокий и болезненный удар. Никогда не забуду, как горевал отец у бабушкиного гроба. Детей рожаешь не для того, чтобы удержать их рядом, их нужно отпустить, чтобы они жили своей жизнью. Поэтому, хоть их существование – это самое большое счастье, любить их больно. Любовь. Любить мужчину. Любить женщину. И вот ты теряешь этого любимого, желанного человека, вы расстаетесь, или его забирает смерть. Это причиняет боль, от утраты всегда больно, она отрывает кусочек тебя. Где бы в данную минуту ни был Паком, в аэропорту или уже в полете, он навсегда унес часть меня. Жизненно важную часть. Я больше никогда не буду дышать так, как с ним.

Если бы не прозвонил будильник Ноэ, я бы, наверное, еще много часов лежала в ступоре. Ради сына я должна совладать с отчаянием, не переживать его в полную силу, нельзя позволять себе уходить целиком в страдание. Поэтому я аккуратно сложила письмо, положила его в конверт и спрятала в ночной столик. Потом встала, вынула чистую одежду, пошла в ванную. Слез больше не осталось – я их выплакала ночью. Стоя под горячим душем, я кусала кулак, пытаясь успокоиться и набраться сил, перед тем как окажусь лицом к лицу с Ноэ. Держаться. Все время держаться. Ради него. Ради моего сына.

Я приготовила завтрак и ждала его за накрытым столом. Когда он появился в дверном проеме, я обернулась и одарила его самой лучшей улыбкой, на какую была способна. Он готов был броситься ко мне, но не сделал этого. Я и не надеялась, что когда-нибудь снова прочту на его лице беспокойство за меня. Я отругала себя за жалкое состояние, в котором предстала перед ним за полтора часа до первого экзамена. Он сел на свое обычное место.

– Ты поспал? – спросила я.

Он кивнул.

– Ты, наверное, рад, что скоро увидишь друзей и Жюстину.

Он подавился своими хлопьями.

– После экзамена мы еще все вместе позанимаемся.

Он поторопился опустошить свою тарелку и встать из-за стола. Я не сумела удержаться и проводила его в прихожую. Он уже взялся за дверную ручку.

– Ноэ?

Он обернулся ко мне.

– Если не слишком сложно, пришли мне эсэмэску, когда закончишь писать сочинение.

Он молча кивнул и вышел на крыльцо. Начал спускаться по лестнице в сад и вдруг остановился.

– Мне будет его не хватать.

Я прижала руку к губам, чтобы не заплакать, чтобы не броситься его обнимать, чтобы не расклеиться при нем.

– Я знаю… мне тоже…

– Мне очень жаль, мама. Из-за тебя.

– Спасибо, мой…

Не ожидая, пока я договорю, он развернулся и ушел.

Я осталась дома ждать сообщения от сына. Придется вытерпеть четыре долгих часа. Можно было пойти в “Ангар”, но мне не хватило решимости. Не хотелось навязывать свои любовные страдания Полю и остальным “ангаровцам”. Мне было стыдно: только что моя материнская жизнь возвратилась в свою колею – не совсем нормальную, но все-таки, – и тут же нашелся новый повод для переживаний.

Около девяти входная дверь открылась. Это не мог быть Ноэ, который уже час как писал сочинение по философии. Кроме него, ключи от моего дома и свободный доступ были только у Поля. Я не сдвинулась с места. С чего он взял, что я не приду в офис? Он пересек гостиную, дотронулся губами до моих волос и скрылся на кухне с пакетом из булочной. Несколько минут спустя он снова появился, держа поднос, на котором стояли две кружки кофе, настоящего, а не растворимого, и выпечка. Он сел рядом со мной. Поднес одну из кружек к губам. Я не могла прийти в себя.

– Что ты здесь делаешь, Поль?

– Пью кофе, разве не видно? А ты не хочешь, что ли? Совершенно зря, он отличный.

Я поцеловала его в щеку.

– Откуда ты знал, что я буду дома, а не…

На его лице появилось мечтательное выражение, взгляд затерялся где-то вдали.

– Ноэ позвонил мне утром, уходя в лицей.

Я чуть не заплакала от радости и от печали. Я больше не могла страдать. Я бы отдала все за любую самую короткую передышку, за возможность в полной мере насладиться хорошими новостями.

– Ну и как? На каком вы сейчас этапе?

Его волнение было почти осязаемым, руки дрожали.

– Он прервал разговор, только когда пора было заходить в аудиторию. Мы бы предпочли обсудить все при встрече, но он не хотел ждать, и мы поговорили по телефону… Мы столько всего друг другу сказали, я…

– Ты не обязан отчитываться передо мной, это принадлежит вам, я просто счастлива, что он одумался.

Я переполнилась ликованием, искренне радовалась и искренне говорила об этом. Радость от их примирения была почти такой же сильной, как от возвращения Ноэ домой. Поль приобнял меня и тронул висок губами.

– А ты как? – прошептал он.

– Сын дома…

– Ноэ говорил мне, что…

– Давай не будем об этом, Поль. Бесполезно.

– Как хочешь…

Мы съели все круассаны, выпили весь кофейник, посмеялись над всякой ерундой, и мне стало легче. Со мной снова был Поль, такой же, как раньше.

