Игнат бежал, и в этом лабиринте незнакомых улочек, хитросплетении поворотов и каменных ступеней, сердце безошибочно вело его к Альке, указывая учащенным биением правильный путь.

Он увидел ее за стеклом небольшого магазинчика и остановился. Впился жадным взглядом в худенькую фигуру девушки у витрины, в тонкий знакомый профиль, который вспоминал бесконечное число раз. Она вышла из лавки молочника с бумажным пакетом в руке, притворила дверь и медленно пошла по улочке. Побрела, какая-то неживая, словно застывшая тень себя прошлой, в легком осеннем пальто и туфлях-лодочках. Поправила рукой волосы, которые волной падали на плечи из-под простенькой блеклой шапки. Они заметно отрасли и Игнат вдруг улыбнулся, вспомнив, какие они у Сашки красивые. Вспомнил свои пальцы в ее густых, шелковых прядях. Как перебирал их и гладил, как пил губами теплоту у нежного девичьего виска. Он подумал о том, что Сашкиным каштановым волосам и серым глазам подойдет цвет осенней листвы – еще яркой, солнечной, не потускневшей под зимним ветром.

Игнат затаил дыхание, глядя на девушку. Мимо прошла пожилая пара, но она даже не взглянула на них. Лишь слабо кивнула на вежливое приветствие.

Саша Шевцова, девчонка-соседка из его детства. Он до сих пор помнил день, когда впервые ее увидел. Когда впервые взял за руку и поцеловал. Когда узнал секрет: почему для всех она Чайка.

Нет, она не могла его забыть, не могла.

Ноги не слушались. Тяжелые и ватные, они будто приросли к земле, но грудь расширяло счастливое дыхание и хотелось кричать. Оттого, что Сашка здесь, что он наконец-то может ее видеть … и может обнять. Может жить, потому что жизнь без нее бессмысленна.

- Аля, - губы выдохнули негромко. Игнат позвал осторожно, боясь напугать. Скорее потому, что не мог молчать. - Аля!

Она не должна была услышать. В лицо парню дул несильный ветер, относя звуки голоса к озеру, но прямая спина девушки вдруг напряглась, а шаг сбился. Сашка остановилась и замерла.

Игнат шагнул навстречу.

- Аля…

Медленно, так медленно, словно время в этот момент застыло, Саша повернула голову. Не сразу взглянула, будто эхо услышала. Но, наконец, оглянулась.

У Игната от радости закричало сердце, едва он увидел любимые черты. На лице парня расцвела улыбка, от которой тысячи девчонок еще сойдут с ума, но принадлежать она будет всегда только одной. Только ей. Его сероглазому Алому.

Однако серые, пустые глаза скользнули по нему невидящим взглядом и закрылись. Он никак не мог ожидать, что она вдруг отвернется и сделает несколько шагов. Вновь споткнется и простоит так томительные секунды, пока пакет не выпадет из рук, а у ног разольется молоко.

- Алька!

Он помнил о предупреждении Генриха, но не мог не идти к ней, повторяя ее имя.

Она вдруг стремительно обернулась, схватилась рукой за воротник у горла, вздохнула, силясь что-то сказать… и не смогла. Распахнутый взгляд застила пелена, губы задрожали, а в глазах встали слезы. Лицо всегда сильной Сашки исказила такая боль, что последние разделяющие их метры Игнат пробежал. Ослабевшие ноги подкосились, и она упала бы, если бы он не удержал. Не обнял крепко, прижав к себе.

- Это я, Алый. Я!

- Ты… - только и смогла выдохнуть. – Ты…

Он прижимал ее к груди, гладил волосы. Стянув с головы шапку, зацеловывал любимое лицо, а слезы все катились из глаз. Соленые и горькие, непролитые за столько лет, они блестели на щеках, и Игнат чувствовал губами их вкус. Горечь невысказанной тоски, оплётшей измученное сердце его Альки, и сладкий вкус радости, возвращающий к жизни.

Сашка плакала, а пальцы впивались, цеплялись за крепкие плечи…

- Пух, как ты мог меня оставить? Как ты мог?! Ты ведь сказал, что я больше не одна, а сам…

- Не мог, Алечка. Не мог!

…целовала шею, подбородок, губы. Гладила скулы. Она спрятала лицо на его груди, прижалась щекой, и теплая ладонь легла на девичий затылок.

Эти двое наконец-то встретились. И снова было дыхание на коже и пальцы в волосах. Теплая, хрупкая, уже не стальная Алька в сильных руках Игната.

- Игнат, я ведь умерла.

- Ну что ты такое говоришь.

