Денис лежал лицом вверх, в темноте пытаясь отогнать видения, обступающие его со всех сторон. Ему виделись оборванные, голодные военнопленные, строившие эти бетонные коробки, злобные немецкие овчарки, захлебывающиеся лаем, начальник строительства гауптштурмфюрер СС доктор Клаус фон Зибельхорн, большой эстет, любитель акварельных этюдов и медленных пыток; два маленьких мальчика, пошедшие по бруснику в эти места и застреленные шарфюрером СС Гюнтером, дежурившим в первом кольце «секретов» в тот день. Денису виделось, как повсюду проступают братские могилы расстрелянных строителей, окончивших здесь свой путь после окружения под Киевом. Как таращатся пустые глазницы черепов в окружении истлевших тканей гимнастерок, с тусклыми пуговицами и остатками деревянной обуви — кусков коры, которые привязывали к ступням тряпками. И здесь же, рядом, он видел аккуратные крестики троих солдат СС, погибших при взрыве цистерны с ракетным топливом, привезенной сюда из Пенемюнде за день до приказа о прекращении работ по программе «Фергельтунг». И еще… Аккуратный крестик унтерштурмфюрера Райхвайна, застреленного в пьяной драке своим лучшим другом, которого потом отправили в действующую армию, где он и пропал без вести во время адского танкового сражения под Прохоровкой…

Денис заскулил, стиснув зубы, и нашарил в сумке Лузги недопитую бутылку кизлярского коньяка. Хлебнул, почувствовав, как янтарная жидкость разливается по сосудам, как немного тускнеют звуки резких выкриков команд и уже не так ярко блестят в лучах солнца отполированные работой лезвия лопат, кидающих глинистую землю вниз, на тела и неподвижные лица убитых, и пропадает запах свежего цементного раствора, и исчезает рассыпанное лукошко брусники…

Кононов заворочался, сонно пробормотав:

— …сука, не меньше пяти, а то и разговаривать нечего… не меньше пяти…

Потом приподнялся на локте, ошалело, невидящими глазами посмотрел вокруг и снова лег. Что то там, в его сне, было не так.

Снаружи полутораметровую бетонную стену корябали ветки ольхи, раскачивающиеся под ночным ветром. Денис напрягся, чувствуя, как наэлектризовываются волосы на затылке, ощущая кожей движение в темном лесу, совсем недалеко от их ночлега. Он привстал и осторожно выполз из палатки. Сразу радостно зазвенели комары.

Тьма вокруг была черно синего цвета.

Он зажег спичку.

Свет растворился.

Его было мало.

Послышался угрожающий голос Лузги:

— Куда? Смыться решил, паскуда!

— Пусти, ты, вертухай, там кто то есть снаружи…

— Да ну?! — переполошился Лузга, растолкал Кононова и быстро достал свое любимое оружие: обрез охотничьего ружья со вставкой под мелкокалиберный патрон.

Кононов, кутаясь в телогрейку, подкрался к узкой амбразуре и, взобравшись на приступок, осторожно выглянул:

— Может, это мертвяки… Помнишь, Колдун, кресты могильные у пулеметной вышки?

— Мертвяки в такую погоду отдыхают, только такие придурки, как мы, колобродят, — отозвался Лузга.

Оставив надежду что то рассмотреть сквозь амбразуру, он начал аккуратно, чтоб не скрипнула, открывать тяжелую входную дверь. Затем медленно выбрался наружу.

— Стой, ты куда? Не ходи! — кинулся к Лузге Денис, но тот уже растворился в темноте. Лишь слышались звуки его подошв, чавкающих по грязи.

Кононов же некоторое время пялился в непроглядную тьму перед бункером. Вдруг он вздрогнул, соскользнул с приступка перед амбразурой и, вжавшись в стену, просипел:

— Там кто то ходит, огромный, среди деревьев, черт меня побери…

Алешин зажег вторую спичку:

— Может, это Рембо вернулся?

— Какой там Рембо к еханой матери, волосатый и в два раза меня выше!

Алешин заметил, как у Кононова дрожат пальцы.

— Да погаси ты спичку, придурок! — прошипел тот и, не глядя, несколько раз выстрелил сквозь амбразуру из своего плоского «браунинга». Темнота ответила короткими сериями по два выстрела.

Пули тупо тюкнулись в толстенную стену. Кононов облегченно вздохнул:

— Раз палят, значит, не мертвяки… А где Лузга? Хрен ему в зад!

