После того, как мой муж вернулся домой, мы сразу же садимся втроем на кухне. Вместо нормального ужина у нас сухой хлеб с соусом, который я нашла на дне нашего холодильника. Мужчины пьют пиво. В моей сумке спрятаны УЗИ снимки нашей звездочки. Она еще крохотная и на моем сроке невозможно сказать, бьется ли ее сердце. Но моя врач меня успокоила, сказав, что еще слишком рано. По моим подсчетам, это должно было случиться после Рождества или на Новый Год. Такое ощущение, что два месяца прошло как несколько дней, потому что так много всего случилось. Если живешь в счастье, время летит незаметно. В следующий раз я возьму с собой обоих мужчин, в надежде, что при виде бьющегося сердечка на экране УЗИ аппарата, решение Джея укрепится.

— Конечно, мы это сделаем. — Бен так же категоричен, как и я. Я сжимаю его руку и бросаю полный любви взгляд, он отвечает мне тем же. Мое сердце растет, несмотря на то, что Джей постоянно вскакивает и бегает по кухне, как будто она больше, чем девять квадратных метров.

— Джей, послушай. Миа обязательно хочет, чтобы ты дожил до рождения ребенка. Без этого лечения шансы... насколько дерьмовые? Меньше одного процента?

Джей стискивает челюсти. Его глаза щурятся и он постоянно сжимает руки в кулаки.

— Хуже, — рычит он. — Но все равно последние месяцы я буду жить, а не лежать в какой-то долбаной клинике.

— Это одно единственное облучение, Джей, — говорю я ему. — Ты же был там, когда доктор Мартин это обьяснял. Одно единственное!

— Ты забываешь о множестве обследованиях, которые нахрен никому не нужны, Миа. И химиотерапия. И медикаменты с многочисленными побочными эффектами. Я не хочу здесь валяться как восьмидесятилетний старик, с болезнью Паркинсона, и вздрагивать от судорог, которому ты будешь подтирать зад и убирать его рвоту. — Джей снова вскакивает и кусает кулаки.

— Джей! — отчаянно машу головой. — Это всего несколько дней. Максимум недель. Но взамен ты получишь несколько месяцев жизни. Достойная плата!

Он не отвечает, вместо этого подходит к окну, опирается об оконные рамы руками и прислоняется лбом к стеклу. Его глаза закрыты, и я вижу, как его тело дрожит. Я хочу подойти к нему и обнять, но что-то внутри меня останавливает.

— Я не могу принять ваши деньги, — говорит он спустя несколько минут. Так тихо, что его едва слышно.

— Друг, правда, мы с удовольствием сделаем это для тебя, — спокойно и медленно говорит Бен. — И если бы я знал как тебя загипнотизировтаь, чтобы ты решился... Поверь, я бы сделал это.

Я улыбаюсь моему мужу через стол, и даже Джей не сдерживает свою улыбку. Бен пьет пиво из железной банки.

— Давай, чувак. Заставь себя.

Затаив дыхание, я смотрю на спину Джея. Его плечи подрагивают, и он постоянно мотает головой.

— Я приехал сюда не для того, чтобы нанять себе сиделок. Надеюсь, это понятно? — уточняет он.

— Проклятье, — грубо говорю я. — Прекрати, наконец, с этим дерьмом. Конечно, мы понимаем, и мне плевать на это. Ты здесь, мы здесь, и мы хочем тебе помочь. Почему ты не можешь просто принять то, что мы любим тебя, Джей? Что мы не хочем тебя потерять?

— Дерьмо. — Джей падает на стул и закрывает лицо руками. Потом снова поднимает голову и смотрит на меня. Его глаза темнее ночи. — Может, я не могу в это поверить, потому что я просто этого не заслуживаю?

Он снова вскакивает и ни слова не говоря, вылетает из кухни. Я смотрю на Бена, прикусив нижнюю губу. Когда слышу стук входной двери, тоже встаю.

— Он ушел, — шепчу я. — Куда?

— Оставь его, Миа. — Бен притягивает меня к себе на колени. — Возможно, он образумится после того, как спокойно подумает обо всем.

Я прижимаюсь к моему мужу, в то же время чувствую себя чертовски эгоистично, потому что наслаждаюсь его теплом и близостью, в то время как Джей находится на холодной улице. Этим вечером он так и не возвращается. Как всегда через несколько минут Бен засыпает и тихо похрапывает. Я долго лежу без сна, смотрю на окно и прислушиваюсь к входной двери. К тому, что Джей вернется, извинится и примет наше предложение. Но этого не происходит. И из-за того, что этого не происходит, во мне растет страх. Страх того, что он поступит в своем стиле и завтра уже не вернется...

Пятница в офисе изнурительная и мучительно длинная. Даже Бет сегодня какая-то странная и постоянно увиливает от меня. С ней что-то происходит, и, несмотря на переживания о Джее, я должна с ней поговорить. Она моя лучшая подруга и я должна быть рядом с ней. Чем она постоянно и пользуется.

— Пойдешь со мной обедать? — спрашиваю у нее около часа дня, потому что она до сих пор сидит за своим столом и не предпринимает никаких попыток покинуть офис вместе с остальными. Она выглядит заведенной, ее улыбка кажется чужой.

— Другие уже...

— Я знаю, — отмахиваюсь я. — Хотела с тобой пообедать. А не с другими.

Ее щеки краснеют.

— Вообще-то... У меня так много дел, Миа. Мне хватит и сэндвича, совсем не обязательно обедать основательно.

— Нет, обязательно. — Я остаюсь стоять возле ее стола со скрещенными руками. — Значит, ты хочешь целый день лицезреть меня здесь. Потому что до тех пор, пока ты со мной не пойдешь, я никуда не уйду.

Бет тяжело вздыхает, потом бросает короткий взгляд назад на дверь кабинета Тома. Она закрыта.

— Итак, куда теперь? Если надо, я пойду с тобой к Байрону.

Она снова смеется и мое тело расслабляется.

— Хорошо! Так-то лучше. — Бет берет свою сумочку и вешает на плечо. — Ты же знаешь, что это нечестно? Я никогда не могу сказать "нет" Байрону.

— Я знаю. — Смеясь, беру ее под руку. По дороге вниз она спрашивает о моем следующем визите к врачу и о том, есть ли у меня для нее фото ребенка. Так как в лифте мы с ней одни, я достаю из сумки УЗИ снимок и протягиваю ей. Ее глаза становятся похожи на блюдца.

— О, Господи, он всегда выглядит... так?

— Как "так"? — улыбаясь, спрашиваю я. — Верни назад, если не можешь разобраться.

— Нет, он... такой милый. Или что нужно говорить?

Мы дурачимся еще на улице, потому что Бет думает, что это будет девочка и у нее мой нос. При том, что на таком сроке о носе говорить еще рано. Десять минут спустя, когда мы занимаем последний столик в любимой бургерской Бет, я решаюсь поменять тему разговора на нее.

— Я не знаю, говорил ли с тобой уже Том, но он уже со мной...

— Я знаю. — Она поджимает губы и я замечаю, как она бледнеет даже под макияжем. Мой желудок ухает, и официанта, который в спешке спрашивает наш заказ, мне хочется задушить. Худшего момента он найти не мог.

— Эй, — говорю я после того, как мы сделали заказ, беря Бет за руку. — Я не совсем поняла, что произошло, но звучало это нехорошо. И ты такая странная в последнее время. Я волнуюсь.

— Все нормально. — Бет пожимает плечами и смотрит мимо меня на барную стойку. — Он сказал... — Бет тяжело сглатывает, потом ищет мой взгляд. Я смотрю ей в глаза и подбадривающе улыбаюсь. — Он считает, что я все придумала. Что он любит свою жену и детей, что он никогда их не бросит, даже ради меня. Что я должна прекратить ему звонить и ошиваться возле его дома...

— Господи, Бет, ты действительно это делала? Я думала, он вообразил себе это.

Она растерянно смеется.

— Я думала... Я действительно думала, что он тоже сможет меня полюбить, если увидит вне пределов офиса. Но этого так и не случилось.

— Ты действительно украла у него билеты? — тихо спрашиваю, наклоняясь вперед. — Бет? Это правда?

Ее глаза наполняются слезами, но она сдерживается и проглатывает их.

— Да. Правда. И пожалуйста, не надо меня ненавидеть, ладно?

— Конечно, нет, глупышка. Я не ненавижу тебя! — и специально смеюсь громче, чем надо, чтобы ее развеселить. — Но ты слегка сумасшедшая, согласись.

— Проклятье, Миа, я так сильно его люблю. Я не выдумываю. Так было с первого дня. С самого первого дня! Я счастлива только от того, что нахожусь рядом с ним. Когда он со мной разговаривает, улыбается. Так тяжело видеть его каждый день и не... ты понимаешь.

Она жует свою губу, двигая солонкой по столу туда-сюда, как игрушечной машинкой.

— Мне так жаль, Бет. Правда.

— Я действительно надеялась... Каждую долбаную ночь я лежала в кровати и представляла как это, когда и он это, наконец, заметит. Я имею в виду то, что мы созданы друг для друга. Как бы это было впервые поцеловаться. Переспать. Рядом с ним уснуть. Сидеть на диване и вместе смотреть телевизор. Что-то вроде этого.

— Вегетарианский бургер и классический бургер. Приятного аппетита, дамы. — Официант ставит на стол две тарелки и сразу же исчезает, на что я сегодня не жалуюсь. Аппетит, кстати, тоже пропал.

Бет кидает себе пару палочек картошки фри в рот и задумчиво пережевывает.

— Знаешь, я с этим выросла. Я шла за руку с моей мамой позади своего отца, который шел со своей настоящей семьей. Не обращая на нас внимания.

— Ах, Бет... — тяжело вздыхаю я.

— Я так завидовала этим другим детям. Моим братьям и сестрам, но они об этом не знали. Я хотела толкнуть их в озеро, чтобы они утонули и мой отец, наконец, пришел к нам. Я мечтала, чтобы все они разбились в автокатастрофе и мой отец понял, что все эти годы он провел с неправильной семьей. Я держала мою мать за руку, когда вечерами она сидела на диване и пила водку из бутылки. Вместе с ней я смотрела фотографии, которые она тайно сделала, с изображением отца и его семьи. Я каждый вечер вытирала ее слезы с лица.

— Бет, тебе нужна помощь, — произношу я. — Позволь себе помочь.

Она грустно смеется.

— Мне не нужен терапевт, Миа. Мне просто нужна любовь.

— Я люблю тебя, Бет. Ты ведь знаешь?

— Да, но к сожалению это не то, что мне нужно.

Мы молчим. Бет ест картошку.

— Как тебе повезло, Миа, — потом говорит она. — У тебя не один, а сразу два мужчины, о которых можно только мечтать. Ты беременна. У тебя скоро будет семья. Возможно, слегка необычная семья, с двумя папами, но... все-таки семья. У меня никогда ее не было, и возможно, именно поэтому я так и погрязла в ситуацию с Томом, потому что у него есть именно то, чего так желаю я.

Она шмыгает носом, и мой желудок переворачивается. Я чувствую, как кровь отливает от лица. Бет нахмуривает лоб.

— Эй, что случилось? Я сказала что-то не то?

— Нет, мне жаль, я...

Я тру переносицу. Если я ей сейчас скажу, прозвучит это так, будто мне плевать на ее проблемы. Я имею в виду — насколько плохо выглядит неразделенная любовь, если против нее поставить смертельную опухоль мозга? Как будто тут соревнования — у кого судьба хуже. Но я не могу больше от нее это скрывать. Не в этой ситуации, не в данный момент. Так что я просто набираю в легкие воздуха и просто говорю это. Просто так.

— Джей умирает, Бет. У него неоперабельная опухоль мозга и осталось жить считанные месяцы.

У Бет выпадает бургер из рук и она таращится на меня с открытым ртом, забрызгав кетчупом мою блузку.

— Ты шутишь?

Мои глаза вновь начинает печь, но я все равно улыбаюсь.

— К сожалению, нет. Я... Мы даже не знаем, будет ли он жив еще к родам ... — мой голос ломается.

— О, Господи! — Бет так быстро вскакивает, что ее стул с грохотом опрокидывается на пол. Она оборачивает свои руки вокруг меня и прижимает к своей большой, мягкой груди. Я рыдаю. Она рыдает. Где-то на задворках сознания до меня доходит, как странно мы выглядим, и что в ближайшее время нам лучше не приходить к Байрону. Но в данный момент на все плевать, потому что мы остались наедине с нашей болью и горем.

Я не знаю, кому из нас хуже. Это ужасно, испытывать такую любовь и знать, что скоро ее потеряешь. Но разве не хуже испытать это невероятное чувство или же быть идеальным — бессмертным — и никогда не чувствовать?


Ни после обеда, ни вечером Джей не звонит. Также в субботу ни одного сообщения. Мой десятый звонок остается неотвеченным, как и все предыдущие девять. Бен берет меня за руку, когда, вздыхая, я откладываю телефон в сторону.