- Правду. Теперь я знаю, что жизни после смерти не существует. Жизни без тебя не существует. Не оставляй меня больше никогда.

- Не оставлю!

В его глазах тоже стояли слезы, но на губах цвела улыбка. Как же она ей нравилась, всегда нравились ямочки на смуглом синеглазом лице и белозубое счастье, живущее в соседском мальчишке. Сашка подняла голову и провела по его губам пальцами. Прикоснулась нежно к лицу.

- Пух, это ты. Это на самом деле ты! – снова прижалась к нему, закрыв глаза и крепко обняв за шею. – Но я же видела, как в тебя…

- Не вспоминай, - он успокоил ее поцелуем. – Не надо. Я не мог умереть, потому что у меня есть ты – мой Алый. Я знал, что ты не забудешь.

- Игнат!

- Алька!

Он обнял ее за талию, собираясь поднять, закружить от нахлынувшего счастья встречи, но она остановила его внезапным:

- Осторожнее!

… и парень вдруг замер, распахнув глаза, и девчонка тоже. Они уставились друг на друга, говоря взглядами.

- Аля, ты что? – Игнат сглотнул волнение, когда она взяла его ладонь и приложила к своему животу. – Ты ждешь ребенка?

Сашка еще не успела ответить, а в синих глазах уже плескалось море чувств, от изумления до радости. Он все понял без слов.

- Неужели это правда, Аля? – задохнулся от новости. - И ты скоро станешь мамой?!

- Да, Пух. Почти пять месяцев уже, - Сашка улыбалась сквозь слезы и сама смущенная. – А ты папой, - потянувшись, ласково отвела длинную челку со лба парня. - Мне кажется, мы зачали его на крыше, когда ты спас меня, помнишь? – сказала. - В тот день ты был моим хранителем. Ты всегда им был, Пух. И моими крыльями.

В ее глазах впервые так ярко и неприкрыто отражались чувства к нему.

- Алька, но это же… С ума сойти! – у Игната не хватало слов.

- Не знаю, чем я тебя заслужила. Однажды в дождь я загадала желание. Мне захотелось, чтобы в моей жизни произошло настоящее чудо, и тем же вечером я впервые увидела тебя сквозь стекло. Столько окон, а ты почему-то нашел именно мое.

- Я помню. Тогда мне подсказало сердце.

- Я всегда знала, что ты необыкновенный, Пух. И всегда тебя любила.

- Алый мой, - он ее поцеловал.

- Я так рада, что наконец-то могу тебе об этом сказать. Что теперь ты знаешь. Что ты жив! Игнат…

Игнат засмеялся, прижимая Сашку к себе.

- Жив, Алька! И наша жизнь с тобой только начинается! – искренне пообещал. - А твой секрет никогда и не был для меня тайной. Я верил, что однажды услышу. Для меня ты всегда была и будешь единственной. Я бы не разрешил тебе любить другого, никогда!

Очень близко, буквально в метре от них раздался недовольный мужской голос:

- Ты смотри, какой уверенный! Не разрешил бы он. А кто за тебя в школе пацану нос расквасил и дружкам его навалял? И что ты в нем нашла, Санька? Да ты у меня в сто раз красивее! Вся в отца. А он как был сопляком, так им и остался. Только щеки спали и кадык появился. А так все тот же маменькин сынок. Надо было его еще в детстве по заднице отхлестать нотной папкой, чтобы голову тебе не морочил.

Игнат, улыбаясь, крепко обнимал Сашку, давая ей, вмиг застывшей в его руках, время очнуться.

- Ну, не такой уж и сопляк, раз могу себя обеспечить. А Альку я все равно заберу.

- И занимаешься черт знает чем!

- Вообще-то учусь на дипломата и играю в довольно известной группе. Кстати, при желании, могу будущего тестя пригласить на концерт.

- Да ты и поешь-то наверняка фальшиво! Позориться не хочу.

Игнат не растерялся и очень чисто спел:

«Someone will love you

Кто-то другой полюбит тебя,

Someone will love you

Кто-то другой полюбит тебя,

Someone will love you

Кто-то другой полюбит тебя,

But someone isn't me

Но это буду не я.

А Шевцов рассмеялся.

- Ну-ну! Не зарекайся, умник! Но уел, признаю. Генрих, ты слышал, как он меня? Нет, ну что она в нем нашла, мы ведь с тобой лучше, скажи, старина!

Генрих Вишневский тактично кашлянул в кулак. Художник был так растроган и счастлив за свою девочку, что у него у самого в глазах стояли слезы.

- Ну, не знаю, Дима. Мне кажется, Саше он нравится. И я почему-то склонен думать, что тебе тоже.

