Он кивнул:

— А Берт знает? Конечно, нет. Вы первому мне сказали.

— Да. Я подумала, ты лучше меня расскажешь ему об этом.

Он опять кивнул.

— Чарли, мы все очень сожалеем.

— Если бы мы не были здесь…

— Вы ничего не могли бы сделать.

— Почему они не ушли в убежище?

— Не знаю. Может быть, узнаем позже. Наверное, люди не всегда успевают добраться до бомбоубежища.

Чарли снова кивнул.

— Теперь ваш дом здесь, Чарли. Мистер Льюит просил меня передать тебе это.

Он немного помолчал.

— Надо рассказать Берту.

— Ты знаешь, как это сделать.

Чарли выглядел очень растерянным, и, внезапно поддавшись какому-то импульсу, я подошла к нему и, обняв, тесно прижала его к себе. И почувствовала, что мальчик обрадовался этому.

Затем он ушел искать брата.

Тем вечером нянюшка Крэбтри была с ними очень ласкова и назвала Берта своим любимчиком.

Они были странными мальчиками. Думаю, что родители не очень-то ласкали их, и потому я не могла устоять, чтобы не подняться к ним, когда они ушли спать.

Не найдя Чарли в его комнате, я пошла в комнату Берта. Братья сидели, обнявшись, и Чарли довольно агрессивно посмотрел на меня, когда я вошла.

— Я хотела только взглянуть, как вы себя чувствуете.

— Нормально, — вызывающе ответил он.

— А Берт? — спросила я, хотя ясно было видно, что с Бертом не все «нормально».

— Он не мог уснуть, — Чарли как бы оправдывал свое присутствие, — потому я пришел, чтобы поговорить с ним.

Берт заплакал. Чарли проговорил:

— Все нормально. Теперь это наш дом. Она так сказала. Здесь хорошо. Лучше, чем на Обан-стрит сейчас, правда ведь?

Я села на кровать:

— Чарли прав. Сейчас это твой дом, и не о чем волноваться. — Я тоже обняла Берта, и, к удивлению, малыш повернулся ко мне. Я потрепала его по волосам. — Все это, — мягко сказала я, — очень печально, и мы все очень, очень сожалеем. Но ты здесь сейчас, и с тобой Чарли.

Он кивнул головой и прижался ко мне. Чарли откинулся на подушки.

— Все в порядке, мисс. Я присмотрю за ним. Я поднялась и тихо вышла из комнаты. На следующий день я встретила Чарли и спросила, как они с братом провели ночь.

— Все будет нормально, — сказал мальчик. — Было плохо, но сейчас лучше. Я рассказал Берту, что отец, когда напивался, драл нас ремнем, особенно Берта. И мать всегда ругала нас.

— Бедняжка Чарли! Он насмешливо взглянул на меня:

— Со мной-то было все в порядке, я просто присматривал за Бертом. Ведь это был его дом. Он такой маленький, вот в чем дело. Это был его дом, понимаете?

Я сказала, что понимаю.

— Здесь будет лучше, — стала уверять я его. — Мы все сделаем для этого. Тебе же здесь нравится, не правда ли?

— Все нормально, — нехотя произнес Чарли.

Я же подумала: «Мы должны сделать все, чтобы так было. Он хороший мальчик, этот Чарли. И я не удивлюсь, если его маленький брат считает его просто великолепным».

Миссис Джермин претворяла свои планы в реальность. Не так уж было трудно превратить дом в то заведение, о котором она мечтала, и там уже долечивались с дюжину солдат. Некоторые из них ходили на костылях, некоторых лежачих привезли из больницы в Полдауне, так что работы хватало. Миссис Джермин с таким энтузиазмом относилась к своей затее, что, казалось, помолодела на много лет. Мне не верилось, что это была та усталая пожилая женщина, с которой меня не так давно познакомил Джоуэн.

Дорабелла, Гретхен, я — мы все помогали ей. Конечно, Дорабелла имела необыкновенный успех среди раненых. И я уверена, что ее шутливый флирт был неплохим лекарством. Гретхен трудилась вовсю, да и я не сидела сложа руки.

Мы были охвачены необыкновенным энтузиазмом, и власти искренно оценили наши усилия.

Том Ео немедленно нашел работу для Симоны, и та поселилась вместе со старой миссис Пенуир. И это было кстати, потому что миссис Пенуир недавно овдовела и не выносила одиночества. Ее муж вышел на отдых несколькими годами раньше, и, когда он умер, коттедж оставили за миссис Пенуир, чтобы она могла спокойно доживать свои дни.

Симона, похоже, была довольна своей жизнью. Ясно, что она с облегчением вздохнула, покинув Францию, и готова была оказать любую помощь в борьбе с Гитлером. Она выглядела очень дружелюбным человеком, и миссис Пенуир была рада жить с ней вместе.

Как-то вечером Симона сказала мне, что они много говорят меж собой. Миссис Пенуир любила рассказывать ей о соседях. Эти разговоры очень помогали Симоне в изучении языка.

Все были добры и благожелательны к ней, и все думали, что она была очень смелой, если решилась переплыть пролив, и понимали, почему она не могла больше оставаться в своей стране и прибыла в Англию, чтобы помогать генералу де Голлю освободить Францию от врага.

Большинство из раненых, которых привозили к нам, оставались здесь две-три недели. Эти мальчишки, на время вырвавшиеся из кровавого месива войны, были открыты миру и радостям жизни.

Вспоминаю одного довольно серьезного молодого человека, который заинтересовал меня тем, что служил в военно-воздушных силах и обучался в Ларк-Хилле. Мне пришло в голову, что он мог знать Джоуэна.

Он был ранен в ногу и потому ходил с палкой, от которой надеялся через несколько месяцев избавиться.

Однажды я увидела его в саду и подошла к нему:

— Скоро покидаете нас?

— Да, но всегда буду помнить об этом доме, где провел счастливые дни. Так покойно здесь… далеко от всего.

— Ну, едва ли. Все время летают самолеты и беспрерывно ожидают вторжения.

— Все это так. Но куда деться от этой паршивой войны? Вы и юные леди, и, конечно, миссис Джермин, многое делаете для победы.

Мы помолчали, затем я сказала:

— Я говорила вам, что мой жених находился там… за проливом?

— Да.

— Прошло уже несколько месяцев после событий в Дюнкерке. Как вы думаете?..

— Никто ни в чем не может быть уверенным. Некоторых взяли в плен, другие спаслись. Там есть смелые люди, которые не смирились с капитуляцией и воюют в подполье. Уверен, что нашим помогают пересечь границу с нейтральными странами… со Швейцарией, например. Те, кому повезет, могут вернуться домой.

— А что бывает с теми, кого взяли в плен?

— Даже немцы должны уважать правила войны и обращаться с пленными согласно им. Но это значит, что нужно ждать конца войны.

— А как вы думаете, можно ли вырваться из лагеря?

— Все возможно.

— Вы считаете, что надо продолжать надеяться? Скажите правду… — Да, надо надеяться. Откуда вы знаете, что там происходит?

После этого разговора я немного успокоилась, у меня появилась надежда, что Джоуэн жив и что он вернется.

Но той ночью я не спала и представляла, что Джоуэн находится в лагере для военнопленных там, во Франции… или в Бельгии… или в самой Германии. Он мог быть в любой из этих стран. А может быть, он бежал из лагеря. Возможно, он среди французских друзей, которые помогут ему добраться до Швейцарии.

И вдруг я увидела яркую вспышку в небе. Я встала с постели и заметила луч света. Он на мгновение свернул и исчез.

Я подумала, что об этом надо сообщить, но тут же вспомнила, как над нами с Дорабеллой смеялись, когда мы подняли шум из-за косяка рыбы, и потому решила действовать осторожно. Одевшись, я вышла из дома. Стояла тихая ночь, и море было пустынно. Немного постояв, я вернулась в постель, но уснуть не могла. Я четко видела эти вспышки.

За завтраком я рассказала Гордону о том, что ночью видела вспышки света.

— Странно, — сказал он. — Откуда бы им взяться? Не думаю, чтобы немцы сами решились предупредить нас о вторжении.

— Вот поэтому я и не подняла тревогу. Не хочу опять стать объектом насмешек. Все было спокойно, и я вернулась.

— Наверное, это все же была молния.

Но оказалось, что эти вспышки видела не я одна. Мы продолжали дежурить на скалах, хотя вторжение стало казаться менее вероятным.

Согласно официальным сообщениям, мы продолжали вести упорные воздушные бои. В отличие от французского правительства, британцы проявили твердую решимость сражаться до конца, чего бы нам это ни стоило.

И все же мы должны были быть наготове.

Мы много говорили о тех вспышках и пришли к выводу, что это были сигналы, а значит, среди нас есть предатели, которые посылают донесения за пролив.

