Филиппа Карр - Мы встретимся вновь

Я колебалась.

Мы не должны поднимать тревогу, если это не нужно. Если бы мы тогда подождали немного, то поняли бы, что увидели косяк рыбы, а не вторгающуюся армию.

– Давай пойдем, – сказала Дорабелла. – Посмотрим, когда они подплывут к берегу, и в случае опасности бегом вернемся сюда и поднимем тревогу. Времени хватит.

Мы спустились по тропинке к пляжу и, тесно прижавшись друг к другу, встали под укрытием нависающей скалы. Мотор был выключен, огни потушены. Все ближе и ближе приближалась лодка. Вот она коснулась песка, и я услышала мужской голос, сказавший что-то по-французски.

Дорабелла затаила дыхание. Мужчина посмотрел вверх в направлении дома.

Затем он повернулся, и из лодки стала вылезать, как мне показалось, женщина.

Мы должны были действовать, то есть незаметно исчезнуть и поднять тревогу. Ведь никому не позволено приставать к берегу без разрешения.

Мужчина посмотрел в нашу сторону и увидел нас. Он почти шептал, но слова его четко были слышны в ночном воздухе.

Дорабелла произнесла:

– Жак…

Мужчина услышал. Он шагнул к нам, девушка следовала за ним.

Дорабелла вышла из укрытия:

– Жак, что ты здесь делаешь? Он повернул голову.

– Дорабелла, крошка…

Они стояли лицом друг к другу. Затем, повернувшись к своей попутчице, мужчина сказал:

– Это моя сестра, Симона.

Я знала, кто он такой, так как видела его на рождественском вечере у Джерминов. Именно там он познакомился с Дорабеллой. Он был французским художником, который рисовал корнуоллские берега, и благодаря которому Дорабелла подстроила случай с утоплением и уехала во Францию, оставив мужа и маленького Тристана.

Он повернулся ко мне и протянул руку. Я пожала ее.

– Я так рад вас видеть, – произнес он с акцентом. – Я и не думал, что мы доберемся. Море спокойно, но лодка старая… и путь не короток.

– Почему… почему? – заикаясь, спрашивала Дорабелла.

– И ты спрашиваешь! Мы не можем жить во Франции… пока мы не свободны. Ни Симона, ни я. Это невозможно. Мы лишь двое из многих, которые пытаются добраться сюда. Они идут к морю… берут лодку… рискуют жизнью… но что хорошего жить как рабы, а? Итак, мы спаслись.

– Понимаю. Очень смелый поступок.

Дорабелла изучающе смотрела на Симону – небольшого роста темноволосую девушку, которая казалась романтично красивой среди этой темной ночи. Она дрожала.

– Вам, должно быть, холодно, – сказала я.

– Мы долго пробыли в море, – ответила она. – Это нелегко… этот Ла-Манш. Нет… даже в такую ночь, как эта. Нам холодно, и мы голодны, но мы радуемся, что нам повезло. Мы здесь… как и хотели.

– Мы накормим вас. Идемте в дом. Вы расскажете нам, что происходит за проливом.

– А вы… почему на улице в это время? – спросил Жак.

– На вахте, – ответила Дорабелла. – Смотрим за такими, как вы. Нет, не за вами, конечно. На самом деле за немцами.

– Врагами… вы ожидаете?..

– В любую минуту, – сказала Дорабелла. – Мы дежурим каждую ночь.

– И вы обнаружили нас! Я не ожидал такой скорой встречи с вами. Я планировал пристать к берегу и подождать до утра. А затем уж искать вашего покровительства. Мы должны бороться, чтобы сбросить иго этих извергов, которые захватили нашу страну. Я присоединюсь к генералу де Голлю как можно быстрее, и Симоне там найдется дело.

Я сказала:

– Думаю, что вам следовало бы привязать лодку. Я пойду и сообщу Гордону, что произошло.

– Моя сестра такая практичная, – обратилась к ним Дорабелла.

– Ах да, – отозвался Жак. – Я помню этого Гордона. Хороший управляющий, не так ли? И вы должны сказать ему?

– Да. Он начальник здесь, и мы должны докладывать ему обо всем.

– Конечно, конечно.

Я оставила их и пошла к дому. Мысли путались. Какое стечение обстоятельств! Любовник Дорабеллы бежит из своей страны и приплывает к нашему пляжу! Вероятно, он поступил так, думая, что намного легче будет общаться с теми, кто его уже знал, чем с незнакомыми.