— Он снаружи, пошел осмотреться, — ответил Денис, прислушиваясь к внутренним ощущениям: «…вот, наверное, сейчас что то…»

Невдалеке грохнул взрыв, гулким эхом прокатился по чащобе, кто то нечеловечески взвыл, завизжал, заохал. Алешин и Кононов, превозмогая страх, кинулись наружу:

— Где? Где долбануло то? Ну, живей?

Алешин махнул рукой направо:

— Там!

Они, пригибаясь, быстро двинулись вдоль стены и почти одновременно провалились в какой то котлован. Кононов здорово влетел лбом в выступающую часть фундамента, упал и с большим трудом поднялся:

— Нокаут…

Сверху посыпались комочки земли и торжествующий голос Лузги пророкотал:

— Давай сюда оружие, ублюдки, или кидаю гранату!

— Откуда у тебя граната, придурок?… Не видишь, это мы с Колдуном, помоги лучше выбраться, здесь стенки склизкие, как твоя задница, — угрюмо отозвался Кононов, потирая ушибленное место:

— Это ты стрелял, Лузга? — поинтересовался Денис, карабкаясь наверх.

— Угу, я ж не думал, что он примется палить во все стороны… Я как раз ориентировку потерял.

— Ты б такое увидал, тоже начал бы стрелять, — заворчал Кононов.

— Какое?

— Такое!

— Ну какое, какое? — Лузга в темноте подмигнул Денису и покрутил у виска пальцем.

— Мужик волосатый, здоровый такой, шел, будто крался, а глазенки так и блестели прямо на меня. Колдун зажег спичку, а тот зашел за тонкое дерево и с другой стороны не вышел… — Кононов нерешительно повернулся и побрел обратно к бункеру, внутри которого, как обкладка у термоса, была разложена их палатка.

— А может, он, твой мужик волосатый, все таки за дерево спрятался и стоит там до сих пор? — спросил вдогонку Лузга. Тот только махнул рукой:

— Да вон это дерево, за него если только древко знамени можно спрятать, что я, слепой, что ли.

Лузга крякнул и, посмеиваясь, пошел следом. Неожиданно он застыл как вкопанный, затем медленно повернулся к Алешину:

— Со стрельбой вроде все ясно… Но долбануло то, взорвалось что?

Вопрос повис в воздухе. Из бункера раздался истошный вопль Кононова:

— Какая сволочь всю тушенку украла и сгущенку спиндила?! Эй!

Влетевшие внутрь Алешин и Лузга при свете карманного фонарика нашли бледного Кононова среди разбросанных вещей и скомканной, разорванной пополам палатки. Расщепленные, наструганные лучиной стойки от нее кучкой лежали в стороне.

— М да а а… — только и сказал Лузга, опускаясь на корточки среди разгрома.

— Что это было, Колдун? Что это было? — заплетающимся языком промямлил Кононов, не выпуская из рук «браунинг».

— Нечистая, наверное, — только и сказал Алешин и плотно захлопнул дверь. Кононов проворно подтащил к ней несколько бетонных обломков. Где то далеко, в чаще, заклекотала ночная птица. Все невольно вздрогнули.

— Чертовщина. Ну и местечко… — прошептал Лузга, быстро разжигая спиртовку.

Кононов, перемотав бинтом и залив йодом разбитую голову, скорбно копался в рюкзаке, прибавляя к списку пропавших вещей то японский календарик с голой женщиной на морском берегу, то пластмассовую кружку.

— Ну, компас, компас, зачем ей или… ему, зачем понадобился, ехана в рот?! — причитал он, сплевывая в сторону.

— Нас не было от силы минут десять. А тут полный шмон произошел, — заметил Лузга.

Выпив горячего кофе и кое как успокоившись, Лузга с Кононовым решили поспать, оставив Алешина дежурить. Однако через полчаса после того, как они погасили огонь, совсем недалеко заухала сова и, сорвавшись с веток, с хрустом и шумом принялась летать, видимо охотясь на какого то грызуна, которых в этом спокойном для животных месте водилось изрядное количество. Кононов с Лузгой, не сговариваясь, вылезли из под своих покрывал и выматерив все, что только было можно, решили скоротать остаток ночи за игрой в карты. Так и не сомкнув глаз, все трое встретили рассвет.

Утром, когда окончательно рассвело, выйдя на свет божий и потягиваясь, Лузга заметил вдалеке, между деревьями четырех человек. Они осторожно шли гуськом и несли носилки, на которых кто то метался и стонал. Группа шла с северо запада, обходя ровную бетонную площадку, утыканную остатками каких то ржавых металлических конструкций, между которыми робко пробивались березки. Лузга было принялся заряжать обрез, но тут разглядел, и узнал человека, идущего впереди. Это был Кротов, возглавляющий первую группу, начавшую свой путь от Сокаля и подошедшую к «Логову» по реке Стоход.

Лузга, махая руками, стал кричать. Наконец Кротов его заметил и повернул свою команду к бункеру.

Лица у всех были помятые и невыспавшиеся. Настроение премерзкое. Лежащий на носилках парень по прозвищу Стрем постоянно ныл, хватая руками и ощупывая правую ногу, на которой не хватало ступни. Кротов рассказал, как группа, разбуженная стрельбой, выскочила в полном составе из палаток. Все хаотично рванули в лес и напоролись на старое минное поле, тянущееся, как и предупреждал Алешин, вдоль пологого берега Стохода. Стрем остался без ступни, а Любарского, подорвавшегося на мине, они закопали утром на берегу, собрав буквально по кусочкам.

Без аппетита все вместе позавтракали. Двое потащили Стрема к железной дороге, а остальные разбрелись по территории «Логова» поглазеть на окружающие развалины. Основной задачей было найти надежное место для временного хранения военной электроники…

Денис отогнал наплывшие воспоминания. За окном, уже давно не прекращаясь, моросил дождь. Было слышно, как капли монотонно бьют по карнизу балкона. Ягов все еще разговаривал по телефону:

— Ну хорошо, хорошо, не горячись, я тебя не обвиняю, но учти, деньги за «железо» уже получены и мне не хотелось бы подводить хороших людей, так что товары из Байхожи должны выехать уже на этой неделе… Вот черт, опять подключились!

Ягов повертел в руках загудевшую трубку и положил ее на стол. Денис, заметно похудевший после недельной поездки по железной дороге и сидения в лесу, потер ладонью влажный лоб:

— А вы не боитесь, что вас подслушают?

— Кто, гэбисты? Это просто невозможно. А, да ты, наверное, удивляешься тому, как я свободно разговариваю по городскому телефону?

— Да.

— Ну, так это очень просто. В соседней комнате стоит небольшой такой коммутатор, и в числе прочих причиндалов там есть микросхема, которая анализирует емкость соединяющей нас при разговоре системы. И как только эта емкость увеличивается, грубо говоря, кто то подключается на прослушивание, эта микросхемка мигает лампочкой и выключает мой разговор. Все! — Довольно улыбнувшись, Ягов развалился в кресле.

— Ну, ведь это может быть подозрительно, что каждый раз, как они подключаются, вы заканчиваете разговор, — по инерции продолжил Денис возникшую тему.

— Согласен. Но при необходимости я просто выключаю предохранительный блок, и тогда гэбисты могут свободно слушать, как я, например, беседую со своей секретаршей Лидой или обсуждаю с женой, кого бы пригласить на Новый год в гости. А что касается гэбистов, так их магнитола, при срабатывании предохранителя, записывает лишь длинные гудки, будто я и не разговаривал вовсе.

— Да, ловко придумано, — согласился Алешин.

Ягов кивнул:

— А, ты думаешь, зря я Горелова держу и денег плачу почти столько же, сколько себе беру? А целая кодла из могиловской контрразведки, а Обертфельд?

Вошла Вера, перед собой она везла стеклянный столик на колесиках. Девушка быстро убрала остатки легкого ужина и поставила на стол блюдо с виноградом, грушами и персиками.

— Василий Ефремович, от отца ничего не было, никаких весточек?

— Нет, Верочка, не было. Да ты не волнуйся, канадцы не звери, чтоб его живьем съесть, небось, что то да останется! — взглянул на нее исподлобья шеф.

— Вам бы все шутки шутить, а у меня нехорошие предчувствия… Из за вашей подозрительности я целую неделю просидела взаперти, отца в командировку не смогла проводить. Из за вас все.

Когда девушка закрыла за собой дверь, Ягов вполголоса сказал:

— Бедняжка пока еще не знает, что отец смылся в Канаду и бросил ее одну. Хотя… Ты это и так знаешь. Ну да ладно. Так на чем же мы остановились… Да, о чем думали мои оболтусы во время поездки в Маневичи?

— Право, мне совсем неудобно рассказывать, Василий Ефремович…

— Э, тебе плохо платят, Денис? Или чего то не хватает, раз ты набиваешь себе цену таким пошлым образом? — покачал головой Ягов и, прищурившись, впился глазами в сидящего напротив Алешина. Тот потупился:

— Это не так, но раз вы спросили, что мне нужно… У меня есть друг, Миша Петренко, он вернулся из Афгана без обеих ног.