Она остается у нас. Нелегко жить в стране, которая воюет против твоей родины.

Хотела бы знать, не могли ли вы попросить ее приехать в Корнуолл на время. Я пишу об этом Дорабелле, так как только она может прислать приглашение. Гретхен всегда очень любила вас обеих, и было неплохо для нее оказаться с людьми ее возраста.

Конечно, в наши дни трудно путешествовать, особенно с детьми, но если вы приютите ее с ребенком на некоторое время, это очень обрадовало бы ее.

Хильдегарда – хорошая компания для Тристана. И конечно, я уверена, что нянюшка Крэбтри с удовольствием поможет.

Бедная Гретхен! Люди знают, что она немка. Ее акцент… да еще нет Эдварда… в общем, ты видишь, как все трудно. Поговори об этом с Дорабеллой. Я очень надеюсь, что ты ее уговоришь.

Мы с папой сожалеем, что не могли приехать на вашу помолвку. Но мы так счастливы. Мы оба очень любим Джоуэна и знаем, что вы будете счастливы. Прекрасно, что ты будешь рядом с Дорабеллой.

С огромной любовью папа и мама».

Дорабелла оторвалась от своего письма.

– Гретхен? – спросила она. Я кивнула.

– Конечно, она должна приехать, – сказала она.

– Конечно, – откликнулась я.

Двумя неделями позже приехала Гретхен. Мы с Дорабеллой встречали ее на станции.

От ожидания несчастий Гретхен была слегка не в себе. Она так же беспокоилась об Эдварде, как я о Джоуэне, и никто из нас не получал никаких вестей о том, что происходит на фронте.

Более того, ее волновала судьба ее родителей, живших в Баварии, – от них давно уже не приходило никаких известий.

В ноябре Тристану исполнится три года, Хильдегарда была на пять месяцев младше его и очень походила на мать: такая же темненькая, очаровательная, ничего от белокурого Эдварда.

Нянюшка Крэбтри ликующе накинулась на нее, а Тристан явно обрадовался компании.

Из-за страха, что враг нападет с воздуха, детей по всей стране старались эвакуировать из больших городов и поселить в деревнях. Двое из таких детей жили у нас. В тот момент, когда мы приехали, нянюшка Крэбтри как раз возмущалась их поведением.

Над детской находился большой чердак, вернее мансарда, некоторые комнаты в которой занимали слуги. Наклонная крыша создавала наружные стены.

Там же жили молодые беженцы, два брата из лондонского Ист-Энда, Чарли и Берт Триммеллы, одиннадцати и девяти лет. Нянюшка Крэбтри присматривала за ними, кормила, следила, чтобы они регулярно умывались и ходили в школу в Ист-Полдаун вместе с другими эвакуированными детьми.

Поскольку школа в Полдауне была небольшой и не могла принять всех учащихся, то в Городском совете выделили несколько комнат, чтобы учителя могли приводить туда своих учеников. Все приезжие ходили в школу вместе.

Мы жалели этих ребят, особенно их было очень жалко в день приезда. Они выглядели такими несчастными и покинутыми.

Гордон пошел в Городской совет, где их всех собрали, и вернулся с Триммеллами. Когда дети появились у нас, нянюшка Крэбтри первая приняла на себя заботу о них.

– Бедные крошки, – говорила она об эвакуированных. – Ведь не на пикник они уехали из дома. Ну что ж, они должны понять, какова жизнь, и чем быстрее, тем лучше. Я убила бы Гитлера.

И ей было в высшей степени неприятно, когда Чарли вернулся домой с синяками, в разорванном пиджаке и к тому же упрямо отказался объяснить свое поведение.

– Мы не хотим никаких неприятностей в доме. Ты должен вести себя хорошо, ты же не в трущобах.

Чарли молчал и глядел на нянюшку со скрытым презрением. Этот взгляд она замечала и прежде, и именно он вывел ее из терпения.

Думаю, она сильно сокрушалась, когда услышала, как Чарли получил свои шрамы.

Ей об этом рассказал Берт, с которым легче было общаться. В Ист-Полдауне мальчики набросились на него и стали издеваться. Они собирались бросить его в реку, зная, что он не умел так плавать, как они. Берту пришлось звать брата, и верный Чарли ворвался в толпу мальчишек, задал им взбучку и обратил в бегство, но те успели нанести некоторые раны этому благородному защитнику.

– Почему они мне не рассказали об этом, – спросила нянюшка Крэбтри, – вместо того, чтобы так смотреть на меня?

– Поведение детей не всегда понятно для нас.

