– Люблю есть на улице. – Кэтлин рассыпала по спинке стула черную гриву. – Словно удрала со скучного урока.

– В последний раз мы выбиралась на пикник прошлым летом. – В памяти само собой нарисовалось содержимое объемистой плетеной корзины, разложенное посреди лужайки. – Паштет с пряными травами, французский хрустящий батон, камамбер, крупный красный виноград без косточек, бутылка бургундского...

– Заткнись и жуй свое сено. – Кэтлин отправила в рот лист шпината и сосредоточенно его пережевывала. Тут я всем нутром ощутила адский голод и тоже набросилась на салат. Молча уткнувшись в тарелки, мы работали челюстями.

С наших мест открывался прекрасный вид на гигантскую скульптуру Пикассо[13]. В основании – что-то вроде блестящего стального цилиндра с двумя расставленными лапами-тумбами, дальше торчит решетчатое опахало, а над ним то ли овальная пуговица, то ли глаз с двумя зрачками в обрамлении гигантских вислых не то крыльев, нето ушей. Кубистический портрет любимой афганской борзой гения-шутника. Под лапами “щенка” резвились дети.

Как возмущались горожане, когда этого “монстра” водрузили в самом сердце Чикаго. Но шли годы, и скульптура повторила судьбу Эйфелевой башни: сперва ее ненавидели, потом пустились беззлобно вышучивать, притерпелись к ней и, наконец, полюбили и возвели в ранг неофициального символа города. У ее подножия, в бурлении деятельной городской жизни я была как рыба в воде. Вот бы перебраться из нашего скучного дорогого предместья поближе к центру. Хотя разве уломаешь Фрэнклина...

– Значит, сегодня? – многозначительно спросила Кэтлин.

Я кивнула. Да, сегодня великий день, точнее, ночь.

– Он уже в курсе?

– И да и нет. Подробности я утаила, только предупредила, чтобы ничего не планировал на вечер. Сказала, что готовлю сюрприз.

– Ощущаешь себя настоящей женщиной, верно? И больше не стыдишься этого?

– Да, наконец-то.

– Сексуальность у нас в крови.

Как бы подтверждая эту мудрость, из четырех мощных динамиков ударил напористый джаз-рок, и на открытую эстраду вырвалась группа танцоров. Словно под напором здоровой агрессии, они неистово извивались и наскакивали друг на друга. Бежевые трико как вторая кожа обтягивали рельефные спины и стройные бедра, внушая мне не зависть и не отчаяние, а теплое чувство сопричастности.

Диета, спорт – и я получу такое же идеально вылепленное, сильное, безукоризненное тело. Возможно, даже запишусь в школу современного танца. Почему бы нет? Стоит похудеть, и весь мир у моих ног.

Досмотрев представление, мы с Кэтлин дружно защелкнули крышки на своих мисках с недоеденными салатами и водрузили их поверх огромного мусорного контейнера: рядом кружили бродяги.

– Ты и впрямь надеешься на сегодняшний вечер? – В ее голосе не было и следа надежды.

– Знаю, о чем ты думаешь, но этот вечер нужен и мне, и Фрэнклину. Последние месяцы тяжело дались нам обоим. Когда один ложится спать, другой уже вскакивает, и мы почти не видимся. Уверена, он не меньше моего чувствует себя заброшенным и страдает от этого. Но сегодня мы все переиграем заново. Начнем жизнь с чистой страницы – без обид и взаимных унижений.

Мне совершенно не понравилась тревога, читавшаяся в глазах Кэтлин. Слишком уж она отдавала жалостью.

– Если что не так, немедленно звони.

– Кэтлин, ну как можно? Будь Фрэнклин таким подонком, каким ты его рисуешь, стала бы я жить с ним столько лет?

– Я рисую? Только с твоих слов.

– Неужели я таким представляла его? – Я опустила глаза. – Наверное, просто перекладывала на Фрэнклина вину за собственные проблемы. – Я обняла Кэтлин. – Пожалуйста, попробуй разделить мою радость. Вот увидишь, эта ночь станет поворотной.

Она легонько встряхнула меня за плечи:

– Очнись и запомни – не все выходит так, как задумано. И нет ничего хуже растоптанных иллюзий.

– Не волнуйся за меня. Я чувствую, чувствую, что вскоре моя жизнь переменится.

– Ну и пафос. Пожалуй, от такого тона и вывернуть может. – Она улыбнулась. – Ладно, долой мрачные пророчества. Кстати, ты уже подобрала антураж для совращения мужа?

– Угу. Апартаменты для новобрачных в отеле “Риц-Карлтон”.

Кэтлин присвистнула.

– Вот черт, что ж ты раньше молчала? Я бы тебе такую скидку устроила!

