Виктория Холт - Мы встретимся вновь

Раздался стук в дверь. Я вскочила. Никто еще не приходил сюда, пока я жила здесь. Выглянув в окно, я покрылась холодным потом: внизу стояла Виолетта.

Вот и наступил мой час, но я не двигалась, тихо стояла на месте. Я хотела видеть сестру, и вот появилась такая возможность, но я оказалась не готовой. В глазах все еще стоял Дермот с его разбитым сердцем, Дермот, который слишком много пил и безрассудно скакал на лошади. Дермот, который умер.

И виновата в этом была я. Стоя у окна, я сказала себе: еще рано.

Виолетта вновь постучалась. Так хотелось спуститься вниз и броситься в ее объятия, но я не двинулась с места. Просто наблюдала, как она уходит, и как только сестра скрылась из глаз, мне сразу захотелось броситься за ней и догнать.

Какой же я была дурочкой! Что подумала бы миссис Парделл, если бы я рассказала ей об этом. Я стояла возле шторы и проклинала себя. Полная идиотка! Потерять такую блестящую возможность!

Я ничего не сказала миссис Парделл, она просто назвала бы меня трусихой.

И еще одну глупость я сделала. Боясь быть узнанной, я не выходила на улицу, но из-за этого чувствовала себя как в клетке. Сама себя засадила в тюрьму. Нужно было выбраться из нее. Как-то в состоянии явного безрассудства, никак не беззаботности, я вышла из дома и, к несчастью, на горной тропе столкнулась лицом к лицу с одной из служанок Трегарленда. Хорошо, что голову я окутала шарфом.

С ужасом я поняла, что она все же узнала меня. Видимо, девушка подумала, что имеет дело с призраком. Я притворилась, что не вижу ее, и прошла мимо.

Она, наверное, вернулась в Трегарленд и рассказала, что видела привидение. Что могла подумать Виолетта? Конечно, она не поверила девушке, но подумала обо мне и заново пережила горечь утраты.

Я вернулась в дом и провела бессонную ночь. Так не могло больше продолжаться. Я попросила миссис Парделл написать Виолетте и попросить ее прийти, это было вполне разумно.

Вот так мы вновь соединились с Виолеттой.

Я помню каждую деталь той встречи: я открыла дверь и встала перед ней. Никогда не забуду тот взгляд, полный удивления, недоверия и внезапно вспыхнувшей радости, когда она поняла, что я самая настоящая.

Как всегда, Виолетта наставила меня на правильный путь. О, это было не так легко. Я рассказала сестре всю правду, и она согласилась, что кое о чем из моего рассказа надо ради нас умолчать. Жизнь стала бы несносной, если бы такое услышали люди, живущие здесь.

Надо было думать о Тристане. Он должен вырасти, ничего не зная об этом скандале.

Виолетта задумалась. Глупо было бы говорить, что меня подобрали возле берега и отправили в Гримсби, сказала она. Если бы меня подобрала рыбачья лодка, то она могла быть только корнуоллской. Меня сразу узнали бы и отправили в больницу в Полдауне, и, потеряла я память или нет, Трегарленд сразу был бы поставлен в известность.

Пусть остается потеря памяти, но, предложила Виолетта, меня подбирает яхта, владелец которой плыл на север Англии, возвращаясь домой из Испании. На яхте не поняли вначале, что я потеряла память, а когда поняли, мы были уже на севере. Там меня положили в больницу.

— Не очень складно, — сказала она, — но пусть будет так.

Сестра занялась этим делом сама. Приехали мои родители. Им я тоже рассказала всю правду, но больше ее никто не знал.

Виолетта говорила, что мы никогда не избавимся от этой истории, но как раз в это время объявили войну, и всем стало не до неверной жены.

Я изо всех сил пыталась забыть происшедшее с Жаком, так же как всегда пыталась забыть все то неприятное, что случалось со мной.

А затем… появился он. Среди ночи и с сестрой, о которой я никогда не слышала.

Прибытие французских беженцев сильно взволновало весь Полдаун. Их появление радостно приветствовали — ведь они были нашими союзниками, эти люди бежали от немецкой оккупации и жаждали помочь нам в войне с Германией.

По мне, так лучше бы они пристали к берегу где-нибудь в другом месте, поскольку я увидела, что встреча с бывшим любовником привела Дорабеллу в полное замешательство, хотя для Жака наша встреча, судя по его бесстрастности, оказалась явлением самым заурядным.