После этого между нянюшкой и Чарли установилось перемирие. Нет, даже более того. Оба они были лондонцы. Оба знали столицу, и обоим были присущи хитрость и непоколебимая вера в то, что, будучи жителями самого великого города в мире, они могли лишь пожалеть тех, кто не пользовался такой привилегией.

Как-то, сидя в комнате вместе с Бертом, поскольку тот не любил находиться далеко от брата, Чарли рассказал нянюшке о своей семье. Крэбтри узнала, что отец мальчиков был моряком.

До войны он редко бывал дома, о чем мальчики немного жалели. Мать работала в баре, домой приходила поздно ночью, и о Берте в основном заботился Чарли.

– Они неплохая пара, – сказала нянюшка. – Много хорошего есть в Чарли, и, конечно, Берт думает, что у того в глазах сияют солнце, луна и звезды. Я не жалею, что мы взяли этих двух. Могло быть и хуже.

Итак, с Тристаном и Хильдегардой в детской и с Триммеллами наверху у нянюшки Крэбтри было полно забот. По ее словам, она «просто изматывалась», хотя мы-то все знали, что ее постоянные жалобы на нелегкую долю были не так уж искренни.

Проходили недели. Война в Норвегии велась плохо. От Джоуэна не было никаких вестей, и дни походили один на другой. Дорабелла, Гретхен и я водили детей на пляж и смотрели, как они строят замки из песка. Они любили строить рядом с водой и наблюдать, как начинающийся прилив заполняет водой рвы вокруг песчаных башен. Их беззаботный смех нас очень радовал.

Когда мы посещали Полдаун, то видели переполненные народом улицы. Население явно возросло. Забавно было слушать смесь кокни[1] и корнуоллского акцента.

Вначале, дети с некоторым трудом понимали друг друга, но со временем первоначальная вражда и недоверие к приезжим значительно уменьшились.

Я часто вспоминала о тех днях, когда, еще до замужества Дорабеллы, приехала сюда. Каким необычным все здесь казалось, и как мы с мамой смеялись над старыми корнуоллскими суевериями. Затем появился Джоуэн… я всегда в мыслях возвращалась к нему.

Иногда Дорабелла не ходила на пляж, и мы с Гретхен могли свободно поговорить. Часто я замечала, как печально Гретхен смотрит на море. Она так много страдала, что уже не ожидала от жизни ничего хорошего.

Со мной происходило по-другому: любящие родители, атмосфера нежности, жизнь моя до посещения Баварии текла гладко. Это был тот ключевой момент, который открыл дверь к драме.

А ведь все могло бы быть иначе, если бы мы не ездили туда!

Я уже видела Гретхен, потому что Эдвард познакомился с нею незадолго до этого и сразу же был очарован. Он представил ее нам тогда. Но если бы не поездка в Баварию, мы с Дорабеллой никогда не познакомились бы с Дермотом Трегарлендом, никогда не оказались бы здесь, и я не встретила бы Джоуэна. И об этом нельзя забывать.

Трудно поверить, что всего пять лет назад, когда мы сидели в кафе возле замка, вдруг появился прогуливающийся Дермот. Англичане, встречая за границей соотечественников, конечно, завязывают беседу. Впрочем, этим бы все и кончилось.

Но наступил тот страшный вечер, когда молодчики из гитлерюгенда ворвались в замок и принялись крушить все и оскорблять его владельцев только потому, что они были евреями.

Я и Дорабелла никогда не забудем, пока живы, тот ужас, который нам пришлось пережить. Мы получили первый в жизни урок: на свете существует не только доброта и порядочность, но зверство и жестокость.

Внезапно Гретхен положила свою руку на мою.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. Я повернулась к ней и с любопытством спросила:

– Да? Тогда ответь, что там происходит сейчас?

Она покачала головой:

– Трудно догадаться. Я лишь надеюсь, что у них все в порядке. Возможно, мы что-нибудь вскоре узнаем. – Я подумала, а что, если они попали в руки тех… кто был той страшной ночью в замке.

– Они могли бы стать военнопленными. Но моя семья еврейская, поэтому, дорогая Виолетта, произошла та страшная история. Ты никогда не сможешь забыть ее, не правда ли?

– Нет. Никогда.

– Боюсь, что я уже не увижу мою семью вновь.

– У тебя есть Эдвард, Гретхен. Эдвард и Хильдегарда.

Она кивнула. Но глаза ее были печальны, и я вдруг поняла: именно потому, что она так много пережила, она всегда будет страшиться потерять то счастье, которое есть у нее.