– Лучше отправляйся в свой офис и толкни по дешевке парочку туров в какой-нибудь Бейрут.

– Игрушки не забыла?

Вместо ответа я приоткрыла молнию вместительной сумки; внутри полыхнул ярко-желтый полиэтилен фирменного пакета “Сэкскурсии”.

– Нарядишься, я надеюсь, с самой разнузданной сексуальностью?

– От Неймана.

– От Неймана?! На кой черт тебе сдалось это викторианское барахло? Тут нужно нечто беспредельно развратное, открытое спереди, сзади и с боков, словом, совершенно похабное...

– Пока, Кэтлин.

– Подожди.

Порывшись в своей гигантской сумке, она выудила нарядный сверток в знакомой солнечно-желтой упаковке, кокетливо перевязанный ленточкой.

– Прими мой скромный дар.

– Это мне? – Я без тени подозрений зашуршала бумагой.

– Бывает, что и мужикам нравится. Конечно, если они не боятся смелых экспериментов. Вот черт, забыла купить батарейки!

Из обертки проглянула надпись на коробке: “Вибратор электрический трехскоростной, сорт высший”. Я засуетилась, в панике водворяя обертку на место.

– Кэтлин, ты просто...

– Мне пора.

Она с хохотом нырнула в жующую сэндвичи толпу и исчезла в дверях офиса, крикнув напоследок:

– Счастливо провести вечер!

* * *

– Контора “Рихтер, Ханна, Аверс и Лав”, добрый день.

Незнакомый девичий голосок провинциально гнусавил слова. Я вежливо попросила к телефону мистера Аверса.

– Минуточку.

В телефонной трубке механически забренчал “Турецкий марш”. Сама судьба подарила мне несколько мгновений ожидания. Кровать жалобно застонала, когда я упала на нее. Ноги, стиснутые туфлями на каблуках, пульсировали жестокой болью. На пятках вздулись волдыри, икры свело судорогой. Вот она, оборотная сторона бурной светской жизни. К тому же моим бедным ногам пришлось таскать лишний вес.

Саднящая боль воскресила в памяти годы юности. Бывало, доковыляв с очередным поклонником до кинотеатра и рухнув в кресло, я быстренько разувалась, а потом не могла втиснуть распухшие ступни в узкие лодочки. Приходилось тайком совать колодки в сумку и босиком ретироваться в вечерний мрак под финальные титры, пока в зале не вспыхивал свет.

Я заново переживала давно забытые ощущения – измученные, в кровь стертые ноги, а под ними рассыпанный попкорн, осклизлая от кока-колы ковровая дорожка, комки жвачки и острые, как гвозди, края смятых пачек от сигарет. Интересно, у Рикки есть туфли на шпильках? Вряд ли, нынешние подростки превыше всего ценят комфорт. Утром пытка начнется снова: едва ли тут, в отеле “Риц-Карлтон”, можно заказать пару растоптанных кроссовок на вынос.

Бравурная мелодия в трубке резко оборвалась.

– К сожалению, мистер Аверс сейчас на совещании, – протянул равнодушный женский голос. – Хотите оставить сообщение?

– Да, будьте добры. Я миссис Аверс.

– Миссис Аверс?

Я подпустила в голос старческого дребезжания:

– Его мать.

Стыдись, Барбара. Я скосила глаза на часы: электронный циферблат у изголовья высвечивал пять минут пятого. Лучше поспешить, а не то муж улизнет на очередной обед!

– Фрэнки ждет моего звонка.

Девчонка неуверенно мяукнула. Представляю, как она ворочает своими маленькими скрипучими мозгами! Наконец телефонная кошечка решилась:

– Если желаете, я его вызову.

Развалясь на покрывале, я смотрела в зеркальный потолок. Зрелище оказалось так себе – мучительная боль в ногах аукалась жалкой сморщенной физиономией. Пожалуй, торопиться незачем. Пока отдышусь, пока приведу себя в порядок...

– Не трудитесь, деточка, – прошамкала я в трубку. – Просто передайте Фрэнки, что сегодня вечером у него важная встреча. “Риц-Карлтон”, номер 1760, ровно в полшестого, не перепутайте. А в постскриптуме – SOS.

– Какой еще соc? – растерялась трубка.

– “Соверши обряд самопожертвования”, – пояснила я.

Секретарша послушно процитировала безумное послание, и я тут же дала отбой.

