Эпилог

Приезд бывшего генерал-губернатора Индии на прием в Сент-Джеймский дворец напоминал своей роскошью об азиатском величии. В позолоченной карете с блестящей сбруей и ливреями подъехали Гастингс и Марианна ко дворцу. Бесчисленное множество индийских и европейских слуг сопровождали его верхами и несли подарки, которые Гастингс с супругой приготовили для их величеств. Королевские камергеры приняли его в передней и проводили в приемную залу, где ему пришлось ждать всего несколько минут.

Казалось, что здесь совершается визит одного властелина к другому. Внешний вид Гастингса, его осанка и взгляд, полные величия, затмили невзрачную фигуру Георга III.

Марианна в платье из индийского шелка и в бриллиантах поразительной величины и необыкновенной красоты, которые могли соперничать с королевскими бриллиантами, смотрелась удивительно привлекательно. Королева, необычайно просто одетая, знала о волшебных драгоценностях леди Гастингс и справедливо считала, что будет унизительно для ее чести соперничать с ней во время приема.

Гастингс с супругой преклонили колени, король и королева подали им руки, чтобы их поднять, и разговор начался, сначала довольно обыкновенный, общий. Затем королевской чете преподнесли подарки: прекрасные драгоценные камни, ковры, шали и бесконечно нежную индийскую кисею, клетки с редкостными птицами, необыкновенные плоды и шербеты, которые может приготовлять только индийская кухня, тонкие филигранные работы из золота и серебра, старинные индийские и персидские манускрипты, доставленные с большим трудом, а для Георга III как ученого они считались дороже всех драгоценностей.

Король и королева пришли в восторг.

Разговор стал оживленнее и теплее. Георг III расспрашивал об Индии. Королева — о семейной и бытовой жизни индийского общества.

Аудиенция длилась два часа. Обыкновенно сдержанная королева давно так свободно и доверчиво ни с кем не говорила, как с Марианной, против которой так много шептали королеве, в том числе и о бесконечном бракоразводном процессе в Германии, после которого она вышла замуж за губернатора Индии. Вопреки мнению всех недоброжелателей Марианны она хвалила в теплых выражениях ее ум, приветливость и скромность, а король остался в восторге от ясности и определенности, с которой Гастингс отвечал на все вопросы; он представил ему живо и правдиво картину жизни в Индии.

Газеты подробно писали об аудиенции индийского губернатора Гастингса. Казалось, перед ним открывается дорога, которая приведет его к намеченной цели. Однако оппозиция не дремала. В газетах появился памфлет в стихах, в которых поэт предлагал художнику барону Имгофу, бывшему мужу Марианны, украсить стены нижней палаты своей росписью, изобразив неувядаемые дела ее второго мужа — губернатора Гастингса. В памфлете предлагалось, между прочим, изобразить, как уничтожали храбрых рахиллов; виселицу, на которой качался повешенный Нункомар среди приведенных в отчаяние индусов, и, наконец, Шейт-Синга, раджу из Бенареса, который, после того как у него отняли государство и все его богатства, с горя утопился в Ганге.

Подобные нападки сердили Гастингса до крайности; он хотел вызвать пасквилянтов и обойтись с ними, как он некогда поступал с Филиппом Францисом в Индии, но английский закон охранял их, и снова Гастингс почувствовал, что он больше не в Индии и что здесь, в Англии, надо бороться другим оружием.

Капитан Синдгэм, по его просьбе, легко получил хорошее место в королевской армии, и впереди его ждала почетная и влиятельная карьера. Гастингс приобрел Дайльсфорд, старинное родовое поместье, где он некогда провел свою бедную юность и с болью в сердце смотрел, как во дворце его предков хозяйничают чужие.

Старый замок спешно и роскошно отделали заново; и Гастингс с семейством и своим возвратившимся из Индии школьным другом, Элией Импеем, ради которого он когда-то отказался от любимой девушки, явился как хозяин в старые покои давно им покинутого дома.

Флаг с гербами Гастингсов развевался над зубцами башни. Все арендаторы и крестьяне встречали своего нового владельца, потомка своих бывших повелителей; и Гастингс с гордостью ввел сюда Марианну, ставшую хозяйкой огромного поместья.

Но, удовлетворив свою фамильную гордость, он вскоре снова вернулся в Лондон и, не в состоянии больше сдерживать свое нетерпение, решил действовать лично. Нижняя палата вновь заседала. Бурке и Филипп Францис старались изо всех сил убедить Фокса и членов оппозиции предъявить обвинение против Гастингса. Гастингс через майора Скотта, своего уполномоченного, подал запрос Бурке, имеет ли он намерение возбудить обвинение против бывшего губернатора Индии.

Бурке так рассердился, что отвечал утвердительно, потребовав поддержки своей партии. На другой день на столе палаты общин лежали три обвинительных акта: война с рахиллами, обращение с раджой Бенареса и ограбление принцесс Аудэ.

Правительство отказало в выдаче комитету, назначенному для доклада по этому обвинению, необходимые для него документы из индийского архива, но в одном из ближайших заседаний нижней палаты все-таки поставили на очередь один из обвинительных пунктов.

В качестве первого обвинительного пункта Бурке выбрал войну с рахиллами. В блестящей страстной речи он описал действия губернатора против благоразумного и храброго племени и несчастного Ахмед-хана, дочь которого стала теперь супругой англичанина и могла засвидетельствовать о неслыханной жестокости, причиненной ее народу и ее отцу.

Питт молчал. Один Дундас возражал Бурке и огромным большинством голосов решили не возбуждать обвинение. Гастингс считал, что он победил. В доме у него собрался настоящий раут. Все друзья пришли его поздравить. Многие уже обращались к нему как к герцогу Дайльсфордскому, ведь пергамент был уже заготовлен. В числе поздравителей явился лорд Чарльз Торнтон в качестве маркиза Хотборна. Его отец недавно скончался. На погребение и для устройства своих семейных дел он ездил в свой родовой замок и теперь первый раз появлялся и в обществе, и при дворе со своим новым титулом.

Молодой маркиз Хотборн принадлежал к личным друзьям принца Уэльского, хотя в политических воззрениях был ярым поклонником Питта. Никто не мог его осудить за его отношение к наследнику престола, ведь они вместе охотились и ездили верхом, а он считал полезным иметь своего человека и в настоящем, и в будущем.

После возвращения из Индии и беседы с лордом Дундасом он признал себя решительным другом Гастингса, а по его возвращении тем более. Как и Питт, он открыто стал на сторону бывшего губернатора. Казалось естественным, что в тот день, когда поражение Бурке открывало Гастингсу блестящее будущее, он появился у своего друга и бывшего своего гостеприимного хозяина в Индии с пожеланиями счастья; теперь нечего было бояться неблагоприятного оборота дела.

— Дорогой мой друг! — Гастингс с чувством пожимал руку маркиза. — Я хочу вместе с сожалением об утрате вашего батюшки выразить мои самые искренние пожелания счастья в новой блестящей карьере, которая вам открывается, и я надеюсь, мы будем вместе с вами работать на славу нашего отечества. Вот еще одно доказательство, что часто счастье в жизни происходит от несчастья. Через вашу женитьбу вы еще больше слились с тем кругом, к которому вы принадлежите и по имени, и по рождению. Другая жена могла бы послужить вам помехой, а меня, может быть, упрекнули бы в том, что я в вашем браке искал себе поддержки…

Маркиз побледнел. Напоминание о неудачном сватовстве оскорбило его и пробудило вновь его ненависть, которая, собственно, и не затихла еще. Гастингс ничего не заметил, он выглядел вполне счастливым, предвкушая исполнение своих честолюбивых надежд, открывавших ему новое поле деятельности, и рассчитывал, как и раньше, побеждать и господствовать. Он не заметил, обращаясь к другим гостям, мрачного и угрожающего взгляда, брошенного на него маркизом.

Вскоре мысли маркиза приняли определенное направление, насмешливая улыбка заиграла у него на устах, и он подошел к Гастингсу.

— Я думаю, мой уважаемый друг, — он отвел Гастингса немного в сторону, — что могу высказать желание оказать вам услугу теперь же. Наше будущее зависит от здоровья короля, подвергшегося уже нескольким припадкам. Кто стремится к великому и кто может создавать это великое, тот не должен подвергать себя опасности, и, мне кажется, вам было бы полезно повидать принца Уэльского, который, без сомнения, будет рад познакомиться с таким человеком, как вы.

Глаза Гастингса сверкнули.

— Я, — испытующе поглядел он на маркиза, — просил после моего приема у короля аудиенции у его королевского высочества, но пока не последовало никакого ответа.

— Принц, — проговорил маркиз, — как обыкновенно бывает у наследников престола, до известной степени покровительствует оппозиции. Фокс — приятный собеседник в его доме и оказал ему большие услуги. Принц не захочет торжественно принимать человека, который часто говорит, что он друг Питта. Может быть, ему приятнее будет приватное знакомство с вами, не возбуждающее общего внимания.

— Но как такая встреча может произойти? — спросил Гастингс.

— Очень просто, — ответил маркиз. — Его королевское высочество иногда оказывает честь обедать у меня. Если бы вы встретили его у меня в доме, то даже друзья принца не истолковывали бы такой факт дурно.

— И вы пошли бы на это, вы, который все же принадлежите к партии Питта? — спросил Гастингс.

— На что я пойду? — гордо возразил маркиз. — Разве мое положение зависит от Питта? Он должен благодарить меня, ведь я только усиливаю его партию.

— Я вам буду благодарен, маркиз, если вы мне дадите возможность завести столь лестное и интересное знакомство.

— Решено, — заверил лорд. — Через несколько дней я позволю себе послать вам приглашение.

И опять Гастингс не заметил насмешливого, торжествующего взгляда маркиза, который еще раз обошел зал и незаметно исчез.

Его карета поехала к дому министра на Даунинг-стрит. Доверенный слуга Питта знал, что министр, несмотря на свою замкнутость, всегда был доступен для тех, кто имел сильное влияние в парламенте. Поэтому он провел маркиза сейчас же в кабинет своего барина.

Когда маркиз вновь садился в карету, на губах его играла та же насмешливая улыбка, и он тихо прошептал:

— Он употребил меня для своей победы и затем коварно обманул; теперь же пусть почувствует, что я могу послужить его падению!

Через несколько дней Гастингс получил от маркиза Хотборна приглашение к обеду. Лакей, принесший приглашение, заявил, что сэр Уоррен встретит у них совсем маленькое собрание друзей, потому что маркиз еще в трауре. Гастингс принял приглашение, сделанное в дружеском тоне, видимо, совсем равнодушно и даже ничего о нем не сказал. Он просидел несколько часов один в своей комнате, а вечером поехал к Хотборну.

За час перед этим из боковых ворот внутреннего двора старого аристократического дома выехала закрытая карета с кучером в трауре. Маркиз в сопровождении только своего камердинера, который отворил дверцы, одетый в черный плащ, вошел в карету и поехал опять к дому министра на Даунинг-стрит.

Маркиз вошел и через некоторое время вышел оттуда с другой особой, тоже закутанной в плащ, и они поехали обратно. Здесь он провел своего таинственного гостя, который, наклонив голову, скрывал лицо, в свои комнаты и приказал камердинеру, чтобы у боковых ворот стояла наготове карета.

Гастингс аккуратно явился в назначенное время. Маркиз принял его в своем маленьком салоне и разговаривал с ним более свободно и оживленно.

Не прошло и четверти часа, как камердинер открыл дверь и, низко поклонившись высокопоставленному гостю, отступил назад.

Принц Уэльский, которому тогда было около двадцати четырех лет, имел благородное, по-юношески свежее лицо с остро очерченными чертами, которые и до сих пор присущи представителям его династии, но его стройная гибкая фигура вовсе не походила на тяжеловесного медлительного Георга III. Любезная, веселая, но несколько насмешливая улыбка играла на его свежих красивых устах; его большие глаза светились умом и горячим задором.

Одетый в простой черный костюм, он привлекал неподражаемой элегантностью своей осанки, в которой соединялось гордое сознание своего достоинства с приветливой любезностью и которая больше говорила о его высоком происхождении, чем даже звезда ордена Подвязки на его груди. Он привык смотреть на всех с высоты своего величия, но никогда не давал чувствовать расстояние, которое отделяло других от него.

Вошедший принц подал руку Гастингсу и испытующе взглянул на него.

— Я счастлив, — сказал он сердечно, — стоять лицом к лицу с человеком, который завоевал для Англии целое государство.