– Вообще-то ты мне сегодня понадобишься, – заявил он, когда мы сидели за столом.

– А зачем?

– Хочу поменять машину!

– Опять! – возмутилась я.

Я вскочила с дивана и уставилась на него, уперев руки в бока и изображая негодование. Новая машина, новая любовница.

– Я уже ее видела? Это та, что на днях заходила в “Ангар”, или еще какая-то?

Его мой вопрос развеселил. Он почесал в затылке. – Новая, но на сей раз я не буду торопиться.

– Иными словами, она тебе еще не наскучила, но ты намерен загодя обзавестись новой машиной?

– Типа того…

– Ты неподражаем…

– Как я должен это воспринимать?

– Как комплимент…

– То есть ты поможешь мне выбрать?

Я вздохнула, потому что не могла ему отказать в этом антракте посреди череды переживаний.

– Поехали!

– Для начала ты накрасишься и оденешься как надо! Не могу же я заявиться к дилеру с голодранкой!

Я схватила с дивана подушку, бросила в него и громко расхохоталась. Направилась к лестнице и покосилась на него через плечо. Он улыбался, погрузившись в свои мысли.

– Что бы я без тебя делала, Поль?!

Он посмотрел на меня с нежностью.

– Много всего.

День был прекрасным, я избавлялась от тяжкого груза, отвлекалась от мрачных мыслей, радовалась жизни и чуть свободнее дышала. Наше существование снова налаживалось… Мы оба получили по сообщению от Ноэ, когда он вышел с философии, уверенный в успехе.

Ноэ продолжал сдавать экзамены. Когда не готовился, то тусовался с друзьями. И встречался с Жюстиной – по крайней мере, так я себе это представляла. Он бывал дома за завтраком, обедом и ужином, и я считала, что мне уже повезло. Тем более что он со мной разговаривал. Ни о чем серьезном, но все же называл темы экзаменационных работ, признавался, что боится провалить математику, рассказывал, как они собираются праздновать окончание экзаменов и объявление оценок, хоть это еще не скоро. Следуя своему изначальному решению, он ни разу не заговорил о Николя, и для меня было тайной, созваниваются ли они, держит ли он его в курсе своих дел и даже есть ли у них совместные планы на каникулы. До меня не доходила ни одна новость из Сен-Мало. Возможно, Ноэ поставил свои условия. Только от него зависело, как он распорядится своей жизнью и как будут развиваться события в ближайшее время. Может статься, конечно, что ему хватило одного телефонного звонка, но я была не настолько наивна, чтобы в это верить.

Обыденное, рутинное общение с сыном помогало мне не давать волю тоске по Пакому. Каждый вечер я перечитывала его письмо, а потом прятала под подушку. Паком хотел защитить нас от себя и от терзающих его соблазнов, а еще – дать шанс Ноэ и Николя. Это был благородный порыв, так характерный для Пакома. Но как же я, что у меня осталось от него, от нас? Воспоминания, придуманная история. Он помог мне почувствовать себя свободной, подтолкнул к правде, но заставил страдать. Вопреки всему, что он мне написал, я продолжала ждать, не могла окончательно распроститься с надеждой, не могла смириться с мыслью, что он никогда не материализуется внезапно у нас на пороге. Или не позвонит мне и не попросит подняться к нему на крепостную стену. Он говорил, что не может жить без Сен-Мало, без своего вида из окна. Я цеплялась за мечты, за химеры, которые сама же и создавала – не для того, чтобы уснуть, а чтобы успокоиться, убедить себя, что когда-нибудь снова смогу дышать благодаря ему.

Воскресным утром, накануне объявления результатов, Ноэ все время крутился вокруг меня. У него были усталые глаза, вечером он уходил и пришел совсем поздно. Наконец он собрался с духом и спросил, можем ли мы пойти на обед к бабушке и дедушке.

– Я их не видел с моего возвращения. Как ты думаешь, Анна и Людовик придут?

Несколько мгновений я бормотала что-то невнятное. Он шел навстречу родным, это невероятно.

– Послушай… я им позвоню. Полагаю, они подпрыгнут до потолка, они очень по тебе скучали.

Он насупился. Я отпустила вожжи.

– Это не упрек, честное слово, извини меня.

– Да ладно, мама.

Он скептически хмыкнул, и мое сердце на секунду замерло – он вдруг стал таким, каким я его знала еще совсем недавно: высоченным, но наивным подростком.

Как я и предполагала, все с готовностью откликнулись на предложение Ноэ. По дороге к родителям он все время жестикулировал и явно сильно нервничал в преддверии встречи с родственниками. Я мысленно поблагодарила их, поскольку, когда мы приехали, они повели себя абсолютно естественно. Отец возился со своими клумбами. Как только мы вошли, он позвал Ноэ и попросил помочь перенести стол в сад, чтобы обедать на свежем воздухе. Мама прибежала в фартуке, торопливо расцеловала внука, словно он тут был только вчера, и отругала папу по какому-то дурацкому поводу. Людовик, проверявший велосипеды для дневной прогулки, приветственно помахал Ноэ, а Анна выскочила во двор, неся поднос с тарелками и приборами.