Вошла миссис Импей. Она была в нарядном, но все же простом туалете. В ее глазах отразилась тревога, но Гастингс сказал:

— Теперь, друг мой, я прошу тебя и твою жену поехать со мной, я хочу познакомить тебя с подругой, которая ведет мой дом и будет моей женой, как только окончится ее развод, начатый в германском суде. Она немка, баронесса Имгоф.

Миссис Импей опустила глаза, а судья воскликнул:

— Скорее едем, я буду счастлив познакомиться и выразить ей мое почтение.

Они втроем поехали во дворец. Баронесса ждала их у входа в апартаменты. Она сердечно обняла миссис Импей, а судье протянула руку, как старому другу. Импей смотрел на баронессу и недоверчивое выражение совершенно исчезло из его глаз. Пока он входил в гостиную с красавицей Марианной, миссис Импей пожала руку Гастингсу и сказала дрожащим голосом:

— Теперь я знаю, что вы счастливы!

— Да, я счастлив, Эллен, — проговорил Гастингс, — но я никогда не забуду прошлого, и мои друзья всегда найдут во мне самого преданного друга.

Они поболтали немного, потом Гастингс сам предложил Импею сделать визиты членам совета и представить жену генеральше Клэверинг.

— Как она, верно, была хороша! — сказала Марианна оставшись одна с Гастингсом. — Я понимаю, что ты ее любил, а еще больше понимаю, что она не забыла тебя.

— Я очень любил ее, Марианна, — серьезно отвечал Гастингс. — Это была самая тяжелая жертва в моей жизни, когда я разошелся с ней, чтоб быть свободным для борьбы, для честолюбивой деятельности. Но жертва принесла плоды, я нашел молодость и любовь и приобрел друга, который поможет мне свергнуть врагов, считающих меня уже погибшим, и раздавить голову ядовитой змеи.

— Ты победишь, ты должен победить, мой Уоррен! — вскричала Марианна, обнимая Гастингса и с восторженной любовью глядя на него. — Ты выше и сильнее всех. — Я сильнее потому, что заставил мое сердце обратиться в камень, и оно бьется только для тебя.

Вскоре вернулся Импей с женой и сказал, смеясь:

— Какие дураки этот злобный Францис, сухой счетовод Момзон и важный Клэверинг! Они хотели говорить со мной о политике, но я их осадил и сказал, что моя область — право. Но они не любят тебя, Уоррен!

— Разве я заслужил, чтоб они меня любили? — сказал Гастингс, пожимая плечами.

— А эта миссис Клэверинг кажется еще глупее своего мужа, — продолжал Импей, и маленькие глаза его грозно сверкнули, — разодета и глупа, как пава. Она осмелилась важно-снисходительно относиться к Эллен!

Обед был сервирован со всей роскошью, какую только мог пожелать для своего приема верховный судья короля. Присутствовали мистер Барвель, капитан Синдгэм и некоторые высшие чиновники компании, но все были так веселы, как в самом тесном семейном кругу, где старые друзья встретились после многолетней разлуки. Гастингс радостно вспоминал прежнее время, школу в Дайльсфорде, своего деда и отца Эллен, учителя, которые были уже давно в земле. Импей забыл строгую сдержанность судьи, был весел и болтлив, как когда-то в Вестминстерской школе. Эллен с восторгом смотрела на Марианну, которая пускала в ход все свое очарование, чтобы застенчивая женщина, всегда жившая вдали от света, чувствовала себя хорошо и приятно.

После обеда дамы остались вместе, а Импей и Гастингс ушли в кабинет. Когда они опять появились в гостиной, оба были серьезны, но на лице Гастингса выражалось гордое довольство.

Импей скоро собрался домой. При прощании он молча, но многозначительно пожал руку Гастингсу и уехал с женой в сопровождении слуг с факелами. Старые друзья встретились и скрепили дружбу новым союзом.

Поздно вечером Гастингс велел позвать капитана Синдгэма.

Капитан долго сидел в кабинете губернатора, а когда вернулся к себе, глаза его горели мрачной радостью.

* * *

В предместье Хугли стоял дом золотых дел мастера Санкара, того самого человека, который разговаривал в харчевне с Хакати, хозяином балагана фокусников, и был им завербован как участник заговора Нункомара.