Гордон Льюит, конечно, оказал самую существенную помощь: выяснил, как Жак может найти штаб генерала де Голля, и вскоре тот уехал, но Симона осталась. Ей нужна была работа, и Гордон начал расспрашивать всех в округе насчет работы для беженки из Франции.

К тому времени все почувствовали, что надо Действовать: с каждой прошедшей неделей ситуация становилась все более угрожающей. Немцы бомбили Англию, и особенно Лондон. Мы понимали, что враг пытается уничтожить нашу противовоздушную оборону, прежде чем вторгнуться на остров.

Мы готовились к вторжению.

Я часто виделась с миссис Джермин, и между нами было полное взаимопонимание. Мы вместе переживали за судьбу Джоуэна и не верили, что он погиб.

Обычно когда мы обсуждали за чаем с тортом, который был приготовлен даже без масла, текущие дела, то говорили о Джоуэне, как будто он был где-то в отъезде и скоро вернется домой.

Миссис Джермин не оплакивала ни его, ни себя: она была уверена, что внук вернется домой.

Когда она услышала, что прибыл Жак и его сестра, то пригласила их к себе, так как помнила, что Жак еще до войны приезжал сюда, чтобы сделать кое-какие наброски берегов Корнуолла.

Она пригласила также и Дорабеллу, но та под каким-то предлогом отказалась.

Миссис Джермин отлично понимала, что происходит во Франции: Петен[5] не только сдался врагу, но и готов был помогать ему. Конечно, для честных французов оставался единственный выход — присоединиться к армии генерала де Голля.

— Дорогая моя, — обратилась она к Симоне, — говорят, что вы ищете работу. И чем же вы хотите заняться?

Симона ответила, что готова помочь в сборе снаряжения и питания для армии.

— Мистер Льюит так добр ко мне, верно, Жак?

— А как насчет того, чтобы поработать на земле? — спросила миссис Джермин.

— На земле? Что это значит?

— Работать на ферме. Многие мужчины сейчас в армии, и потому их заменили женщины. Я слышала, что они неплохо справляются с делом. Как насчет вас?

— На ферме… — Симона бросила неуверенный взгляд на брата.

— Это здесь, в этих местах? — спросил он.

— Да. Мне известно, что наш управляющий мистер Ео как раз подыскивает работников вместо мужчин, которые уходят в армию.

— Работать здесь, — проговорил Жак, — в этом поместье, на землях Джерминов, было бы не так плохо, а, Симона?

— Да. Если я могу работать… на земле. Мне нужны средства, чтобы жить, ведь мы захватили с собой мало денег, как вы понимаете.

— Ну да, конечно. Я расскажу, что надо делать, за чаем, когда придет мистер Ео. Он немного скептически относится к девушкам, которые хотят работать на ферме, но ведь это естественно, не правда ли, Виолетта? Мы поговорим с ним и все решим.

— Вскоре вообще не надо будет ничего решать, — сказала я. — Говорят, что в армию начнут призывать и женщин. Надеюсь, они будут там исполнять соответствующие должности.

— Итак, мадемуазель, — обратилась миссис Джермин к Симоне, — вы должны встретиться с мистером Ео.

Удивительно, как все хорошо получилось. Мистер Ео нашел работу для Симоны, а Жак Дюбуа вскоре вступил в освободительную французскую армию.

Дорабелла призналась мне, как она рада, что Жака нет радом.

— Боишься, что он опять возбудит в тебе страсть? — спросила я.

Она не ответила, и ее молчание встревожило меня. Казалось, Дорабелла хочет в чем-то признаться. И затем я увидела ее глаза: не стоило ничего объяснять Виолетте, она ведь никогда не поймет.

Наконец сестра произнесла:

— Нет, нет. Ничего подобного.

На душе у меня стало тяжело. Я боялась, что Дорабеллу до сих пор влекло к этому человеку.

И я обрадовалась, когда он уехал.

Новости с фронтов приходили все более устрашающие. Ужасные потери понес Лондон, тому же ходили слухи, что по другую сторону пролива противник уже подготовил баржи для войск вторжения. Больше всего мы боялись, что враг ступит на нашу землю. Люди очень заметно подобрели друг к другу. Сознание того, что может случиться, сделало нас терпимыми и готовыми прийти на помощь друг другу. Героизм жителей Лондона потрясал нас.

