Эль Кеннеди - Мы

Я начинаю лихорадочно срывать с себя толстовку и треники, но в итоге запутываюсь в штанинах и рукавах.

– Печка, – говорю я. – Я словно в печке.

Стены не отвечают.

Когда я просыпаюсь в следующий раз, в комнате темнота. Который час, какой день? Я не знаю.

Я не понимаю, почему мне так плохо. Черт побери, они же сказали, что у меня простой грипп. Мне должно становиться лучше.

Так почему мне становится хуже?

Я хочу к Весу. Мне его не хватает. Я говорил с ним сегодня? Не помню. Так хочется услышать его голос. А не эти странные звуки, похожие на случку чихуахуа и ротвейлера. Я слышу чуднóе тоненькое попискивание и глухое рычание, и тихий гул массажного кресла.

Странно…

Пока я пытаюсь понять, что там за шум, на тумбочке просыпается телефон. Хоть я и в полубреду, я все-таки разбираю, что на экране написано «Вес», и меня захлестывает дикая радость.

– Привет, – шепчу в телефон. – У нас есть собаки?

Вес

Назовите меня сумасшедшим, но весь перелет до Нэшвилла я волнуюсь за Джейми.

И даже сидя в такси, которое везет меня из аэропорта к арене, продолжаю представлять, что может пойти не так. Вдруг самолет Джесс задержится на пересадке в Денвере. Вдруг у Джейми закружится голова, он упадет, расшибется и будет лежать на полу в луже собственной крови…

Черт. Надо обуздать свое треклятое воображение. Обычно я не накручиваю себя, но сейчас меня гложет дурное предчувствие, и я не могу понять, почему. Возможно, увидев Джейми в больнице, я испытал такой шок, что еще не оправился от него.

Я еще раз вбиваю в приложение номер рейса Джесс и вижу, что ее самолет благополучно сел.

Но вдруг она опоздала на пересадку…

Расплатившись с таксистом, я показываю охраннику на входе в арену свой ID.

Он смотрит вверх, и его кустистые брови приподнимаются.

– Ты тот парень из новостей.

К сожалению.

– Не подскажете, где гостевая раздевалка? – спрашиваю я.

Стряхнув удивление, он открывает мне дверь.

– В конце вон того коридора. Слева будет табличка.

– Понял. Спасибо.

– Удачи, – говорит он мне вслед.

– Э… Спасибо. – Мое новое параноидальное «я» целую минуту пытается разгадать смысл его пожелания. Мне сегодня потребуется дополнительная удача? Или он говорит то же самое всем игрокам?

Черт. Надеюсь, тренировка будет сложной и изнурительной. Мне надо выбраться из своей гребаной головы.

Найти раздевалку оказывается нетрудно, поскольку, приближаясь к двери, я слышу доносящиеся из-за нее голоса своих одноклубников.

– То есть, люди сливают по дешевке свои сезонные абонементы? – спрашивает Эриксон.

– Не по дешевке, – отвечает Фосберг. – Многие годами ждут возможности купить сезонный абонемент. Но на продажу выставлено уже несколько сотен.

Я останавливаюсь так резко, что получаю сумкой по заду.

– Ну и что с того? Мы же не будем в понедельник играть с пустыми трибунами.

– Не, – соглашается Фосберг. – Фрэнк сказал, что клуб выкупает их и жертвует какой-то ЛГСК-группе.

– Ты имеешь в виду ЛГБТ?

– Не знаю. По-моему, там точно была буква К.

– Райан?

Я разворачиваюсь, и вижу, что ко мне приближается Фрэнк в компании какого-то незнакомого человека.

– Привет, – быстро говорю я с неловким взмахом руки. Есть ли шанс, что он не заметил, как я подслушиваю под дверью?

– Райан, все хорошо?

Не-а… стопроцентно заметил.

– Конечно. Лучше не бывает.

– Отлично.

Человек, который сопровождает его, выходит вперед и протягивает мне руку. Я пожимаю ее, гадая, должен ли знать, кто он такой.

– Дэннис Хэймейкер.

О. Отцовский приятель из колледжа.

– Sports Illustrated, да? – уточняю я, хотя знаю, что он и есть тот журналист, от которого я прячусь с начала июля.

– Да… – Он откашливается. – Как твой партнер?

– Лучше. – Мне по-прежнему странно говорить о Джейми на публике. Я, конечно, привыкну, но не уверен, когда.

– Хорошо, – произносит он. – Знаешь, твой отец внезапно перестал отвечать на мои звонки.

Я издаю непроизвольный смешок.

– Дайте-ка угадаю… Он перестал перезванивать дня три назад?

Дэннис неуверенно улыбается.

– Да, примерно тогда.

– Какая неожиданность, – хмыкаю я. – На вашем месте я бы не ждал папиного звонка. Он сейчас слишком занят вымарыванием моего имени из семейной библии.

– Это не для печати, – сразу встревает Фрэнк. Я знаю, он хочет, чтобы я замолчал. Однако мне впервые за все время кажется, что я буду не прочь поговорить с этим типом. Представляю, как «обрадуется» мой старикан, когда я дам его приятелю свое Большое Гейское Интервью. Если мне повезет, оно попадет в ежегодный журнал папиной альма-матер.

– Ну… – Дэннис серьезнеет. – Я все равно буду рад написать о тебе.

Я, не выдержав, фыркаю.

– Не сомневаюсь.

– Послушай… я восемь месяцев ждал возможности написать о тебе. Речь по-прежнему будет идти о твоем сенсационном первом сезоне.

– Серьезно? – Я сужаю глаза.

– Естественно, да.

– Значит, обсуждать мою ориентацию мы не будем? – Каким-то образом мне удается произнести это с каменным выражением на лице.

– Ну… – уклоняется он от прямого ответа. – Писать желтую статью я не собираюсь. Но твой бэкграунд с самого начала должен был стать частью истории. Твоя игра в колледже. Твое становление. Твое воспитание.

А он умен. Уже понял, что я не прочь утереть папе нос.

– Хорошо. Скоро у нас серия домашних игр. Если Джейми станет получше, я найду время, чтобы мы сели поговорить.

У него почти получается скрыть ликование. Но только почти.

– Буду с нетерпением ждать. – Он снова пожимает мне руку.

– Мы вам позвоним, – говорит ему Фрэнк.

Он тоже получает рукопожатие, после чего Дэннис испаряется, пока я не успел передумать.

– Итак… – произносит Фрэнк.

– Итак?

– Есть какие-нибудь вопросы? Например, по освещению в СМИ?

– Честно говоря, я почти ничего не читал. Не до того было.

Он медленно кивает.

– Окей. Я попрошу свою команду скомпилировать краткий отчет, если захочешь быть в курсе.

– А если не захочу? – Кажется, будто я издеваюсь, но я совершенно серьезно.

Он пожимает плечом.

– Дело твое.

– Послушайте… а что за разговоры ходят насчет возврата билетов?

– А. – Он переступает с ноги на ногу. – Не обращай внимания. Ерунда.

– Много абонементов вернули?

– Не настолько, чтобы переживать. Через неделю об этом никто и не вспомнит. Мы пытаемся выкупать все, что поступает в продажу – я повесил бесплатный номер на сайт. Но звонят мало. Билеты слишком быстро отправляются на крейглист. (сайт электронных объявлений – прим. пер.)

Ха. Я не знаю, верить ему или нет.

– Окей.

– Это все?

– Да.

– Я тебе сообщу, понадобится ли твое присутствие на послематчевой пресс-конференции. Посмотрим, как пройдет игра.

Звучит немного зловеще, но я решаю не спрашивать, почему.

Фрэнк, обойдя меня, открывает дверь в раздевалку. Я захожу следом за ним, и команда на разный лад здоровается со мной.

– Как Джейми? – спрашивает кто-то.

– Нормально, – отвечаю я во второй раз за последние пять минут. – Его сестра приехала, чтобы пару дней с ним посидеть.

– Ну и хорошо.

– Угу, – соглашаюсь я с чувством вины. О Джейми должен был заботиться я. Но вместо этого я стою в чужой раздевалке и пытаюсь найти, где мое место.

– Сюда, – зовет меня Хьюитт. Он показывает на скамью, и я вижу над ней свое джерси.

– Спасибо. – Я начинаю снимать одежду. До выхода на каток остались считанные минуты.

– Сегодня будем отрабатывать игру в меньшинстве, – говорит он, садясь рядом со мной, – уже в коньках и готовый идти.

– Окей, – отвечаю я, слушая нашего командного тафгая в пол-уха. – А почему? (тафгай – игрок хоккейной команды, основной задачей которого является препятствование развитию успеха соперников силовыми приемами, «выключение» из игры наиболее опасных форвардов команды-соперника и защита самых ценных игроков своей команды – прим. пер.)

– Кто-нибудь точно сядет, если на тебя начнут наезжать.

У меня падает сердце – аж до самого чертова пола.

– Почему ты решил, что на меня начнут наезжать? – Но это же очевидно. Готов поспорить, сегодня судьям придется непросто. Их вряд ли учили, как управляться с командами, желающими размазать гомосексуального игрока.

– Может и не начнут, – быстро говорит Хьюитт. – Просто мы должны быть готовы. Друг, я планирую отсидеть на скамейке столько минут, сколько потребуется. Мы не дадим этим козлам спуска.

Черт! Именно этого я и надеялся избежать. Если бы я совершил каминг-аут летом, то до начала следующего сезона эта новость успела бы устареть, и моим товарищам не пришлось бы менять стиль игры, чтобы меня защитить.

– Слушай, – тихо говорю я. – Я ценю это. Правда, ценю. Но не набрасывайся на первого же парня, который назовет меня педиком. Нет смысла превращать игру в свалку, если мы можем этого избежать. Держи себя поначалу в руках. Давай просто посмотрим, что будет.

Хьюитт медленно кивает. Потом хлопает меня по спине и встает.

– Окей, новичок. Буду сдерживать своего Халка. Какое-то время.

***

Всю тренировку я не жалею себя. Но когда нас отправляют в отель отдыхать, заснуть не выходит. Я звоню Джейми. Не отвечает. Наверное, спит.

Это же хорошо, верно?

Но я все равно беспокоюсь. Вообще, я нечасто бываю так взвинчен перед игрой.

После нескольких тревожных часов я снова переношусь в центр суеты на катке. Мы команда гостей, так что во время объявления состава получаем от болельщиков свою порцию шума. Обычно я пропускаю это дерьмо мимо ушей, но сегодня отгородиться от него не могу. Мне кажется, или неодобрительный гул стал громче обычного? Не пожалеет ли клуб, что нанял меня?

Игра начинается, в целом, нормально, но мои товарищи по команде заметно напряжены, и я знаю, что это из-за меня. Когда моя пятерка выходит на вбрасывание, я оказываюсь плечом к плечу с парнем по фамилии Чукас.

– Значит, ты педик, да? – говорит он. – Если я прижму тебя к бортику, у тебя случится стояк?

– Только если сначала ты меня поцелуешь, – парирую я, не отводя глаз от шайбы, и борьба начинается. Играя в хоккей, я отметаю от себя все сомнения. Иначе нельзя. Тут требуется предельная концентрация. За это я и люблю хоккей. Такой кайф отбросить на пару часов свою жизнь и видеть только фигуры в движении на ослепительно-белой простыне льда.

К концу первого периода становится ясно, что сегодняшняя встреча не грубее и не дружелюбнее предыдущих. Все идет, как всегда – энергично и бурно, – и в третьем периоде мои парни перестают зажиматься.

Что, впрочем, происходит несколько поздно – дело заканчивается всего лишь ничьей, хотя мы могли сыграть много лучше. Но я в кои-то веки считаю ничью за победу. Завтра в газетах не будет язвительных заголовков на тему моей игры.

Неделю назад я сделал хет-трик. А сегодня я радуюсь, что моей фамилии не назовут в новостях. Считайте, что мои стандарты понизились.

Я ухожу в раздевалку, обливаясь потом и с ощущением облегчения от того, что НХЛ благополучно пережила игру с первым открытым «голубым» игроком. Отбрасываю щитки и сразу, не заходя в душ, достаю телефон. Уже почти десять, и я хочу позвонить Джейми, пока он еще не заснул. Я набираю номер, надеясь, что не разбужу его. Он немедленно отвечает.

– У нас есть собаки?

– Что, бэби? Я не расслышал.

– Собаки. Чивейлеры. Разве они у нас есть?

По моей вспотевшей спине ползет холодок.

– Нет… собак у нас нет. – Он что, разыгрывает меня?

– Я хочу щенка, – говорит Джейми. В его голосе хрип. – Всегда хотел. С самого детства. Но родители сказали, что у них уже есть шесть детей, и новых зверей им в доме не надо.

Мой мозг не успевает за ним поспевать.

– Бэби, у тебя температура?

– Не знаю… Но здесь очень жарко.

– Где ты? – А то я в десяти секундах от того, чтобы набрать 911.

– В кровати. А ты где? Почему ты не здесь?

По всей моей коже распространяется холод.

– Бэби, я в Нэшвилле, – говорю осторожно. – Улетел на игру. А где Джесс? Она должна быть с тобой.

– Ну… – говорит он со вздохом. – Не знаю. Не вижу ее.