- Думаешь? – удивился мужчина. - Хотя…

- Папа?!

Шевцов не выдержал и протянул к дочери руки:

- Санька!

Обнял ее, птицей влетевшую в его медвежьи объятия и прижал к груди. Прижался и сам щекой, чувствуя, как в душе проворачивается ком.

- Папа… Папка! Я знала, я верила, что ты живой! Где же ты так долго был?!

Вспоминать не хотелось. Он поклялся себе, что если выберется  – забудет.

- Далеко был, Санька. Там, откуда не возвращаются. Но я не мог не вернуться, зная, что ты меня ждешь. Прости дочка, за все прости! Я чуть не опоздал…


Еще будет вечер, Сашка с Игнатом уйдут гулять к озеру, и Генрих Соломонович о многом расскажет ее истосковавшемуся по новостям отцу. Они снова будут сидеть в кафе, есть суп Минестроне и пармскую ветчину, пить чай с хлебом с маслом, отказавшись от разогретой пиццы, и говорить, говорить. Дмитрий будет жадно слушать, как и чем жила его дочь, а Генрих не поскупится на рассказ.

- В город я не вернусь, - скажет художник, - хочу немного пожить здесь. Мне нравится Монте-Изола, нравится Италия. Озеро, горы, тишина. Давно я не уходил в работу с головой и душой. Знаешь, я думаю нарисовать несколько картин на морскую тему. Кстати, эта любимая тема Саши – море и утесы. Дима, ты не думал остаться на острове? Как ты относишься к рыбалке? В озере Изео очень много рыбы.

- К рыбалке?

- Да. Представляешь, я совершенно не умею удить и собираюсь научиться.

 Мужчина устало вздохнет, услышав слово из своей старой жизни, которое он уже успел забыть, и задумается.

– Думаю, хорошо отношусь, - скажет. - Но жить здесь мне не по карману, Генрих, так что рыбачить будешь без меня. Я ж не какой-то чертов богач. У меня тетка есть старая,  живет в деревне, вот к ней и поеду. И порыбачу в охотку при случае. А пока устроюсь где-нибудь грузчиком. Пить я завязал, сил, слава богу, хватает, так что не пропаду. Да и Сашке с Игнатом надо на первых порах помочь, сам понимаешь.

- Ты бы мог здесь работать. И не обязательно грузчиком.

- Здесь? – удивится Шевцов. - Смеешься, Генрих? Да кому я здесь сдался?

И старик пожмет плечами.

- Ну, думаю, что я вполне бы мог тебя нанять. В качестве, например, э-э, охранника. Я думаю перевести сюда кое-какие свои работы. Картины дорогие, мало ли кто позарится. И потом, у меня ведь кроме Саши никого нет. А так как она моя наследница, а человек я не бедный, то и ты выходит, Дима, мне не чужой. А ребята пусть в моей городской квартире живут. Она у меня просторная, места всем хватит.

- Что? Ах ты ж, хитрый старый хрыч. Ты чего это придумал? Думаешь, я буду сидеть на твоей шее?


Именно на Монте-Изола Игнат второй раз сделал Сашке предложение выйти за него замуж, и на этот раз она сказала «да».

Тихо и нежно, чтобы на разбудить спящих в соседних спальнях Генриха и отца, эти двое занимались любовью. Не могли оторваться друг от друга и не могли перестать шептать слова. Живот у Сашки был аккуратный, в нем рос их будущий ребенок, и Игнат нежил его губами. Целовал грудь, жадно ласкал обнаженную Альку, ловя ртом тихие стоны удовольствия.

Что еще нужно двоим для счастья? Когда он и она, а с ними их общее будущее? Наверно, услышать еще и еще самые искренние и желанные слова на свете: «Я люблю тебя».

- Я люблю тебя, Пух! Люблю…

Эпилог

- Деда, а почему у тебя такие большие глазки?

- Это чтобы тебя лучше видеть.

- Деда, а почему у тебя такие большие ушки?

- Это чтобы тебя лучше слышать.

- Деда, а почему у тебя такая большая… шабля!

Темноволосая малышка смеется и обнимает мужчину за шею, вертится на руках. В известной художественной галерее проходит выставка картин двух художников – Генриха Вишневского и Александры Савиной, и сегодня здесь многолюдно – пришли любопытствующие, критики и журналисты. Коллеги-художники. Все работы, кроме знаменитого полотна «Исповедь боярыни Ямщиковой», представлены публике впервые, и вокруг слышится живое обсуждение. Все соглашаются, что работы лучшей ученицы знаменитого мастера достойны своего учителя и пророчат художнице большое будущее.