Андрей Демидов - Мысли

Вошла Эльза с подносом в руках, на котором были кофе, домашние булочки, джем и графин коньяка:

— Здравствуй, Манфред! Вот, пока тебя не было, приготовила твоим друзьям закуску и выпивку.

Эльза поставила поднос на стол и оправила на своих широких бедрах наспех надетое вечернее платье. Гости, видимо, и ее застали врасплох, она даже не успела подвести ресницы и брови, только наскоро подкрасила помадой губы.

— Папа, дядя Йоган подарил Гансу ружье, и он теперь за мной охотится. Мы воюем!

Отто заерзал на руках отца. Шлем, не удержавшись на его голове, с треском упал на паркет и поскакал как мяч. Из за камина, в точно такой каске и с уменьшенной копией пехотного карабина К 98 наперевес, выскочил Ганс. Он был на год старше Отто и на голову его выше. Отто слез с отцовских рук и с криком:

— Вынужденное отступление за линию фронта! — бросился в детскую комнату.

Ганс перебежками двинулся за ним, приседая и щелкая противно пахнущей лентой пистонов, серпантином свисающей из карабина. Вскоре из детской послышались воинственные крики, шум борьбы и грохот разбрасываемых игрушек. Гости одобрительно засмеялись, а Фритц фон Заукен даже захлопал в ладоши:

— Вот настоящие немецкие дети!

Фогельвейде поморщился, скинул плащ на руки жене и присел на край свободного кресла, аккуратно поддернув брюки:

— Угощайтесь. Не отправлять же вас голодными, раз пришли. Это было бы негостеприимно…

Фон Хафтен подхватил наполненную коньяком рюмку:

— Предлагаю тост за хозяина дома, великолепного танкового командира и большого патриота. Прозит!

Гости оживленно загалдели, чокаясь и цепляя с тарелок закуску. Грузный, лысоватый мужчина, с которым разговаривал до этого фон Хафтен, затянул «Великую Германию». Все, кроме Манфреда, встали и нестройно подхватили:

…величественных красот твоих лесов и рек.

И нет большего счастья, чем родиться твоим сыном,

Германия, Германия превыше всего!

Манфред, закрыв глаза, слушал эти хриплые голоса, и его тело покрывалось холодными мурашками. Члены «Валькирии» были ему неприятны. Того пузатого и плешивого он определенно где то раньше встречал. Как бы подтверждая это предположение, фон Хафтен перестал петь и обернулся к хозяину дома:

— А позволь, дружище, представить тебе Георга Беме, твоего сослуживца по Ливии, а потом и однополчанина по Сталинграду.

Манфред вяло пожал протянутую руку:

— Я вспомнил вас, герр Беме. Вы были сначала начальником склада горючего, а потом заместителем командира полка по вопросам снабжения. В декабре были ранены в ягодицу штыком и отправлены в госпиталь…

Подводник фон Заукен презрительно хмыкнул. Беме заметно покраснел и стушевался. Потом, изобразив на лице благородную задумчивость, изрек:

— А помните, герр полковник, бои у Аль Алемана, как мы тогда припечатали английскую пехтуру?

— Припоминаю, как я полдня простоял на голом месте с пустыми баками, так как колонна бензовозов где то заблудилась, а «харриеры» без конца шныряли в небе.

Фон Заукен опять хмыкнул, а Беме ретировался на балкон под предлогом покурить. У него отпало желание заниматься с Фогельвейде воспоминаниями относительно «славного» боевого прошлого.

— Эти тыловые вечно отсиживались по щелям, когда становилось жарко. А пенсии получают такие же, как и мы… — проворчал бывший командир полка фольксштурма Фридрих Шпет.

Фон Хафтен развел руками:

— Товарищи, давайте не будем ссориться, так все хорошо начинается…

— Что еще начинается? — раздраженно поинтересовался Манфред.

— Молодец, полковник, вот что значит военный. Поздние дети, а какие молодцы! — не к месту заметил молчавший до этого Йоган Линхард.