С некоторых пор в положении золотых дел мастера произошло заметное улучшение. Он и прежде был известен как хороший работник, но жил скромно, а теперь обстоятельства изменились: он подвел каменный фундамент под свой домик, украсил его балконами и резьбой; в комнатах лежали тонкие циновки и стояла нарядная мебель, жена его носила дорогие ткани, взяла двух служанок; скромная мастерская была расширена и рядом устроена кладовая, там хранились дорогие материалы, золото, камни и жемчуг — словом, Санкара, как говорится, вышел в люди, мог себе позволить известную роскошь и вследствие этого, понятно, пользовался большим уважением среди товарищей по ремеслу, имя его произносилось с почтением. Эта счастливая перемена, как он рассказывал друзьям, произошла с тех пор, как он по рекомендации одного брамина стал работать на магараджу Нункомара.

Его удостоили заказами драгоценностей для магараджи и благородной Дамаянти, он выполнил их добросовестно. Другие важные индусы последовали примеру высокого брамина, и Санкара достиг известности и благосостояния. Жизнь в домике стала оживленной и суетливой: товарищи-рабочие и члены ремесленных каст приходили постоянно, оживленно и дружески беседуя с сидящим за работой золотых дел мастером, прибывали откуда-то ящики, частью с материалами, частью с предметами для украшения дома, как говорил Санкара; их прятали в кладовую и запирали.

Солнце стояло уже низко, посетители Санкара ушли, и нищие, забрав деньги и пищу, разошлись по харчевням, чтобы получить во время ужина от хозяев и гостей новые подачки.

Когда солнце скрылось, Санкара зажег спускавшуюся с потолка лампу, освещавшую прилавок, так как хотел закончить цепочку тончайшей филигранной работы с сапфирами, предназначавшуюся красавице Дамаянти.

Мастерская, несмотря на улучшение дома, осталась довольно простой: горшок с горящими угольями заменял печь, глиняная трубка — мехи, чтоб дыханием раздувать огонь, а острые клещи и молоток были единственными инструментами, которыми золотых дел мастер изготовлял свои тонкие, художественные работы.

Санкара, склонившись над станком, закреплял оправу последнего сапфира. Вдруг дверь скрипнула, он оглянулся удивленно, так как в столь поздний час не бывало посетителей. Вошел стройный мужчина в одежде зажиточного земледельца.

— Что тебе надо? — спросил Санкара грубо. — Для дел уже поздно!

— Да я и не по делу, — отвечал незнакомец по-индусски, — я пришел поговорить с тобой, Санкара!

Золотых дел мастер старался разглядеть лицо стоявшего в тени от лампы, оно было ему совершенно незнакомо.

— О чем же говорить? — спросил он голосом, доказывающим, что не расположен к беседе.

— Я принес известие от Хакати, он прислал меня к тебе!

Санкара вскочил.

— От Хакати?! — вскричал он. — Я мало знаю Хакати, — продолжал он подозрительно. Если он прислал тебя ко мне, то, верно, дал поручение… знак…

— У меня есть знак и важное поручение, касающееся твоей головы, Санкара! Прежде смотри знак!

Он подал ему половину старой вырезанной зубцами серебряной рупии. Санкара побледнел и дрожащими руками нашел в ящике другую половину. Обе половины сошлись.

— Знак верен, — сказал Санкара, стараясь рассмотреть лицо незнакомца, — теперь передавай поручение! Оно касается моей головы, — сказал он, пугливо озираясь, — моя голова в безопасности, она под защитой великого и сильного магараджи Нункомара!

— Твоя голова гораздо скорее в руках еще более сильного человека — губернатора Уоррена Гастингса, — возразил незнакомец.

— Губернатора? Э… он погибший человек! Сами англичане осудили его за взятки… его дни сочтены…

— Погибших людей нечего бояться, — прервал посетитель, но, если они оживут и свергнут своих противников, то будут опаснее прежнего, и друзья их врагов дорого заплатят за то, что были слишком легковерны и недальновидны.

— Опять оживут, говоришь ты? — дрожа спросил Санкара. — Что это значит? Я знаю, губернатор осужден, его смещение несомненно…

— Легковерный безумец! — вскричал незнакомец голосом, от которого Санкара испуганно вздрогнул. — Мне кажется, я уже вижу ноги слона, который размозжит твою упрямую голову… Или ты воображаешь, что губернатор помилует преступника, который укрывает за этой дверью ружья и патроны для мятежников, ведущего списки вожаков восстания?!

Лицо Санкары помертвело.

— Тебе это известно? — проговорил он.

— Ведь я пришел от Хакати.

— А губернатор?