Да, то опасное, тревожное время я никогда не забуду.

От Джоуэна мы по-прежнему не получали никаких вестей.

Как-то за чаем миссис Джермин сказала:

— Ваша семья обычно уезжала в Эссекс. Во время Первой мировой войны они превратили свой дом в госпиталь…

— Да. Моя бабушка. Мама тоже помогала ей. Она часто нам об этом рассказывала.

— Я долго думала и решила, что наш дом можно сделать если не госпиталем, то местом, где военные могли бы долечиваться после операций и перенесенных болезней. У нас достаточно места. Они отдыхали бы здесь после госпиталя. Что ты думаешь по этому поводу?

— А не будет ли это слишком хлопотно для вас?

— Ну, мне, конечно, нужны помощники. Я подумала о тебе…

— Конечно, я согласна! Я все время думала, как могу помочь общему делу. Говорят, что вскоре нас всех призовут в армию.

— Дорогая моя, мне было ты тяжело, если бы ты уехала. Мне так помогают разговоры с тобой. Ты понимаешь, что я чувствую…

Она имела в виду, что только мы двое любили Джоуэна и верили, что он вернется живым. В этой вере мы поддерживали друг друга.

— Прекрасная мысль, — сказала я. — В доме несколько спален — из них можно сделать отличные палаты для выздоравливающих.

— И я так думала. Мы попросим твою маму, чтобы она рассказала, как они работали в том, их госпитале. Мы вдвоем будем вести это хозяйство. Возможно, твоя сестра согласится нам помочь.

— Прекрасная мысль. Уверена, она не будет против.

Как благодарна я тем дням! Я постоянно бывала у миссис Джермин. Нас посетили чиновники, затем мы связались с больницей в Полдауне. Наша идея о доме для выздоравливающих была принята.

Мы подготовили комнаты и ждали первых посетителей. Несколько слуг должны были помогать нам. Думаю, превращение поместья Джерминов в дом для выздоравливающих было существенным нашим вкладом в дело обороны.

В те дни пришло трагическое известие.

Когда я уходила из Трегарленда, Гордон позвал меня на минутку в свой кабинет. Выглядел он печально.

— Плохие новости. Родители мальчиков, мистер и миссис Триммелл… в общем, их дом разбомбили вчера ночью.

— О нет…

— Оба погибли.

— Ужасно! Бедные мальчики, что с ними будет.

— Они пока останутся здесь… так долго, как им захочется. Трагично, что их родители умерли так. Отец получил увольнительную — он служил в военно-морском флоте… Оба были дома…

— Надо бы рассказать об этом мальчикам. Гордон беспомощно посмотрел на меня:

— Вот этого я и боюсь. Как рассказать, Виолетта? Я подумал, что вы с этим справитесь лучше меня.

Я думала о мальчиках. Как сообщить им об этом?

Взвесив все, я решила вначале поговорить с Чарли, а затем уже вместе с ним сообщить новость Берту. Чарли был умным и рассудительным мальчиком. Иногда мне казалось, что я беседую с юношей лет восемнадцати. Правда, порою он вел себя совсем по-детски. Сейчас ему потребуется все его мужество.

Я прошла в детскую, где меня радостными криками встретили Тристан и Хильдегарда, которая во всем ему подражала.

Я рассказала нянюшке Крэбтри, что случилось. Лицо ее потемнело.

— Бедные крошки! — воскликнула она. — Будь проклят этот Гитлер. Я устроила бы ему то же самое, что он делает нашим детям.

Мы договорились, что, когда мальчики вернутся из школы, она скажет Чарли, что я хочу его видеть. Я сообщу ему о случившемся, а затем с его помощью расскажу обо всем Берту…Или, возможно, будет лучше, если Чарли один сделает это?

Когда он вошел в комнату, сердце у меня дрогнуло: я до сих пор не знала, с чего начать.

Его взгляд был полон ожидания, и я услышала свой запинающийся голос:

— Чарли, я хочу тебе кое-что сказать… — Я замолчала. Затем пробормотала: — Случилось нечто печальное. Ты же знаешь, как сильно бомбят Лондон?

Он уставился на меня:

— Моя мама… или тетя Лил… или кто-то еще?

— Твои родители. Твой отец был в увольнении…

Мальчик стоял очень тихо. Его бледное лицо вдруг залилось краской.

— Чарли, ты же знаешь, как ужасна эта война.