Постанывая, добрела до гостиной и занялась припасами. В холодильнике лежали паштет с трюфелями, ассорти мягких сыров и прочие гастрономические изыски. Правда, при транспортировке слегка пострадала упаковка вишни в шоколаде... Я машинально расковыряла ее ногтем, но вовремя опомнилась. Сделала глубокий вдох... Мне нисколько не хочется этих ягод...(Выдох.) В тающей шоколадной корочке...(Вдох.) Этих крохотных бомбочек, взрывающихся горьковато-сладким сиропом на языке...Я бессильно поскрипела зубами, медленно, толчками выдохнула, и первобытной силы приступ потихоньку отпустил.

– И не введи нас во искушение! – взмолилась я как никогда искренне, запихала шоколад в поддон морозильника и от греха подальше сбежала в спальню. Пора было распаковать и расставить по местам остальные сюрпризы.

Первым делом я благоговейно расстелила на кровати только что купленный пеньюар. Ну, держись, Фрэнки! Вот они, триста пятьдесят долларов, инвестированные в спасение семейного очага. Достойное вложение.

К тому же просторное одеяние ничего не стоит подогнать по фигуре, когда во мне останется на пять размеров меньше. Продавец очень доходчиво объяснил, как это делается. Я уложила сорочку и накидку из черного атласа изысканными драпировками, распушила оторочку из перьев марабу, наслаждаясь прикосновением нежных волосков к коже.

Раскладывая у кровати игрушки из “Сэкскурсии”, я нервно хихикала. То-то удивится Фрэнклин, когда я предстану перед ним на пороге, вся в шелках и перьях!

– А теперь, мадам и месье, коронный номер!

И с последним пакетом на ритуально простертых вперед руках я вступила в святая святых. За непритязательным словом “ванная” таился царский зал с мраморным орнаментом на полу, стенах и потолке. Но главное – с умопомрачительным бассейном. Для олимпийских заплывов, пожалуй, тесноват, но вполне годится для компании из десяти лентяев или одной энергичной влюбленной пары.

Стеклянная стена ванной выходила на юг, и ослепительная панорама предвечернего Чикаго магически удваивалась в противоположной стене, состоящей из зеркал. Я опустилась в кресло, сощурилась, и выложенный ультрамариновым мрамором прямоугольник бассейна словно поплыл в небе над крышами.

Массивные хрустальные краны сверкали подобно бриллиантам. Изобразив фанфары и барабанную дробь, я крутанула краны, и вода ударила плотной струей. Пора обживать владения. Из сумки на край бассейна перекочевали пена для ванны с миндальным маслом, нежная натуральная губка, ароматические масла. Скоро передо мной ровным солдатским строем выстроился ряд склянок и пузырьков.

Вода прибывала с мерным шумом, над ней заклубился теплый пар, туманя отражения в зеркалах. Вглядываясь в мягкую дымку, я изогнулась и приподняла волосы, обнажив шею. Так, теперь нужно прикрыть глаза, приподнять одну бровь и надуть губы. Увы, вместо Мэрилин Монро в зеркале за облаком пара появилась какая-то бледнолицая Вупи Голдберг. Неважно, интимный полумрак и бутылка шампанского кому угодно добавят вдохновения, и перевоплощение пройдет как по маслу.

Я прошла к стеклянной стене, с наслаждением ступая по прохладному мрамору. Подо мной, насколько хватало глаз, раскинулся огромный город, вздымавший к небу зеркальные кристаллы высотных зданий.

День неприметно угасал. Солнце медленно, словно нехотя, скатывалось в западные кварталы, плутало в лабиринте домов и роняло в проулки длинные густые тени. На востоке огромный лоскут озера Мичиган прощально отблескивал под косыми лучами солнца, постепенно наливаясь глухим грифельным тоном.

Скорей бы ночь. Небоскребы растворятся во тьме, превратятся в светящиеся миражи, сверкающие, как стразы на черном бархате. Мы с Фрэнклином зажжем свечи, соскользнем в душистую воду, и весь этот призрачный ночной город будет принадлежать одним только нам. С ног до головы натремся ароматическим маслом, станем кормить друг друга виноградом и задыхаться от затяжных поцелуев под водой...

Я завернула хрустальные краны и начала раздеваться прямо перед гигантским окном. Долой жалюзи и шторы. То, что я привыкла считать естественной скромностью, Фрэнклин раздраженно клеймил как ханжество. Пускай близлежащие небоскребы ощерятся биноклями и телескопами, пускай все окрестные маньяки и извращенцы крутят окуляры потными пальцами – обновленная Барбара к вашим услугам, господа.

Я расстегнула пояс и отшвырнула его в угол. Фрэнклин часто пенял мне за якобы ложную стыдливость. Что ж, никогда не поздно измениться. Со всем отпущенным на мою долю эротизмом я неторопливо расстегнула одну за другой жемчужные пуговки платья и повела плечами. Прохладный шелк заскользил по телу, задержался на груди, потом на бедрах, и платье воздушным кольцом улеглось на полу.