— Он узнает это завтра, и завтра же тебя бросят под ноги слонов. Вот с чем прислал меня Хакати. Он велит тебе скорее отвернуться от погибшего человека, только погибший человек теперь уже не губернатор Уоррен Гастингс, а Нункомар, государственный изменник.

— А где же спасение? — стонал Санкара в полном отчаянии. — Хакати должен меня спасти… Он вовлек меня в эту беду… он обещал мне богатство и почести.

— Хакати не распоряжается судьбой! Кто-то был неосторожен: ты или кто-нибудь из твоих… Хакати в безопасности, он предоставляет тебе выпутаться самому и прислал меня, только чтобы предупредить.

Санкара вскочил и нетвердыми шагами заходил по полутемной комнате.

— Мне надо бежать… немедленно бежать! — стонал он, ломая руки. — Где Хакати? Веди меня к нему!

— Я отлично вижу, что ты погиб, — заметил незнакомец, — бегство невозможно, у городских ворот стоят караулы.

— Погиб… погиб! — в отчаянии воскликнул Санкара, бросился на пол и стал бить себя кулаками в грудь.

Незнакомец некоторое время спокойно смотрел на взрыв отчаяния золотых дел мастера, а потом сказал:

— Я, пожалуй, укажу тебе путь спасения.

Санкара вскочил.

— Говори! — вскричал он, схватил незнакомца за руки. — И да пошлет тебе Брама высшее благословение!

Незнакомец с презрением и отвращением отдернул руки, взял скамейку, сел к столу так, что лицо его оставалось в тени, и сказал:

— Ты получил от Нункомара десять тысяч рупий для расширения дела, как значится в обязательстве, которое ты ему дал.

— Да, — отвечал Санкара, — обязательство должно быть уничтожено после восстания… так обещал мне магараджа.

— Ты ошибаешься или обманываешь меня… Говори правду, если хочешь, чтоб я тебя спас! Нункомар дал тебе десять тысяч рупий, ты же должен был ему заплатить двадцать, потому что он хотел прижать тебя как ростовщик. Ты выплатил ему двадцать тысяч тяжелым трудом, в котором он, правда, помог тебе, доставив несколько заказчиков; твоя работа была жертвой его алчности, он показал тебе обязательство в двадцать тысяч рупий и заставил его признать, грозя судом.

— Нет, нет! — вскричал Санкара с полным изумлением. — Я еще ничего не платил и…

— Молчи! — строго и резко оборвал незнакомец. — Страх помутил твой рассудок, ты хочешь оправдать постыдного ростовщика… Ты забываешь, что Нункомар пропащий человек и нечего его бояться! Он показал подложное обязательство, и тебе пришлось заплатить, потому что Нункомар клятвой подтвердил бы его подлинность, и индусский суд поверил бы ему. Вот обязательство, и на нем подпись Нункомара в получении уплаты.

Он достал большой лист рисовой бумаги и показал Санкаре. Тот, вытаращив глаза, смотрел на бумагу.

— Действительно, — проговорил он, — это мое обязательство… моя подпись… расписка в получении двадцати тысяч рупий написана рукою магараджи. Что ж, я потерял рассудок… или память мне изменяет? Я получил десять тысяч, дал расписку в десяти тысячах и… нет, нет, я еще ничего не платил…

— Страх отуманил тебя и отшиб память! Ты видишь, что Нункомар подделал твое обязательство, а так как он расписался в получении, то надо думать, что ты заплатил.

— Надо думать, что я заплатил, — повторил Санкара, не сводя глаз с бумаги, — это мое обязательство, моя подпись и почерк магараджи. Но, к чему все это?! — вскричал он вдруг, вздрагивая. — Не в этом дело, ты мне обещал спасение, спасение!

— Вот оно, в твоих руках! Перед индусскими законами ты был бы беззащитен, а теперь не то. Приехал английский верховный судья, его приговор выше всего: выше суда компании, выше совета и выше губернатора. Ты ему должен подать жалобу, представить это обязательство, подтвердить клятвой, что бумага подложная. Он оправдает тебя, а за подлог накажет мошенника!

— А магараджа?.. Ведь он погубит меня!

— Ты забываешь, что он пропащий человек! Его приговорят уплатить тебе излишне взысканные десять тысяч рупий.

— Уплатить десять тысяч рупий… — повторил Санкара, точно уже видел деньги. — Но это не избавляет меня от гнева губернатора… Где же спасение? Ты обещал мне спасение… На что мне золото, если меня бросят под ноги слонов!