Чарли однажды пришел из школы с поцарапанным лицом и синяком под глазом.

Нянюшка Крэбтри накинулась на него.

— Опять дрался! — закричала она. — Тебя действительно как-нибудь прибьют, парень, а этого мне не хотелось бы. Что на этот раз?

Чарли набычился.

— Наткнулся на столб, — угрюмо ответил он.

— Не принимай меня за дурочку, — сказала нянюшка Крэбтри. — Ты дрался.

На ее лице было написано крайнее неодобрение, Чарли явно оказался в немилости, но продолжал дерзко и вызывающе смотреть на нянюшку Крэбтри, а это доводило ее до бешенства.

— Терпеть не могу, когда ребенок так смотрит. Ничего не говорит, только смотрит так, будто знает что-то, чего тебе, дурочке, никогда не понять. И еще, чего не могу терпеть, так это когда ребенок врет. Черт возьми, надо же — наткнулся на столб!

Бедный Чарли! Мне было жаль его. Как бы ни безразлично относились к нему родители, они продолжали оставаться родителями, и еще была тетя Лил, к которой он явно относился с некоторым уважением. А сейчас у него остался только брат, и меня глубоко тронуло, как бережно Чарли относится к нему. Мне нравился этот мальчик, и очень не нравилось, что он поссорился с нянюшкой Крэбтри.

Изредка я навещала миссис Парделл. Она так много сделала для нас, когда вернулась Дорабелла, и я знала, что мои визиты приятны ей, хотя она и старалась не показать этого.

Миссис Парделл была ярой патриоткой и беспрерывно вязала свитера и носки, которые посылала в армию, к тому же по несколько часов в неделю она работала в Красном Кресте.

Она налила мне стакан домашнего вина и рассказала о световых сигналах, которые подавали с берега в сторону моря.

— Мистер Льюит думает, что это была молния.

— Может быть, — согласилась она. — Но может быть, и нет.

— Если не молния, что тогда? Она поджала губы, затем проговорила:

— Ну, я полагаю, что-то было там, в море. Или подводная лодка или что-то вроде этого… что-то, чего нельзя было разглядеть с берега… И кто-то на берегу подавал сигналы.

— Вполне возможно.

— Они используют все средства, а в округе есть весьма подозрительные люди. Вам нужно иметь специальную охрану.

— Но… — начала было я.

— Например, у вас живет немецкая девушка. Надо быть очень осторожными.

— Но вы же не имеете в виду…

— Она немка. Вы не можете доверять никому из них. Маленькие Гитлеры, много маленьких Гитлеров.

— Гретхен! — воскликнула я. — Чепуха! Она ненавидит Гитлера и его режим. Он погубил ее семью.

— Ну что же, может, и так, но немец всегда остается немцем.

Я знала еще по прошлому, что уж если что засело в голове миссис Парделл, то выбить это невозможно. Меня сильно расстроили ее подозрения, я понимала, что не одна она так относилась к Гретхен. И поскольку сигналы, если это были они, подавались, как видели многие, из поместья Трегарлендов, то могли сказать, что в этом нет ничего удивительного, ведь там живет немка.

Затем я еще раз убедилась, как здесь относятся к Гретхен, когда мы шли по одной улице Полдауна: косые взгляды чуть не испепелили ее.

Все это было нелегко, и оставалось только надеяться, что Гретхен ничего не замечает. Но Росла всеобщая подозрительность, и люди могли подозревать кого угодно, тем более немку Гретхен.

Многое прояснил разговор с Бертом, которого я как-то увидела на ферме, где он выполнял какое-то задание Гордона. Оба мальчика любили работать на ферме, особенно ухаживать за животными.

В тот раз он выглядел как-то печально, вроде бы даже готовый заплакать.

Я поздоровалась:

— Привет, Берт. Что-нибудь случилось? Он замешкался на мгновение, затем сказал:

— Нянюшка Крэбтри больше не любит нас. Она нас выгонит?

— Бог мой, да нет же. Она никогда такого не сделает, она очень любит вас. В самом деле!

— Нет, она не любит Чарли. Чарли говорит, что она нас выгонит.

— Она никогда вас не выгонит. Мы не разрешим ей, да она и сама не захочет. Просто ей не нравится, когда дерутся, а Чарли не рассказал ей, почему подрался в этот раз…

— Чарли не считает, что ему нужно рассказывать что-то. Или было нужно?