— Спасибо, я старался, — буркнул Манфред, не сводя глаз с фон Хафтена, который долго собирался с мыслями и наконец не спеша начал говорить:

— Видишь ли, товарищ, мы хотим на базе «Валькирии» образовать активную группу за возвращение исконных немецких земель. Я имею в виду прежде всего Пруссию. Да да, в том числе и Вольфберг, если я не ошибаюсь, это твое родовое поместье. Деньги есть. И еще будут. Хотя, конечно же, сложна и трудна предстоящая работа. Она требует многих усилий, времени и, самое главное, умных мозгов и опытных рук. И мы с надеждой смотрим на каждого пруссака, живущего в Северном Рейн Вестфалии. Мы не эсэсовцы, нам будет проще. Общественному мнению, этим вонючим социалистам и правительству не в чем нас обвинять. Мы были просто солдатами и выполняли свой долг перед народом. Но мы не должны мириться с тем, что исконные немецкие земли оторваны от родины из за сговора англосаксов и азиатов, мы должны идти до конца. В то же время ясно: только на уровне правительства можно достичь результата. Прежде всего, нужно активизировать разъяснительную работу среди населения и попытаться занять ключевые посты в правительстве и парламенте Северного Рейн Вестфалии, крупнейшей земле Баварии и на северо востоке в Шлезвиг Гольштейне. Все эти СДПГ, СвДП, ХДС и ХСС, все эти партии никогда не смогут противостоять великой национальной идее, если ее с толком употребить во благо…

Манфред, прикрыв лицо ладонью, слушал фон Хафтена, который несколько отошел от стола и занял ораторскую позу, выставив вперед руку. Остальные жадно ему внимали. Дождавшись паузы, когда он со свистом начал вбирать в легкие воздух для очередной тирады, Манфред резко спросил:

— Все прекрасно, герр фон Хафтен, но я не вижу, почему б вам не собраться в другом месте? Мне завтра вечером нужно ехать в Нюрнберг, по служебным делам. К тому же Отто и Гансу утром в школу…

— Как, вы еще не поняли, герр фон Фогельвейде? — взвился одноглазый Йоган Линхард.

— Мы хотим, чтобы ты, Манфред, баллотировался в земельный парламент. Все расходы по предвыборной кампании «Валькирия» берет на себя, — мягко сказал фон Хафтен.

Манфред сделал отрицательный жест рукой:

— Я никогда не участвовал ни в каких политических игрищах, так как считал это не достойным солдата. «Валькирия» была создана в 1944 году. Прошло сорок лет. Тем более я не изменю своим принципам к старости. А что касается Пруссии… Вы знаете, господа, ведь существует конвенция о непересмотре границ в Европе. Ее подписала и Германия в том числе.

— Слабак! — прорычал Фритц Дитлоф фон Заукен.

Фридрих Шпет умоляюще сложил руки на груди:

— Это сложное и ответственное решение, дайте полковнику подумать.

— Да да, конечно, мы еще вернемся к этому разговору, — заявил фон Хафен.

Подводник фон Заукен пожал плечами:

— Вы же исправно платите взносы «Валькирии», герр фон Фогельвейде, но почему то никогда не участвуете в заседаниях, в чем дело?

— Я плачу, чтобы вы оставили меня в покое, господа бывшие военные. — Слово «бывшие» Манфред подчеркнул особо. Он деликатно, но с известной настойчивостью подхватил фон Хафена под локоть и препроводил в прихожую. За ними потянулись и остальные.

Из детской высунулся по пояс Отто:

— А что, дядя Йоган уходит?

Через его голову перелетел и шлепнулся на палас перед камином пластмассовый кубик. Это Ганс продолжал обстрел. Отто поправил шлем, выпучил глаза и скрылся за дверью детской. Побоище там продолжилось.

— Вы уже уходите? — всплеснула руками Эльза, выходя из кухни, где она готовила гостям легкий салат.

— Да. Ваш муж, фрау фон Фогельвейде, не очень любезен, — проворчал Георг Беме, натягивая плащ.

— Всего хорошего, фрау. Всего хорошего, Манфред. Хайль Гитлер! — уже с порога обернулся фон Хафен, выбросив вперед правую руку.

— Хайль… — машинально отозвался Манфред.

Молодцеватые старики у фонтана, довольные, что дежурство закончилось, чинно проследовали за компанией. Глядя им вслед, Манфред вздохнул:

— Все в игрушечки играют, — и, уже закрыв входную дверь, прибавил: — Выжившие из ума идиоты!

На него жаркой волной накатилась печаль. Постояв немного у стола, он обнял жену:

— Эльза, тащи все это в нашу комнату. Я имею в виду коньяк, сыр, булочки, не забудь пепельницу… Сегодня тряхнем стариной.

Эльза улыбнулась, обнажив прекрасные, ровные зубы. Она была на двадцать пять лет младше своего мужа и в свои сорок лет не могла пожаловаться на «тяжелую женскую долю». Ее подруги, имеющие более молодых мужей, постоянно жаловались ей на неудовлетворенность, тогда как Эльза Тереза могла поклясться, что с мужем у нее все прекрасно, лучшего и желать нельзя. Подруги не верили, скептически кивали и хихикали:

— Он, конечно, красавчик, прирожденный аристократ. Порода! Но он такой старый! К тому же весь в ранах.