Некоторое время мы смотрели на море и думали о наших любимых. Подошел Тристан. Он почти плакал, потому что от его ведерка отвалилась ручка.

– Тетушка Ви, сделай хорошо, – попросил он.

Я взяла ведерко и увидела, что требовалось лишь засунуть проволоку обратно в дырку. Тристан широко улыбнулся, воспринимая мою находчивость как нечто само собой разумеющееся.

Если бы наши проблемы решались так легко!

Наступил май, погода была великолепной. Лучшее время года пришло на землю Корнуолла. Море, спокойное и мягкое, казалось, баюкало скалы.

Мирная картина природы резко контрастировала с нашими тревожными мыслями. Никто не отрицал того, что война не шла так успешно, как хотелось бы, и уже не говорили, что она закончится через несколько недель.

Наших вытеснили из Норвегии, и было ясно, что шторм готов был обрушиться на Западную Европу. Премьер-министр Невилл Чемберлен ушел в отставку, и его место занял Уинстон Черчилль. Уходя в отставку, бывший премьер-министр произнес взволнованную речь и призвал нас объединиться вокруг нового лидера. Новый премьер обратился к народу со словами, что ему нечего предложить, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота, и что нас ждут месяцы борьбы и страданий.

Я хорошо помню эту речь. Она не содержала парадных слов. Она была полна суровой действительности, и я думаю, это было то, в Чем мы тогда нуждались. Я все еще помню некоторые отрывки, хотя и прошло столько лет.

«Вы спросите, в чем же заключается наша политика? Вести войну на море, земле и в воздухе со всей мощью и силой, что может нам дать Бог…

Поднять войну против страшной тирании, какой не знал еще мрачный, печальный каталог человеческих преступлений».

Я вспомнила лицо молодого человека, который руководил теми мерзавцами в замке. Это было мрачно, печально, этого действительно еще не знало человечество.

«В чем наша истинная цель? – продолжал премьер-министр. – В победе… победе любой ценой. Объединим наши силы и пойдем вперед».

Это вдохновляло нас и придавало нам мужество, что помогло с честью пройти сквозь мрачные годы.

По крайней мере, мы приготовились к самому плохому. Новости приходили одна хуже другой. Немцы продвигались через Фландрию, а в это время ярко светило солнце и все вокруг казалось более прекрасным, чем обычно.

Первые шесть месяцев мы так и не могли поверить в реальность войны. Мы сами находились в опасности и даже не могли представить, что нашему дорогому острову что-то угрожает.

Джоуэн, Эдвард, все остальные, кто мог оказаться в гуще битвы, – что с ними? С каждым днем мы все больше впадали в уныние.

У меня появлялось огромное желание остаться одной. Я часто выезжала на Звездочке. Это была лошадь, на которой я ездила в те дни, когда встретила Джоуэна.

Чудное майское утро. Скоро уже июнь и окончательно установится хорошая погода.

Мне хотелось бежать от настоящего, и я постоянно объезжала те места, где впервые увиделась с Джоуэном. Он помог мне прийти в себя после моего падения с лошади, и мы оказались в гостинице «У кузнеца», где Джоуэн заставлял меня выпить для успокоения бренди.

Гостиница называлась так потому, что располагалась недалеко от кузницы.

Как мне хотелось вернуться в те дни!

Как-то, когда я «ездила в прошлое», из той самой кузницы вышел Гордон Льюит.

– Доброе утро, – сказал он. – Что вы делаете в этой части мира? Надеюсь, со Звездочкой нет хлопот?

– Нет, – ответила я. – Я просто ехала мимо.

– Я завел Самсона в кузницу. У него слетела подкова.

– Собираетесь обратно? – спросила я.

– Я подумал, что надо слегка перекусить и подождать, когда его подкуют. Почему бы вам не присоединиться ко мне?

Это напомнило мне другой случай, но сейчас в гостинице передо мной на месте Джоуэна сидел Гордон. Миссис Броди, жена владельца, так же как и в тот раз, подошла к нашему столику. Я вспомнила, как тогда она заинтересовалась нашим появлением. Еще бы! Сестра миссис Трегарленд и Джоуэн Джермин! Встреча враждующих родов! Она, конечно, слышала о моей помолвке с Джоуэном. Такие новости быстро разносятся по округе.

Она сказала:

– Добрый день, мисс Денвер и мистер Льюит. Могу рекомендовать мясной хлебец. Говорят, это лучшее, что я готовлю. Лучшее, на что вы можете надеяться в наши дни, по крайней мере. – Вам вина или сидра? – спросил Гордон. Я выбрала сидр.