Он ловко скрывал свою ярость под личиной равнодушия и приветливой улыбкой. Однако ненависть к губернатору, сумевшему провести его и сделать игрушкой в своих руках, росла час от часа. Он с нетерпением ждал вестей из Дели и Пондишери, а также прибытия трех недостающих членов суда, которые по новому уставу правления, изданному компанией, должны были свести на нет распоряжения губернатора и лишить его могущества. Пока он от души радовался падению ненавистных ему магометан в Муршидабаде и ревностно хлопотал о том, чтобы усугубить это падение, доказав виновность Риза-хана и Шитаб-Роя в подлогах. Он старался отыскать побольше свидетелей и документов, доказывавших незаконное получение денег визирем. Гастингс, несмотря на присутствие набоба Аудэ и устраиваемые в честь его Празднества, назначил новое заседание суда, куда пригласил Нункомара с поручением принести с собою все документы и представить свидетелей.

Нункомар прибыл с большой пышностью. Свидетели — мелкие купцы, хлебопашцы, землевладельцы и другие — были отведены в особую комнату. Губернатор предложил магарадже повторить обвинение и представить доказательства. Нункомар говорил долго и убедительно, и ни один публичный обвинитель в Лондонском суде не сумел бы представить такого тонкого сплетения обвинений, не представлявших и малейшей бреши, в которую бы мог проскользнуть подсудимый.

Гастингс потребовал документов, которые, пройдя через руки всех членов суда, были представлены обвиняемым. Риза-хан категорично объявил их фальшивыми. Шитаб-Рой скомкал некоторые из них и бросил под ноги Нункомара. Затем были приведены свидетели.

Тут развернулось необыкновенное зрелище. Каждый из представленных Нункомаром свидетелей повторил тождественные с обвинением и документами факты, каждый, несмотря на проклятия Шитаб-Роя и решительные опровержения Риза-хана, оставался при своем показании и даже соглашался подтвердить его клятвой. Затем Гастингс лично начал допрос, причем решительно отклонил вмешательство Нункомара. Он допрашивал свидетелей строго и резко, подмечал и останавливал малейшее их противоречие и при этом так пытливо смотрел на них, что многие не выдерживали и, задрожав всем телом, опускали глаза. Большинство свидетелей не только отказались от прежних показаний, но даже говорили совершенно противоположное. После прочтения протокола Гастингс встал и сказал:

— Обвинения, возведенные на благородного визиря Риза-хана и храброго генерала Шитаб-Роя, оказываются, как это слышали сейчас господа члены совета, недобросовестными. Свидетели опровергли все факты, на которых основывалось обвинение, вследствие чего представленные здесь документы как не согласующиеся с устными показаниями не могут служить доказательствами.

— Но документы эти вполне верны, — воскликнул вне себя Нункомар, — а свидетели малодушные лжецы и трусы!

— Свидетели живы, а документы мертвы! — возразил Гастингс. — Свидетели представлены самим обвинением и им же признаны достоверными, следовательно, показания их действительны. Слова живых людей мы слышали все, они неопровержимы, неизменимы, а пергамент терпелив и вынослив. Документы могут быть фальшивыми.

— Фальшивыми! — закричал Нункомар. — Когда их представил я…

Гастингс пожал плечами.

— Даже такой опытный взгляд, как у достопочтенного магараджи, может ошибиться! Мы, судьи, во всяком случае, должны признать мертвый документ фальшивым, раз он противоречит живому слову свидетеля. Разве не такое же мнение у вас, мистер Барвель, и у вас, господа?..

Барвель и остальные решительно заявили, что совершенно согласны с мнением губернатора.

— В таком случае, — продолжал Гастингс, — остается только одно: объявить благородного Риза-хана и храброго Шитаб-Роя совершенно оправданными. Я весьма рад, что имею возможность лично принести верным друзьям Англии свое искреннее поздравление по поводу окончания процесса.

Он встал и крепко пожал руку Риза-хана и Шитаб-Роя. Визирь и теперь остался холодным, гордым и невозмутимым, лишь слегка кивнув головой. Шитаб-Рой, напротив, энергично ответил на пожатие руки губернатора и членов совета и несколько раз подряд во всеуслышание закричал:

— Так я и знал, так я и знал, иначе не могло быть! Шипенье змеи бессильно, раз оно направлено на честных и храбрых людей.