Они были глупы, ее подруги. И только одна из них, пышная дама с прекрасно развитой женской интуицией, фрау Бауэр, ходила за Манфредом хвостом и вкрадчиво предлагала то поужинать вместе, то съездить на Рейн искупаться. На это Манфред стереотипно отвечал:

— Во первых, фрау Бауэр, Рейн настолько загрязнен, что купание в нем я считаю самоубийством, а во вторых, я очень занят. Меня прямо таки разрывают на работе.

А про себя добавлял, глядя в похотливые глаза фрау Бауэр: «Ну вот еще, буду я с тобой якшаться, с подружкой жены. Ты же растрезвонишь про это на всю Великую Германию!»

Когда Могилов вернулся в лес, в «Логово» из Маневичей, куда ездил на субботу воскресенье отдохнуть от комарья и поразвлечься, работа подходила к концу. На всем участке от перегона Сарны Маневичи пути были расширены под стандартную колею, заменены сгнившие шпалы, подсыпан гравий. У въезда внутрь зоны заработали стрелки, был восстановлен поворотный круг и разгрузочная рампа. В пятницу, воспользовавшись густым туманом, в заболоченном лесу у Маневичей, Обертфельд с Куцым повредили действующий путь в направлении Минска и прервали на нем движение. Пока ремонтники, кляня «недорезанных партизан», восстанавливали искореженные шпалы, стройбатовцы поставили стрелку в месте врезки в основной путь новой железнодорожной ветки, ведущей к «Логову». Таким образом, теперь к объекту, при желании, можно было повернуть хоть пассажирский состав, хоть платформу с межконтинентальной ракетой.

Когда же обходчик Олесь Буткевич, утром страдая от похмелья, постукивал по костылям молотком на длинной ручке и вдруг обнаружил раздваивание пути, он решил сперва, что это ему чудится или снится. Но из кустов возникли люди в солдатских телогрейках и уволокли его на разговор с каким то майором начальником. После этого Буткевич, получивший по дороге пару сильных пинков, окончательно убедился в реальности происходящего. Он вернулся в свою будку уже не один. Его сопровождал молчаливый Рембо. Олесь тут же выпил полбутылки водки из десяти полученных в лесу. Потом, косясь на Рембо, сунул под подушку пакет с деньгами и на все запросы диспетчерской отвечал однообразно: «У меня все в порядке, Валь. Происшествий не наблюдается».

При этом на всякий случай Рембо стоял неподалеку, пристально смотря обходчику в затылок.

В «Логове» тем временем вычищалось и заново штукатурилось помещение центрального бункера, устраивались стеллажи для хранения военной электроники, ремонтировалось ограждение из колючей проволоки, расчищался участок леса на пути к реке Стоход, где, прикрытые лапами еловых ветвей, уже стояли мотоботы для спуска первой партии «Проволоки» вниз по течению, до деревни Пружаны, близ города Рожище. Там ее предполагалось погрузить на армейские грузовики и транспортировать дальше, в сопровождении военнослужащих с поддельными офицерскими книжками, военными билетами, продовольственными аттестатами, предписаниями и прочими документами, создающими правдоподобную картину командировки военнослужащих в/ч 36754.

Русло Стохода на участке от «Логова» до Пружан было тщательно проверено, затонувшие деревья вытащены на берег и установлены вешки, указывающие глубины и правильный фарватер.

Стройбатовцы жили за пределами зоны, в десятиместных армейских палатках, кормились там же. Неподалеку было устроено отхожее место и прапорщик Морозов (он же Никодимов, или, как его называли приятели, Штырь) строго следил, чтоб дембеля не гадили под березками. Директива Горелова «все должно быть чисто, после себя никаких следов» выполнялась строго. Да и небезопасно было углубляться в заросли в сторону от ремонтируемой ветки железной дороги. Старые минные поля расчищались только в непосредственной близости от места работы.

Во избежание самоволок и тем паче дезертирства весь рабочий день, а также ночью на участке восстановительных работ и у палаток дежурили «красначи» с автоматами на изготовку, заряженными боевыми патронами. В том, что охрана не шутит, дембеля смотрители убедились после того, как между Нурали и Рыковым возникла потасовка с применением лопат, в которую моментально втянулись все воины строители. Когда после двух устных предложений со стороны Трактора в роли «сержанта Бедова», прекратить беспредел бойцы не угомонились, он принялся палить из автомата поверх голов. Дембелям ничего не оставалось делать, кроме как залечь лицом в грязь. Отбрасывая носком сапога сбитые сучья деревьев и почесываясь от попавших за шиворот кусочков иссеченной пулями коры, тщедушный узбек Загрбеков промямлил тогда на неожиданно чистом русском языке: «А пули то настоящие».