Андрей Демидов - Мысли

Обертфельд быстро сделал нужные распоряжения и поспешил за Могиловым, уже идущим к «Логову». Большинство боевиков молча последовали за ними.

Вера Крайман, размазывая по щекам потекшую от слез тушь, исподлобья смотрела на шефа. Ягов прохаживался перед широким кожаным диваном, на котором она сидела, и, довольный, что то напевал, застегивая ширинку брюк от своего английского костюма. Посреди комнаты лежал на боку опрокинутый столик, вокруг него в луже сиропа валялись желтые кусочки ананаса, шоколадные конфеты, блестели осколки двух хрустальных фужеров. Бутылка из под французского шампанского откатилась к окну, выходящему на Калининский проспект, обозначив свой путь темным следом на ковре с орнаментом, похожим на каменную резьбу индейцев майя. Тут же, на полу, лежал синий клубный пиджак с золотыми пуговицами и эмблемой английского королевского яхт клуба. Цветастый яговский галстук, порванные колготки, короткая кожаная юбочка и розовый бюстгальтер — все это было присыпано маленькими пуговичками с Вериной блузки.

— Подонок… Вы подонок… — дрожащим голосом прохныкала девушка.

— Что такое, девочка моя? Чем ты не довольна? Подумаешь! — ответил Ягов заранее заготовленной фразой.

Вера провела ладонью по шершавой влажной коже дивана:

— Это вам так просто не пройдет, Василий Ефремович, я пойду в милицию заявлю. Пусть делают анализы, пробы, обследования, задают дурацкие вопросы… Я потерплю, но вы ответите…

— Дура, тебе никто не поверит, — потирая низ живота, сказал Ягов, — я скажу, что ты деньги у меня украла. Думаю, мне поверят быстрее.

— Я до сегодняшнего дня была девушкой! — с вызовом крикнула Вера.

— Да, было очень приятно. Но не похоже на то…

— Сволочь ты старая!

— Возраст не помеха, ты имела возможность в этом убедиться. Я в отличной форме.

Он присел на кресло у книжного шкафа и начал шнуровать мягкие ботинки.

— Недоносок, ублюдок вонючий… — прошептала девушка и разрыдалась, некрасиво скривив полные губы с размазанной помадой.

— Полегче с выражениями. — Ягов, зашнуровав ботинки, поднялся и поставил в магнитофон новую кассету: — Люблю я Иглесиаса. Душевно поет. Ну ладно тебе, Верок… Кончай уже… Переигрываешь. — И, вдруг изменив тон, добавил: — И заткнись, пока я не заткнул тебя навеки!

Он подошел к дивану и слегка ударил ее ладонью по щеке. Вера ойкнула и повалилась ничком, закрывая дрожащими пальцами затылок.

— Струсила… — Ягов, не удержавшись, провел руками по ее выпяченному, упругому ровному заду, красивой изогнутой спине и, поймав, с силой стиснул крепкие, полные груди. Девушка попыталась вывернуться, но он уже крепко держал ее сзади за шею. — Не дергайся, раньше нужно было дергаться. Как деньги брать сотнями на пудру помаду, глазки мне строить и задницей вилять, подарки разные принимать не моргнув глазом, будто так и надо, — так это пожалуйста. Я тебе в начале работы открытым текстом сказал, что я хочу иметь от своей помощницы. И ты приняла эти правила игры. Гривой мотала… Не так? По ресторанам и театрам со мной ходить, за кулисами знакомиться с примадоннами — это завсегда… Пора уже отдавать вложенные в тебя деньги. Налилась на икре да на крабах, будь добра отслужить!

Вера всхлипнула:

— Все равно заявлю…

Ягов подобрал пиджак и направился в соседнюю комнату.

— Не зли меня, девочка.

В дверях он обернулся и прибавил:

— Приведи себя в порядок, сейчас припрется Горелов. Не травмируй его величество импотенцию.

Вера перевернулась на спину и закусила губу в бессильной злобе. В эту минуту она готова была убить шефа, искромсать его кухонным ножом, выцарапать его глубоко посаженные наглые глаза, отрубить похотливые пальцы и выдернуть злобный, безжалостный язык.

В ней сначала все кипело, потом застыло, как ледник. В голове творилось что то невообразимое: «Как?! Меня, миленькую девочку, которую все так обожают? Меня! Грубо, бесцеремонно изнасиловать, использовать мое нежное сокровище, без моего соизволения, как бы между прочим!» Она сидела на диване, дрожа от вечернего холода, врывающегося через распахнутую форточку. Шелковые китайские занавески с маленькими пагодами, большеколесными повозками и погонщиками в треугольных шляпах колыхались на сквозняке. Магнитофон задумчиво пел по испански, постукивали кастаньеты и тоскливо подвывали женские голоса. Вера злобно запустила в него своей туфлей, попав каблуком прямо в стеклянную панель.