После некоторого колебания Нункомар также поднялся. Он, улыбаясь, подошел к обоим магометанам и мягким вкрадчивым голосом выразил им свою радость. Риза-хан повернулся к нему спиной, а Шитаб-Рой плюнул под ноги и поднес к самому его носу кулак.

— Я, к сожалению, не в состоянии восстановить вас в прежней должности, благородный визирь, — сказал Гастингс, — так как должен был ее уничтожить. Но прошу вас быть гостями в моем доме. Я хочу торжественно отпраздновать восстановление вашей чести.

— Очень благодарен за любезное внимание, — возразил Риза-хан серьезно и печально, — но прошу вас освободить меня от этого. Моя карьера окончена, мне более не придется оказывать услуг ни повелителю моему, набобу, ни английскому правительству, и я желаю закончить дни свои в уединении. Поэтому прошу вашу милость разрешить мне тотчас отправиться в, Муршидабад.

— Вы свободны, — сказал Гастингс, — и мне остается только пожелать вам счастливой и спокойной жизни. Вы всегда будете желанным гостем в моем доме.

Визирь, грустно улыбаясь, ответил на пожатие губернатора и в сопровождении полковника Чампиона вышел, чтобы вместе со слугами немедленно отправиться в Муршидабад.

— А вас, храбрый Шитаб-Рой, — сказал Гастингс, — в признательность за все ваши заслуги я назначаю губернатором Баха.

— Очень благодарен вашей милости, — возразил Шитаб-Рой с мрачной миной, — но я попросил бы вас и меня немедленно отправить в назначенную мне резиденцию, потому что, охотно принимая эту должность, горю желанием скорее уехать отсюда, где могли усомниться в моей чести.

— Ваше желание будет исполнено, но тем не менее вам придется разрешить мне именно здесь, где вас оскорбили, как можно публичнее восстановить честь вашу. Позвольте мне вести вас. Его высочество набоб Аудэ, мой гость, также должен быть свидетелем вашего удовлетворения.

Он взял Шитаб-Роя за руку и повел вспыхнувшего от радости воина через все комнаты дворца в парадный приемный зал. Здесь их встретил набоб Аудэ. Уоррен Гастингс громогласно объявил о назначении Шитаб-Роя губернатором в Бах, затем подал ему богато украшенное драгоценными камнями одеяние, которое слуги надели на него вместо старого кафтана. Набоб Аудэ встал и преподнес чествуемому воину роскошную, усыпанную блестящими драгоценными камнями саблю. Слуги подали десерт и освежающие напитки. Немного спустя Гастингс сказал:

— Почтенный губернатор Баха желает немедленно отправиться в свою резиденцию, и наше дело теперь проводить его до ворот дворца. Капитан Синдгэм, распорядитесь о том, чтобы почетный караул построился.

При звуке этого имени Нункомар вздрогнул, а когда молодой человек прошел мимо него, он посмотрел на него, как на выходца с того света. Щеки его покрылись мертвенной бледностью, и если бы в эту минуту глаза всех не были устремлены на Шитаб-Роя, то каждый невольно должен был заметить внезапный испуг магараджи.

Гастингс подал Шитаб-Рою руку, и вновь назначенный губернатор Баха пошел между ним и набобом Аудэ, сопровождаемый блестящей свитой и большим количеством слуг, через все дворы до последних ворот. Здесь уже стоял покрытый пурпуровым покрывалом слон, на спине которого находилось устроенное сиденье. Для почетного конвоя был отряжен целый пикет конницы.

Слуги Шитаб-Роя, последовавшие за ним из Муршидабада, вскочили на коней своих, а рота английских солдат под командой полковника Чампиона взяли на караул. Музыка играла веселые мотивы марша, звуки которого покрывались ликованием и криками громадной толпы народа.

Уоррен Гастингс обнял Шитаб-Роя, по щекам которого струились слезы умиления. Набоб Аудэ последовал его примеру. Затем губернатор Баха, кланяясь во все стороны, двинулся в сопровождении войска и многочисленных слуг в новую резиденцию.

Гастингс и набоб возвратились во внутренние покои дворца. Нункомар же приказал подать себе паланкин. Он сел в него все еще бледный и дрожащий и, на этот раз почти незамеченным отправляясь домой, шептал трясущимися губами:

— Капитан Синдгэм и это лицо!.. Что за загадка! Но я разрешу ее во что бы то ни стало, а этот надменный губернатор, позволяющий себе разрывать мои хитро сплетенные нити, он еще испытает, что значит мое мщение. Он будет лежать передо мной в прахе!

