— Значит, только меня? Или, может быть, всю Англию? Черт возьми, Рина, я знаю, что перенес ваш клан. Я знаю, что даже теперь ваша фамилия настолько непопулярна у властей, что многим из вас пришлось сменить ее. Эта жестокость продолжается слишком долго. Но не я и не все англичане преследовали вас. Оскорбляйте меня, если хотите, царапайте, кусайте, но будь я проклят, если стану терпеть все это за то, к чему я не причастен.

— Пожалуйста, — очень тихо сказала Сирина. — Вы делаете мне больно.

Бригем отпустил ее, упершись кулаками в бока. Для него было крайне редко так терять контроль над своими мыслями и поступками.

— Прошу прощения, — произнес он ледяным голосом.

— Нет. — Сирина коснулась его руки. — Это я должна извиниться. Вы правы — с моей стороны было несправедливо нападать на вас за многое, что произошло, прежде чем мы оба родились. — Теперь она чувствовала не страх, а глубокий стыд, понимая, какой гнев бы испытывала, если бы кто-то так оскорблял ее семью. — Несправедливо порицать вас за то, что английские драгуны изнасиловали мою мать. Или за то, что они отправили моего отца в тюрьму больше чем на год, так что бесчестье осталось неотомщенным. И несправедливо, — добавила она, глубоко вздохнув, — хотеть упрекать вас, потому что я боюсь этого не делать.

— Почему, Рина? Почему вы боитесь?

Сирина покачала головой и отвернулась, но граф снова схватил ее за руки. На сей раз хватка не была жесткой, но от этого она не стала более слабой.

— Надеюсь, вы простите меня, милорд. А теперь я предпочла бы побыть одна.

— Я должен услышать ваш ответ, Сирина. — Теперь его голос был почти спокойным, но все же в нем звенел металл. — Почему вы боитесь?

Подняв голову, она с отчаянием посмотрела на него:

— Потому что, если я не буду обвинять вас, то могу забыть, кто вы.

— А это имеет значение? — осведомился Бригем.

— Да. — Сирина снова была испугана, но по-другому. Что-то в его взгляде говорило ей: независимо от того, что она скажет или сделает, ее судьба уже решена. — Имеет для нас обоих.

— Имеет значение даже сейчас? — Прежде чем она успела ответить, Бригем привлек ее к себе и прижался губами к ее губам.

Сирина не сопротивлялась. Она понимала, что прекратила борьбу с ним и с собой. Если Бригем должен быть ее первым и единственным мужчиной, ей нужно принять все, что он может ей дать. Его рот был горячим, тело напряжено, как струна. Она сделала выбор, и с осторожностью было покончено.

— Это имеет значение? — снова повторил Бригем, покрывая поцелуями ее лицо.

— Нет, не сегодня. — Сирина обняла его. — О, Бриг, я не хочу, чтобы вы уезжали! Я не хочу, чтобы вы покидали меня!

Зарывшись лицом в ее волосы, он жадно впитывал их запах.

— Я вернусь. Через три недели, самое большее — через четыре. — Не получив ответа, он отодвинул ее от себя. Глаза девушки были сухими и серьезными. — Я вернусь, Сирина. Неужели вы мне не верите?

— Я верю вам больше, чем предполагала, что могу поверить любому мужчине. — Улыбнувшись, она поднесла руку к его лицу. О боже, если это любовь, почему она причиняет такую боль? Почему не приносит радость, которую она видела в глазах Мэгги? — Нет, я не верю, что вы вернетесь назад ко мне. Но мы не будем говорить об этом. — Она накрыла ладонью его губы. — Мы не будем думать об этом. Только о сегодняшнем дне.

— Тогда поговорим о других вещах.

— Нет. — Сирина поцеловала обе его руки и шагнула назад. — Мы не будем говорить вовсе. — Она начала медленно расстегивать пуговицы своего редингота.

— Что вы делаете?

Бригем протянул руку, чтобы остановить ее, но она уже сбросила с плеч куртку, под которой находилась простая сорочка, едва прикрывавшая маленькие высокие груди.

— То, чего хотим мы оба.

— Рина. — Он с трудом смог произнести ее имя из-за пульса, колотившегося в горле. — Не так… Это не подходит вам.

— Что может подходить больше, чем здесь, с вами? — Но ее пальцы слегка дрожали, когда она расстегивала юбку.

— Нам нужно поговорить… — снова начал Бригем.

— Я хочу вас, — прервала его Сирина. — Я хочу, чтобы вы прикасались ко мне, как прикасались раньше, так, как я об этом мечтала. — Она шагнула ближе. — Вы больше не хотите меня?

— Не хочу вас? — Он закрыл глаза и провел по волосам дрожащей рукой. — Нет никого и ничего, что бы я желал больше, чем вас сейчас. И возможно, никогда не будет.

— Тогда возьмите меня. И отдайте мне себя, прежде чем меня покинуть. — Взяв его за руку, Сирина прижала губы к его ладони. — Покажите мне, что значит быть любимой, Бригем.

— Рина…

— Завтра вы уезжаете! — с отчаянием воскликнула она. — Значит, вы оставите меня ни с чем?

Бригем скользнул пальцами по ее щеке:

— Я бы не оставил вас вовсе, если бы у меня был выбор.

— Но вы уедете. Я хочу принадлежать вам, прежде чем это произойдет.

Он коснулся ее холодного плеча:

— Вы уверены?

— Да. — Сирина с улыбкой прижала его руку к своему сердцу. — Чувствуете, как быстро оно бьется? Так бывает всегда, когда я рядом с вами.

— Вам холодно. — Он притянул ее ближе.

— На моей кобыле есть плед. — Закрыв глаза, Сирина впитывала запах Бригема, надеясь его запомнить. — Если мы расстелим его на солнце, нам будет достаточно тепло.

— Я не хочу причинять вам боль. — Бригем приподнял ее лицо. — Клянусь вам.

Сирина верила ему. Об этом она прочитала в его глазах, когда они постелили плед на берегу озера и опустились на него на колени. Об этом говорили его губы, когда он прикоснулся ими к ее обнаженному белому плечу. Это было в его руках, сжимавших ее руки.

Она знала, что собирается отдать ему, — невинность, которую женщина может отдать только одному мужчине и только раз в жизни. Когда они стояли на коленях лицом к лицу под теплым солнцем у прохладной воды, Сирина понимала, что подносит ему этот дар не под влиянием импульса или в безумии страсти, а почти спокойно, будучи уверенной, что его примут с нежностью.

Она никогда не выглядела более красивой, думал Бригем. Ее глаза сияли, руки спокойно и уверенно обнимали его, но графу казалось, что он ощущает кончиками пальцев нервное биение ее сердца. Щеки были бледными — белыми и гладкими, как фарфор.

Бригем вспоминал статуэтку пастушки, которой так хотел коснуться в детстве, но боялся, что его руки окажутся неловкими. Он не должен быть неловким с Сириной.

Хотя времени у них было немного, Бригем распорядился этим моментом так, словно хотел растянуть минуты в часы. Его влажный язык начал медленную, дразнящую дуэль с языком Сирины, заставляя ее сердце бешено колотиться. Девушка неуверенно скользнула руками по его рединготу, словно убеждаясь, что под одеждой находится его теплое тело. Что-то бормоча себе под нос, Бригем начал сбрасывать его. Сирина помогла ему и стала расстегивать пуговицы жилета.

Бригема до боли возбуждало то, как ее неопытные руки раздевают его. Закрыв глаза, он целовал лоб, виски, подбородок Сирины, покуда его тело напрягалось под неуверенными движениями ее пальцев. Это походило на сладостную изощренную пытку. Он сознавал, что действует так медленно не только из-за Сирины и ее неопытности, но и из-за себя самого. Каждый миг должен остаться в их памяти.

Сирина сняла с Бригема рубашку, пробегая взглядом и кончиками пальцев по его обнаженной плоти. Они все еще стояли на коленях, их тела покачивались в непосредственной близости друг от друга, их дыхание смешивалось. Кожа Бригема была гладкой и теплой, но мускулы под ними — твердыми как камень. Сирина чувствовала возбуждение, смешанное со страхом. Ей не верилось, что мужчина может быть так прекрасен.

Солнце согревало кожу. На деревьях щебетали птицы. К дальнему берегу озера подошел на водопой олень.

Когда Бригем обессиленно и доверчиво приник лицом к шее Сирины, она почувствовала, что слабеет. Сирина думала, что знает, что должно произойти, но удовольствие оказалось более сильным, чем она могла себе представить.

Его ладони легли на ее груди, вызвав слабый стон, как будто грубый материал потерся о нежную кожу. Спина Сирины изогнулась, голова откинулась назад. Она чувствовала, как его губы скользят по ткани сорочки. Наслаждение, зарождаясь где-то в животе, распространялось по всему телу, и достигло высшей точки, когда он, сняв с нее и отбросив в сторону сорочку, начал покрывать жаркими поцелуями ее тело.

Вскрикнув, Сирина вцепилась в его плечи, чтобы не потерять равновесие, но ей все еще казалось, что она падает в бездну.

Она дрожала всем телом, прижимаясь к Бригему. То, что Сирина предложила ему, она предложила по своей воле, но то, что давала ему сейчас, делала абсолютно непроизвольно. Откинувшись на одеяло, Сирина была готова выполнить любое его требование.

Бригему пришлось бороться с собой, чтобы не овладеть ею тотчас же. Казалось, нож медленно поворачивается у него в животе. Руки Сирины обвились вокруг него, маленькие белые груди вздрагивали при каждом прикосновении. Он видел, что ее взгляд затуманен не страхом и смущением, а пробудившейся страстью.

— Я мечтал об этом, Сирина. — Его голос был тихим, когда он склонился к ней для очередного поцелуя. — Мечтал прикоснуться к тому, к чему не прикасался ни один мужчина. — Бригем провел пальцем вверх по ее бедру, наблюдая, как уголки ее рта дрожат от безмолвного наслаждения.

— Бригем, я хочу вас.

— И вы получите меня, любовь моя. — Он притронулся языком к затвердевшему соску ее груди, затем медленно втянул его в рот. — Но прежде вы получите многое другое.

Если бы Сирина могла говорить, она бы сказала, что это невозможно. Ее тело казалось уже насытившимся, ощущения накатывали волнами. Бедра изогнулись навстречу его ищущим губам, вал пугающего наслаждения накрыл с головы до пят. Шум в ушах не давал ей слышать имя Бригема, которое она произносила снова и снова. Сирина, дрожа, отдавала себя во власть любимому, открывающему все новые и новые ее секреты. Никогда еще страсть так не овладевала Бригемом, заставляя искать и дарить все больше и больше.

Кожа Сирины была горячей и влажной, сводя его с ума при мысли, какой она будет, когда он проникнет в нее. Догадывается ли она, каким слабым делает его, как безмерно его наслаждение? Бригем знал, что воспоминания об этих минутах будут преследовать его до конца дней. Никакая другая женщина не сможет более соблазнить его, потому что она не сможет быть Сириной.

Ей хотелось умолять его то остановиться, то не останавливаться вовсе. Каждый вздох словно застревал в ее легких, внушая страх задохнуться от недостатка воздуха или от избытка его. Глаза наполнились слезами, но не горя и сожаления, а такого великого счастья, которое было невозможно описать. Сила внутри нее то вспыхивала пожаром, то изливалась водопадом. В каком-то уголке мозга Сирине не давал покоя вопрос, чувствует ли Бригем то же самое. Но каждый раз, когда она пыталась об этом спросить, он закрывал ее рот поцелуем, превращая мысли в безумный водоворот.

Наконец Бригем скользнул в нее, борясь с желанием проникнуть вглубь быстро и резко. Пот струился по его спине; мышцы предплечий напряглись и вздрагивали, когда он наблюдал за ее лицом.

Сирина стонала, но не от боли. Возможно, боль была, но ее полностью поглощало наслаждение. Она чувствовала, как он двигается внутри, становясь ее частью. С открытыми глазами Сирина подстраивалась под его медленный ритм. Момент их соединения следовало смаковать, как изысканное старое вино.

Бригем снова приник к губам Сирины, впитывая ее вздох. Он ощущал ее пульс так же четко, как руки, ласкающие его спину. Когда он проник глубоко внутрь, вздох перешел в стон. Теперь Сирина изменила ритм, а Бригем следовал за ним. Больше не имело значения, кто из них конь, а кто всадник, так как оба неслись в едином порыве страсти. Его последней мыслью было, что он, наконец, обрел дом…

* * *

Сирина сомневалась, что сможет когда-нибудь пошевелиться снова или что у нее есть желание это делать. Теперь, когда горение страсти сменилось мягкой прохладой удовлетворения, они лежали, обнявшись, на одеяле, не замечая, что тени вокруг становились все длиннее. Лицо Бригема зарылось в волосах Сирины, а голова лежала на ее груди.

Сколько времени прошло, Сирина не считала. Она знала, что солнце уже не находится высоко над головой, но ей хотелось продлить чувство безвременья.

Когда Сирина закрывала глаза и переставала думать, казалось возможным, что все всегда будет так. С послеполуденным светом вокруг, тишиной леса, нарушаемой только щебетом птиц, было трудно поверить, что политика и война могут разлучить их.

Сирина и предположить не смела, что способна так сильно влюбиться. Если бы только все могло быть так же просто, как одеяло, расстеленное у воды…