Хлопнула и щелкнула многочисленными замками тяжелая металлическая входная дверь. Кто то пришел без звонка, видимо со своими ключами. В разгромленную комнату, пахнущую пролитым шампанским, растаявшим шоколадом и специфическим женско мужским запахом, заглянул аналитик Горелов. Он безразлично скользнул глазами по девушке, прикрывшей пледом наготу, задержался взглядом на ее разорванных колготках и прошел в комнату, где его ждал Ягов. Шеф курил, пуская кольца дыма в потолок.

— А, аналитик, чем порадуешь?

Горелов осмотрелся, снял с кресла у телевизора пачку журналов «Пентхаус» и, удобно усевшись, раскрыл потертую коричневую папку:

— Я бы хотел доложить по следующим пунктам: ход операции «Проволока», встреча с полковником Генштаба Феофановым, деятельность Алешина, финансовые вопросы, положение во Владивостоке.

— Хорошо, только давай быстрее, мне сегодня все настроение портят… — сказал Ягов, указывая сигаретой на стену, за которой находилась Вера.

Горелов понимающе улыбнулся и бесстрастным голосом принялся докладывать:

— Вчера люди Могилова успешно захватили товар на перегоне Маневичи — Сарны.

— Я это уже знаю, — перебил его шеф, — давай подробности.

Горелов поправил на переносице очки и продолжил:

— Во время штурма и преследования охранника спецназовца убиты пять боевиков и трое серьезно ранены… Думаем сейчас, как быть с трупами.

— Идиоты! Готовили их, готовили, а все без толку. Дармоеды, — огорчился Ягов и через паузу спросил: — Пальба была сильная?

— Да, стрельбы было много. Но район операции проверен, никого из посторонних поблизости не замечено. К тому же наши «шпионы» на рынке в Сарнах и Маневичах распустили слухи, что в лесу идут какие то военные учения. На всякий случай. Дальше. В данный момент первую партию «Проволоки» грузят на автомобили у заброшенной деревни Пружаны. Приглашенный специалист по радиоэлектронике, профессор МИРЭА Макмаевский, успешно справился с поставленной ему задачей…

Ягов опять прервал аналитика:

— Где он сейчас?

— Макмаевский в «Логове» руководит упаковкой второй партии «Проволоки» в ящики из под гаубичных снарядов Д 30 и пятисоткилограммовых авиабомб.

— Пусть пока поживет там. Удвойте ему гонорар, а в институте устройте отпуск по болезни. Макмаевского пока отпускать не будем. Что там у тебя дальше? — Шеф поднял палец и прислушался.

В ванной зашумела вода.

— Верка очухалась, наконец, — сказал он себе под нос.

Горелов продолжал:

— Вместо ликвидированной охраны по маршруту следования с пустыми вагонами отправились четверо могиловских штурмовиков. В Днепропетровской спецкомендатуре они должны будут отметиться по документам спецназовцев и по их продуктовому аттестату получить довольствие до Кызыл Орды. Там они, по идее, должны будут передать груз своим коллегам из спецподразделения «Орион». Но им встречаться никак нельзя, те в лицо знают конвой, отправившийся из Бреста. Поэтому люди Могилова спрыгнут с поезда у Биранслы, где их подберут боевики Арушуняна.

— Ясненько. А те машинисты, что участвовали в операции захвата? — поинтересовался Ягов.

— Вели себя в высшей степени благонадежно. Согласились на все условия.

— Сколько они запросили?

— Мы предложили десять штук машинисту и семь помощнику. Это их устроило…

Ягов на мгновение задумался.

— Подозрительно уступчивы. И деньги не очень большие за такой риск. Странно. Горелов, их нужно убрать.

— Хорошо, я свяжусь с Могиловым. Он входил с ними в контакт.

— И побыстрее!

— Да, будет сделано. Какие нибудь простенькие несчастные случаи… — кивнул аналитик и продолжил: — Теперь кратко о разговоре с Феофановым. Он здорово трусит, на этот раз мы встречались на «Динамо», мне пришлось сидеть на футболе под моросящим дождем целый тайм.

— Давай без лирических отступлений! — Ягов закурил вторую сигарету.

— Он передал мне схему безопасного маршрута для нашей автоколонны. Выбраны те дороги, на которых нет постоянных патрулей Военной автоинспекции.

— ГАИ имеет право останавливать и досматривать военный транспорт?

— Только отдельные машины, нарушившие правила движения. Воинские колонны не могут. Наоборот, обязаны обеспечивать безопасное движение и «зеленый коридор».

Ягов ухмыльнулся. Горелов тоже изобразил на своем лице улыбку и достал из папки другой лист:

— Феофанов продолжает подробно информировать о положении дел в районе Лошкарга, в месте возможной передачи товара.

Я пока не говорю ему о том, что цепь его связных по официальной линии Генштаба полностью нами дублирована и еще установлен непосредственный контакт с представителями Джейхада. — Аналитик взглянул на Ягова, ожидая замечаний или поправок, но тот трогал свежие царапины на своей руке и молчал.

— Я также передал ему водительское удостоверение на имя американского гражданина Яноша Ковальского и чековую книжку с банковским уведомлением о зачислении на нее двух миллионов долларов. Это его аванс…

— Вот дурак то, неужели он всерьез думает, что его выпустят из Союза? Да, и постой ка, откуда ты взял «зеленые»?

— Я их нигде не брал. В нашей кассе сейчас не густо. Чуть больше семисот тысяч долларов. Мы в принципе не смогли бы ему сейчас заплатить. А он все требовал, настаивал, грозился. Пришлось сделать поддельную книжку и уведомление. Впрочем, водительские права тоже фальшивые.

— Так ты его обманул, паршивец! Обманул порядочного советского военного! — с фальшивым негодованием воскликнул шеф, но вдруг осекся и стал совершенно серьезным: — А если он попробует проверить счет?

— Исключено. Во первых, он боится армейской контрразведки, а во вторых, в «Ситизен банке» строго соблюдают тайну вклада. Никому, кроме Яноша Ковальского, они ничего не расскажут.

— Молодец, аналитик, башка варит!

— Спасибо, Василий Ефремович, стараюсь. Теперь о деятельности Алешина. Наш Колдун расследовал провал «автомобилистов». Внутренних причин нет, просто хорошо сработали органы. Единственное, что можно отнести к просчету Арушуняна, — это непотребная жадность. Он слишком активно повел дело. Вот отчет Алешина. — Горелов протянул пачку мелко исписанных листов.

Ягов поморщился:

— Ну, прямо прозаик, честное слово. Сколько бумаги перевел.

— Алешин просит обещанную вами машину. Хочет третью модель «жигулей» зеленого цвета.

— Сделай ему машину. Дерьмо вопрос. Кстати, он тут лил воду, что хочет передать ее какому то своему дружку инвалиду. Посмотрим, как он будет расставаться со своим имуществом.

Аналитик что то быстро пометил в своем блокноте и опять выжидающе посмотрел на шефа. Тот покрутил головой, разминая затекшую шею:

— И поторопи этого хвастуна Алешина с персональными делами. Я должен знать, кто, что и о чем думает в моей организации. Да, еще передай Арушуняну, что пора продолжать работу по линии Байхожи. У тебя все?

— Нет, остался еще вопрос о Владивостоке, — Горелов заглянул в свою папку, — Жменев вчера приехал оттуда. Привез только половину денег. Говорит, что там появились конкуренты, клан грузин, точнее, мингрельцев. Они, по его словам, убили Баканова и захватили контроль над северным причалом. Теперь моряки сбывают японские машины мингрельцам, а не «баковцам». Причем мингрельцы сбили цену до восьми тысяч, а перегнав «япошку» на Кавказ, продают ее там по тридцать пять — намного дешевле, чем мы.

Ягов нахмурился:

— Я всегда знал, что Баканов пентюх! А как они сбили цену?

— Они не спорят с моряками, если те отказываются продавать. Но потом, на шоссе Владивосток — Спасск — Дальний, устраивают засады и жгут машины вместе с водилами. Беспредел. Моряки боятся и продают дешевле.

— Прекрасный способ! А мы все торгуемся. Вон, приехали черноглазые и все сразу устроили… Ну, значит, так. Вызывай Могилова и как там его… Куцего. Пускай набирают команду, отправляются во Владивосток и выметают оттуда всю эту грузинскую шваль. И пусть не деликатничает. Нужно будет сделать пятьдесят трупов — значит, пятьдесят! А способ с засадами хорош. Я думаю, мы возьмем его на вооружение. Пусть будет беспредел.

Аналитик опять застрочил в блокноте и, не поднимая головы, заключил: