Эль Кеннеди - Мы

Проклятье. Что же я натворил?

Я готов срочно что-нибудь предпринять. Если еще не поздно. Вытащив телефон, я нахожу старый емейл с расписанием Веса. Блядь, он останется в Далласе еще минимум на день. Завтра вечером у них там игра, поэтому он вернется в Торонто не раньше послезавтрашнего полудня.

Но ничего. Есть FedEx.

В голове возникает идея. Я бегу к шкафу. Роюсь на полках и на верхней, под старыми футбольными щитками Скотти, нахожу нужную вещь.

Коробку.

Неидеальную. Кто-то разрисовал ее маркером, но размер – самое то. Почти как у коробки из-под сигар.

Я вытряхиваю оттуда свои старые карточки с хоккеистами, а затем оглядываю пустой интерьер. Я хочу дать Весу понять, что я с ним. Когда он получит коробку, то сразу поймет, ведь с ее помощью мы всегда показывали, что небезразличны друг другу. Мне становится стыдно. Я не делал ему ничего в таком духе очень давно.

В последний раз коробка перешла из рук в руки, когда он отправил ее мне на озеро Шамплейн. За неделю до того, как мы стали жить вместе. Боже мой. От осознания правды меня пробирает дрожь, как от ледяного канадского ветра. Это не он, а я прервал нашу традицию. Я.

Последние пару месяцев я жил с уверенностью, что в наших отношениях сильнее стараюсь именно я. Что я лучше, потому что чаще закидываю в стиралку белье.

Идиот.

Но я еще могу все исправить, ведь так? Я знаю, что делать.

Однако проходят минуты, а я все смотрю на пустое дно и не знаю, что же туда положить. Было время, когда наши беды были настолько ничтожными, что умещались в коробку.

Пока отчаяние в сердце по кругу гоняется за надеждой, я перебираю и отбрасываю идеи. Шуточный подарок сейчас не годится. Пожизненный запас скиттлз я ему уже подарил. Мне надо подать ему знак.

Важный, особенный знак. И он должен поместиться в коробку.

Именно так.

В момент, когда я уже готов сдаться на милость отчаянию, ко мне приходит ответ. И блядь, он такой очевидный, что я издаю в пустоту комнаты громкий смешок.

Я нахожу в телефоне имя сестры.

– Джеймстер! – вопит она. – О боже мой, ты смотрел?

Я прерываю ее:

– Джесс, съездишь со мной в магазин? Кажется, мне нужна твоя помощь.

– Э… Я не ослышалась? Ты просишь меня о помощи? Надо оповестить СМИ.

– Заткнись. Ты свободна или нет?

– Забери меня через пятнадцать минут.

Я запрыгиваю в кроссовки, распахиваю дверь и чуть не сбиваю с ног маму, которая стоит, подняв руку, – собирается постучать.

– Можно взять вашу машину? Важное дело.

– Конечно, – не колеблясь, отвечает она. – Сейчас дам ключи.

Вес

Мы выигрываем еще одну выездную игру. Но в то время, как все заваливаются в автобус в очень приподнятом настроении, я просто плюхаюсь на сиденье и хмуро отворачиваюсь к окну. Блейк уже успел окрестить меня Осликом Иа-Иа.

Впрочем, мне позволено киснуть. Новостей от Джейми по-прежнему нет. Я даже не знаю, смотрел ли он интервью – он не ответил на мое сообщение после эфира. Удрученный его радиомолчанием, я написал Синди и Джесс, но они обе ответили, что «не знают», смотрел он его или нет.

Как же мне претит возвращаться завтра в Торонто. Больше всего я хочу запрыгнуть в самолет и полететь в Калифорнию к Джейми, но я знаю, что в этом случае руководство убьет меня. Утром Фрэнк сообщил, что мое интервью посмотрело нереальное количество зрителей. Он хочет, чтобы на время домашних игр я был в Торонто. Чтобы я был «доступен», если ему понадобится созвать пресс-конференцию. Я не понимаю, зачем, потому что больше не планирую разговаривать с репортерами. Разве что о хоккее. Обсуждение моей личной жизни отныне под официальным запретом.

– Иа-Иа, ну хорош. – Тыкнув меня в плечо, Блейк приставляет к уголкам моего рта большой и указательный пальцы и растягивает его в искусственную улыбку.

– Ну извини, – бурчу я.

– Вот именно. Ты вгоняешь меня в тоску, хотя знаешь, что я счастлив только в том случае, когда счастлив.

Я поднимаю глаза.

– Это самая тупейшая вещь, которую ты когда-либо говорил.

– Не. Говорил и тупее.

Это да. К счастью, звонок телефона избавляет меня от необходимости слушать ободряющую речь, которую он, судя по всему, приготовил. Я смотрю на экран. Незнакомый бостонский номер. И немедленно начинаю жалеть, что он нас прервал. Все мои бостонские знакомые внесены в телефон, а значит звонит либо репортер, который каким-то образом раздобыл мой номер, либо – что хуже – кто-то от папы.

Но я все равно отвечаю, потому что устал слушать голос Иа-Иа у себя в голове.

– Алло? – говорю настороженным тоном.

– Это Райан? – Голос звучит как-то странно знакомо. Глубокий мужской баритон с хрипотцой. Черт, откуда я его знаю?

– Да. Кто это?

– Черт подери, сынок, у тебя до сих пор твой старый номер? Даже не верится, что я до тебя дозвонился.

Я морщу лоб.

– Кто… – Внезапно меня омывает волна ностальгии. Сынок. Сейчас этим ласковым словом меня называет только мать Джейми. Но раньше я часто слышал его от… – Реджи? – шокировано говорю я. – Это вы?

– Да, сэр, он самый. Рад слышать твой голос. Сколько ж лет прошло, Райан.

Я понимаю, что не видел его со времен старшей школы, когда Реджи вышел на пенсию.

– Слишком много, – отвечаю нетвердо. – Как вы?

– Отлично. Наслаждаюсь жизнью на пенсии. Но я позвонил не за тем, чтобы поговорить о себе. – Он делает паузу. – Я видел твое интервью. – Еще одна пауза. – Он не давал мне ни цента.

Я сглатываю.

– Что?

– Твой старик… Ты сказал, что не знаешь, не приплачивал ли он мне, чтобы я болел за тебя. Так вот, этого не было. – Голос Реджи становится непередаваемо мягким. – Наоборот, он чуть не уволил меня.

Меня встряхивает еще один шок.

– Что вы имеете в виду?

Он издает неприязненный звук.

– Шоферам положено ждать в машине. После твоей первой игры, которую я посмотрел, я сказал твоему старику, как хорошо ты сыграл. Он пригрозил выгнать меня, если я еще один раз вылезу из машины.

Ну, разумеется. Мой отец первостатейный козел.

– Но… – Я морщу лоб. Краем глаза я замечаю, что наш разговор внимательно слушает Блейк. – Но вы не перестали приходить на мои игры.

Реджи негромко смеется.

– Никто же не говорит, что я был умным, сынок. Но я решил: ну откуда он сможет узнать? Сам я, понятное дело, больше не говорил ему. Ты тоже молчал, вот и…

Внутри меня что-то надламывается, и меня захлестывают эмоции. Он пошел против моего отца – поставил под угрозу работу – только ради того, чтобы смотреть, как я играю в хоккей?

– Страшно гордился тобой, когда ты играл, – продолжает он. – Просто хотел, чтобы ты знал. Чтобы не думал, будто это было какой-то обязанностью, или что мне за это платили.

Мое горло сжимается.

– О. Окей.

– Я и твои университетские игры смотрел, когда их показывали по телевизору. Ну а этот сезон… Сынок, у меня просто нет слов. Ты раздаешь рекорды направо и налево. – Его голос садится. – Я чертовски горжусь тобой.

О, черт. Я сейчас реально заплачу. Прямо в автобусе. На глазах у тренера и всех остальных.

Я часто моргаю, чтобы не дать слезам ускользнуть.

– Спасибо, – шепчу.

– Ты хороший парень, Райан. Всегда был таким. – Я почти вижу, как на его морщинистом лице появляется косая улыбка. – Просто продолжай делать, что делаешь, слышишь меня? Забудь своего старика. Забудь критиков и болтунов. Проживай свою жизнь, как тебе хочется, и делай, что делаешь. И знай, что на твоей стороне всегда будут люди, которым не плевать на тебя.

Я снова смаргиваю набежавшие слезы.

– Спасибо вам, – повторяю.

– Здорово победили сегодня, – добавляет он, а потом вешает трубку.

Мои пальцы дрожат, когда я кладу телефон на бедро. Блейк бросает на меня заинтригованный взгляд.

– Кто это был?

– Старый друг. – Мое горло так сжалось, что непонятно, как у меня получается говорить. – Просто позвонил поздороваться.

Блейк энергично кивает.

– Привет из далекого прошлого, да? Клево. Хотя не всегда. Знаешь, кто ни с того ни с сего позвонил мне на прошлой неделе? Один дебилоид из школы. А знаешь, чего он хотел? Чтобы я засадил его чиксе.

Я собирался попросить Блейка заглохнуть, но услышав такое…

– Серьезно? – Я ошарашенно разеваю рот.

– Серьезно, как смерть. – Блейк округляет глаза. – Оказалось, что чпокнуться с хоккеистом – ее голубая мечта, вот он и подумал, что я буду чудесным подарком на ее день рождения.

– Ничего себе. – И тут я прищуриваюсь. – Твою мать. Только не говори, что ты согласился.

Блейк загадочно усмехается, и я издаю громкий стон.

– Блейк Райли, ты реально больной.

Усмешка на его лице дергается, и он разражается хохотом.

– Да ладно, расслабься. Естественно, я отказался. Я не настолько блядун.

– Не гони, Райли, – долетает до нас голос Эриксона, который сидит через проход. Видимо, не я один офигел от Блейкова привета из прошлого. – Ты настоящий кобель.

– Гав! – отзывается Блейк.

В ответ Эриксон воет, к нему присоединяется Фосберг, и вскоре половина моих одноклубников завывают, как ненормальные, до тех пор, пока со своего места не поднимается тренер Хэл.

– А ну замолчали, тупицы. – Он садится назад, и я слышу, как он бормочет нашему тренеру по защите: – Честное слово, как дети.

Я проглатываю смешок. Он прав. Мы и правда как дети. Взрослые и накаченные тестостероном дети.

Удивительно, но, когда автобус наконец-то останавливается возле отеля, мое настроение остается по-прежнему неплохим. Поблагодарив водителя, я вслед за Блейком ступаю на тротуар и сразу же ослабляю галстук. Фрэнк не одобрит, что я расстаюсь со своим прилизанным видом, еще не добравшись до номера, но мне наплевать, что он там…

Черт. Наверное, я все-таки поспешил. В лобби стоит с полдюжины репортеров. Кто-то уже сует мне под нос микрофон, и я издаю мысленный стон. У меня нет настроения разговаривать с прессой. Чертов Фрэнк, думаю я. Мог бы предупредить, что после вчерашнего интервью наш отель наводнят журналисты.

О сегодняшнем матче они, конечно, не спрашивают и, пока Эриксон и Блейк с сочувствием глядят на меня, начинают напирать с вопросами о моих «гейских отношениях». Я в секунде от срыва – отношения есть отношения, и уточнение «гейские» ни к чему, – но внезапно Блейк берет меня за плечо.

– Бар, – шепчет он.

Я стискиваю зубы. Пошло все к чертям. Сейчас я хочу не надраться, а просто спрятаться в номере.

Мотнув головой, я бормочу, что не в настроении пить, но Блейк прерывает меня.

– Бар, – повторяет он. На этот раз тверже.

Нахмурившись, я перевожу взгляд на открытый бар в лобби, и мое сердце стремительно воспаряет и одновременно ухает вниз.

Джейми.

Здесь Джейми.

Он сидит за столиком около стойки, взгляд карих глаз всматривается в толпу. Сталкивается с моим. И мое сердце делает сальто и приземляется в горле.

Что он здесь делает? И как, черт побери, пробраться к нему, чтобы пресса не нащелкала новые «сенсационные» фото?

Я разрываюсь между сердцем и разумом. Броситься к нему? Написать, чтобы встретился со мной в номере? Но Джейми принимает решение за меня. Под взглядом моих округлившихся глаз он грациозно поднимается из-за столика и начинает идти мне навстречу. Его ноги отмеряют по мрамору пола большие шаги. Светлые волосы растрепались. А в руке он держит… Я щурюсь. Блядь. Это коробка. Та самая. Хотя нет. Другая, но очень похожая на ту, которая летом так часто переходила из рук в руки.

Я все смотрю на него, гадая, что это значит, почему он не в Калифорнии, зачем полетел через всю страну в Даллас…

Черт. Стервятники почуяли кровь.

На Джейми уже оборачиваются. Щелкает вспышка, но он продолжает идти. Стирая расстояние между нами, он продолжает держать меня в плену своего серьезного взгляда, и наконец он оказывается передо мной, его карие глаза ярко мерцают, он наклоняется и…

Целует меня.

Когда его губы легко задевают мои, меня пронзает радость – и паника. Он поцеловал меня без языка. Без явной страсти. Однако, когда он отступает назад, в его глазах невозможно не заметить желание. Иисусе. Я изо всех сил надеюсь, что камеры не запечатлели этот вожделеющий блеск, а Джейми, похоже, не обращает никакого внимания на пресловутый прожектор, направленный прямо на нас.

– Привет, – произносит он мягко.