Часть 2

I

Все пошло согласно ожиданиям Гастингса. Двор в Муршидабаде, которым заведовал Гурдас, несмотря на ограничение средств, нисколько не утратил ни пышности, ни блеска.

Бегум Мунни хорошо относилась к казначею. Ей необходима была поддержка губернатора для того, чтобы успокоить магометан после смещения визиря. Что касается ограничения доходов и без того уже почти не существующей власти набоба, то это было безразлично для бегум, так как она всю жизнь провела в гареме и участия в делах не принимала. Но, получив теперь некоторое могущество, она посредством кажущейся покорности и женской хитрости старалась укрепить и расширить свою власть.

Против возврата провинций Кора и Аллахабад двор в Дели сделал лишь робкие возражения, так что в кратчайший срок они перешли в руки губернатора и тот мог передать их Суджи Дауле.

Нункомара грызла злоба и забота, он никак не мог понять причины, почему в Дели не послушались его советов. То же было и в отношении новостей, которых он ждал из Пондишери. Там царило полное спокойствие. Ни в провинциях, ни в окрестностях не замечалось и искры какого бы то ни было брожения умов, а о доставке оружия или военной амуниции не было и речи.

Все это составляло для магараджи неразъяснимую загадку, волновавшую его все более и более, так что он вскоре стал подозревать, будто губернатор обладает какой-то таинственной, сверхъестественной силой. Он часто встречал в губернаторском дворце капитана Гарри Синдгэма и, несмотря на то, что последний относился к нему с холодно-вежливой сдержанностью, заводил с ним хотя бы короткие разговоры. Магараджа напрягал все свои чувства, чтобы подметить малейшее движение лица, взгляд или интонацию голоса ординарца губернатора, чтобы застать его врасплох. Неожиданно называл имена, делал намеки, чтобы следить за впечатлениями, но взгляд капитана оставался таким же ясным и невозмутимым, а неподвижное, равнодушное лицо и все существо молодого человека выражали хладнокровие и сдержанность, свойственные исключительно английским джентльменам. Передавая кавалеру д’Обри искусно подделанный фальшивый паспорт, магараджа полагал, что человека с таким именем не существует, и вдруг объявился настоящий капитан Гарри Синдгэм, да еще в непосредственной близости к губернатору. Он проклинал несчастное совпадение и поспешил отправить в Пондишери преданного ему слугу с поручением отыскать кавалера д’Обри, предупредить о неожиданном появлении настоящего капитана Гарри Синдгэма и посоветовать соблюдать крайнюю осторожность.

Нункомар тщательно скрывал свои тревоги и казался беспечным, особенно перед слугами и народом на улице. Он часто являлся в губернаторский дворец, не обращая внимания на холодное и надменное обращение со стороны Уоррена Гастингса. Постоянно приносил баронессе редкие и красивые цветы, дорогие украшения, замечательно тонкие ткани и сумел заставить ее посещать Дамаянти. При визитах баронессы Имгоф к супруге магараджи ее всегда сопровождал сэр Вильям Бервик. Последний был рад возможности чаще видеть Дамаянти. Впрочем и без этого ему представлялось немало случаев. Нункомар не раз просил его смотреть на свой дом как на собственный.

Сэр Вильям часто пользовался приглашением, и магараджа всегда встречал его с дружеской приветливостью. Он часто давал своей жене возможность принимать участие в общем разговоре и не раз под предлогом безотлагательного дела отлучался из дома, предлагая сэру Вильяму не стесняться его отсутствием и доставить своим обществом удовольствие супруге, жаждущей подробнее узнать о жизни и обычаях европейцев. Не раз случалось, что при докладе о визите сэра Вильяма камердинер извинялся за отсутствие хозяина, прибавляя при этом, что благородная бегум будет очень рада принять его сама. В таких случаях сэр Вильям всегда заставал прекрасную индуску в большой гостиной, окруженной прислужницами. Вскоре Дамаянти отпускала их, и только одна Хитралекхи оставалась в гостиной и в каком-нибудь дальнем углу ритмично играла на вине — бамбуковой цитре с семью струнами.

Посещение этой очаровательной женщины как-то особенно влияло на молодого англичанина, недавно перенесенного в индийский мир тропического жара, аромата и красок, которому все виденное им до сих пор на родине теперь казалось бледным и бесцветным.