Не могу описать мои чувства, когда мы с Виолеттой стояли в укрытии и я вдруг услышала голос из прошлого. Жак в Англии! И в такое время! Прошлое, которое, как я надеялась, было навсегда похоронено, настигло меня. Наверное, все, что мы делаем, остается с нами навечно, и этого нельзя избежать.

Я вспоминаю, как Виолетта цитировала что-то вроде этого:

Пишет и пишет рука,

Словно течет река…

И не повернуть ее вспять,

Даже буквы одной не убрать…

Виолетта всегда любила поэзию и часто цитировала стихи. Как правильно сказано. Сколько хлопот у нее было со мной еще в детстве. А последняя история, из которой она помогла мне выйти с наименьшими потерями для моего достоинства.

Война тоже помогла, поскольку с ее началом у людей появились другие заботы, и им было не до неверной жены.

Да, я в самом деле импульсивна и редко обдумываю свои поступки. Я никогда не думала о последствиях, когда выкидывала нечто сумасшедшее. И только потом…

Так было в Германии, когда на каникулах я впервые встретилась с Дермотом. Все было так естественно. Каникулярный роман кончился венчальными колоколами. Совершенно обычная история.

Я радовалась каждой минуте в то время. У Дермота были все характерные черты романтического героя – красивый, презентабельный, наследник большого состояния, и к тому же влюбленный в меня.

К тому времени, когда мы встретились, я уже слегка разочаровалась в отдыхе. Весь этот насыщенный национализм, все это щелканье каблуками, этот «великий» Гитлер, этот новый подъем Германии… в конце концов, все это становилось немного зловещим. Но это было так далеко от нашей жизни. Когда каникулы закончатся, мы уедем домой, и все, что происходит в Германии, не будет иметь никакого значения для нас. Думая так, я ошибалась, как ошибалась во многом.

Затем мы вернулись в Англию и посетили семью Дермота, и все шло гладко, и казалось самым естественным, что мы поженимся и будем счастливо жить до старости. Возможно, я чувствовала некоторые сомнения до помолвки. Странно, как различно ведут себя люди в определенных обстоятельствах.

В Германии Дермот был романтическим героем, спасшим нас, когда мы заблудились в лесу, защитившим нам, когда началась эта безобразная сцена в замке. Да, он был прекрасен в то время.

В Корнуолле он стал казаться менее героическим на фоне родового гнезда Трегарлендов. Он благоговел и трепетал перед этим странных стариком – своим отцом, терялся в тени Гордона Льюита. По правде говоря, было что-то зловещее в атмосфере этого дома. Совсем не так, как я воображала.

Я только потом поняла, что наделала. Такое часто случалось в моей жизни.

Приехала Виолетта, и мне стало лучше. Между нами существует прочная душевная связь. Когда сестры нет рядом, я не чувствую себя спокойно. Она словно часть меня, разумная часть. Никогда не приходило мне в голову, пока я не уехала, как важна она для меня.

Итак, я жила в доме, атмосфера которого давила на меня, с мужем, которого я быстро разлюбила. Но я была очень привязана к маленькому сыну. Хотя я не обладаю глубоким материнским чувством и ребенок никогда не заменит мне мужчину. От мужа я отдалилась не потому, что Дермот стал ко мне невнимательным, – он продолжал любить меня, но не волновал меня больше. Я чувствовала себя неуютно в Трегарленде, море действовало мне на нервы, я хотела уехать. И никому я не могла рассказать об этом, даже Виолетте.

Существенную роль в нашей жизни играла эта глупая вражда между домами Трегарлендов и Джерминов. Она уходит корнями в столетнюю давность, когда одна из девушек Джерминов полюбила юношу из рода Трегарлендов, но родители не позволили им пожениться, и девушка утопилась возле пляжа Трегарлендов, а юноша, пытавшийся бежать с ней, попал в западню и был изувечен до смерти. Так началась рознь между двумя семьями.

Моя дорогая сестра Виолетта и обаятельный Джоуэн Джермин решили, что все это идиотизм, и шокировали всю округу тем, что встречались, влюбились друг в друга, наконец были помолвлены и собирались обвенчаться, что сделало само продолжение вражды чепухой.

Воображаю, как местные жители трясли головами и говорили, что ничего путного из этого не выйдет, и они, возможно, были правы, поскольку Джоуэн не вернулся из Дюнкерка.

Я очень тревожусь за Виолетту, она не такая, как я. Она любит по-настоящему и навсегда.

Временами я чувствовала себя узницей. Я была замужем за человеком, который перестал привлекать меня. У меня был ребенок, который больше любил Виолетту и нянюшку Крэбтри, чем меня. А мне всегда хотелось восхищения и возбуждения. Добрый вежливый Дермот не был тем страстным возлюбленным, который мне требовался.

И тогда я встретила Жака.

Наступило Рождество. Вражда была отброшена в сторону, и это сделали Джоуэн, его бабушка и Виолетта. Бабушка, разумная земная женщина, жила ради собственного обожаемого внука, в котором не находила ни малейшего изъяна. К счастью, ей понравилась Виолетта. Ведь миссис Джермин могла посчитать, что та недостаточно хороша для распрекрасного Джоуэна, да и кто бы вообще подошел ему? И все, казалось, шло прекрасно. Но началась эта проклятая война, и теперь мы, может быть, никогда уже не увидим Джоуэна.

Итак, было Рождество, когда Жак появился в Корнуолле. Я познакомилась с ним в поместье Джерминов. К тому времени я уже разочаровалась в жизни и хорошо поняла, какую грубую ошибку совершила. И вот Жак.

Джоуэн познакомился с ним где-то на континенте. Должно быть, он рассказал Жаку о Корнуолле и добавил что-то вроде этого: «Вы должны приехать к нам». Это было одно из таких случайных знакомств, когда люди легко приглашают друг друга в гости, зная, что вряд ли встретятся вновь. Но судьба выкидывает неожиданные шутки, и, казалось бы, совсем незначительный факт изменяет жизнь.

Итак, Джоуэн познакомился с Жаком Дюбуа и пригласил к себе в гости. Лучше бы всего этого не было.

Но Жак приехал. Он остановился в одной из гостиниц Полдауна, с ним был его друг Ганс Флейш, немец и тоже художник. Они привезли мольберты и очень восхищались красотой корнуоллских берегов. Я помню, как была подавлена монотонностью и скукой жизни в то время.

Как отличался Жак от тех, кого я знала, и особенно от Дермота! Он понимал мое состояние и сочувствовал мне. Я вернулась домой от Джерминов и ощущала то возбуждение, в котором я всегда нуждалась. На следующий день я увидела Жака с мольбертом на скалах. Был один из тех мягких зимних дней, которые довольно часто бывают в этих местах. Он очень обрадовался, увидев меня. Я села рядом и спросила, не помешаю ли я ему. Ни в коем случае, ответил он и сказал, что работа действительно могла помешать нашей встрече и что он с величайшим удовольствием прекращает ею заниматься. В такие моменты Жак знал, что сказать.

Мы гуляли в тот день и не замечали, как летит время.

– Я здесь каждый день, – сказал Жак. – Но погода не всегда так хороша, как сегодня, – тогда я в гостинице. Мне хотелось бы показать вам мои работы.

Три дня мы встречались на скалах. Затем я стала замечать, что что-то возникло между нами. Это было больше, чем мимолетный флирт. Мы условились, что я приду к нему в гостиницу. Конечно, если бы меня увидели там, это вызвало бы много толков. И придумывание, как попасть в гостиницу незамеченной, стало еще одним шагом по дороге лжи.

Результат был неизбежен. Вскоре мы стали любовниками. Каким волнующим любовником он был! Как отличался от Дермота!

Я знала, как потрясена была бы моя семья, включая Виолетту, если бы они узнали об этом. Виолетта всегда придавала большое значения условностям: не представляю ее отступившей со стези добродетели. Полагаю, что я больше боялась ее, чем Дермота.

Я всегда жила настоящим. Виолетта называет это существованием мотылька.

– Порхает туда-сюда, – говорила она, – вокруг горящей свечки, пока не сожжет крылышки.

Долго так тянуться, конечно, не могло, как я ни пыталась уверить себя в обратном. Жак не мог оставаться вечно. А затем наступит мое возвращение к унылому существованию.

Однажды Жак сказал:

– А почему бы тебе не поехать со мной? Тебе понравится Париж.

– Просто великолепно! – ответила я и позволила себе поверить, что это возможно.

Полагаю, что у нас с Жаком были одинаковые характеры. Мы начали обдумывать, как это сделать. Я люблю планировать, самые дикие идеи приходят мне в голову. Раньше была Виолетта с ее здравым смыслом. «Как абсурдно ты живешь!», «Как ты могла такое сделать?», «У тебя нет логики». И она могла с самого начала доказать мне мою глупость. Но ее не было, а я лежала в постели Жака в гостиничном номере и порхала на крыльях фантазии. Мы мечтали и не думали о том, что это невыполнимо.

– Придумала! – воскликнула я. – Вражда.

В глазах Жака засверкали огоньки. Он, так же как и я, с удовольствием предавался мечтаниям, которые помогали нам забыть, что момент расставания не так далек. Я рассказала подробнее: