– Я никому его не отдам! – завопила женщина, прыгая на Гришку и пытаясь закрыть его своим хрупким телом.

Я смерила взглядом тщедушную фигурку и поняла, что Катя легко и свободно поместится в объемистом желудке смертоносного чудовища.

– Мне только сфотографировать, Катя, пожалуйста, на секундочку, – жалобно заныла я, вытаскивая телефон из кармана.

Но мобильник застрял, он не хотел вылезать из уютного гнездышка. Удача отвернулась от меня. Она решила проверить меня на прочность.

– Не дам фотографировать Гришку, – Катя раскинула руки по обе стороны бугристого туловища.

Аппарат прочно сидел в кармане, будто решил поселиться там навеки, я дергала «молнию», куртку, но мобильник не вылезал. И тогда Катя поднялась с крокодила. Она поднималась словно в замедленном кадре, сначала отделились руки, затем голова, ноги, и вот все тело сумасшедшей женщины устремилось ко мне в стремительном и легком полете. Это был удивительный поворот событий – неожиданный, спонтанный, совсем как в фантастическом фильме. Мобильник вдруг поддался моим рукам и легко вылез из кармана, и я успела сделать роскошный снимок. Всего один снимок, но его хватало с лихвой для взятия моей звездной вершины. Женщина еще не слезла с тела крокодила, она лишь привстала. Растрепанные волосы, открытая грудь, голые ноги. Откровенная эротика с легким порнографическим уклоном. Катя еще бежала ко мне, а я уже торопливо нащупывала ручку двери, не отводя завороженного взгляда от лица влюбленной и очень сумасшедшей женщины.

– Я люблю его, люблю, люблю и никому не отдам, я разобью твой телефон, если твои фотографии появятся где-нибудь, его заберут у меня, уничтожат, убьют, а меня отправят в сумасшедший дом! – кричала взбесившаяся Катя, растопыривая руки, будто собиралась задушить меня.

Она бы и задушила, с нее бы сталось, если бы я вовремя не выскользнула за дверь. Я бежала, а меня настигала ненормальная Катя, продолжая выкрикивать странные лозунги. Выкрики походили на рваные куски суконного полотнища, они звучали отрывисто, резко, грубо: «Я люблю, он любит, мы будем вместе, мы не расстанемся». Ничего сверхъестественного в этих слоганах не заключалось. Обычные признания, присущие всем влюбленным на планете. Они звучат на любом языке одинаково. Во все времена и у всех народов. Наверное, директор Всемирного банка часто повторял их своей любимой женщине. Но в Катиных устах эти безобидные слова напоминали революционные куплеты, они призывали к разрушению всех существующих норм морали и нравственности. Был момент, когда Катя уже почти догнала меня. Женская рука судорожно скользнула по шелковистой ткани моей куртки. Я прибавила ходу, почувствовав родство с нашей Динкой. Она точно так же галопирует по редакции, вся в мыле и пене. И я шла рысью, иногда переходила на галоп, меняя темп и ритм. И все-таки ушла от преследовательницы, в маршрутке не стала смотреть в заднее стекло, не хотела встречаться взглядом с Катей, но не выдержала, оглянулась. Она стояла на обочине. Мне стало жаль Катю. Она смотрела на дорогу безумным взглядом, будто от нее сбежало счастье. Ей уже не догнать меня, как не догнать и его. А я успела схватить личную Жар-птицу за хвост, она крепко сидела в моем мобильнике, но одержанная победа слегка отдавала горчинкой. Я еще не знала, как оценить и на каких весах взвесить чувства этой растрепанной женщины, сбежавшей от родного мужа в компании с крокодилом. Я не понимала Катю. Любое сумасшествие начинается с добровольного ухода из реальной действительности. Человек самостоятельно погружает себя в забвение. Это его личное желание. В другом мире ему хорошо живется, там нет страхов, сомнений и слез. Но мысль оборвалась на середине, она звонко лопнула – я шла по неверному пути. И страх у Кати есть, она же боится потерять Гришу, боится, что его отнимут, значит, и сомнения присутствуют. И она плачет по ночам, потому что любая женщина плачет и днем, и ночью. Как нормальная, так и сумасшедшая. Я потрогала карман куртки. В нем притаилось мое счастье. Но я не боялась его потерять. Оно было моим, личным, завоеванным в тяжелых и продолжительных боях на любовной войне.

Пришла пора возвращаться в Питер. Я одержала победу. Когда все удается – даже дышится легко. Долго тянутся последние минуты перед отъездом. В Иванове уже поздний вечер. Наверное, мне никогда не доведется побывать еще раз в этом городе. Он прошел мимо меня смутным пятном, белеющим в темноте узким лицом Вовика, слезливым хлюпаньем Григория Петровича, дикими возгласами Кати и остановившимся взглядом жутких крокодильих глаз. Нерасторопный Гриша был явно изумлен темпом стремительно развивающихся событий.

Я почти на ходу вскочила в скорый поезд. Состав плавно набирал скорость. Билетов в кассе не было. Буду спать в тамбуре. Дам денег проводнице и умолю довезти меня хотя бы до ближайшей станции. Вдруг там есть билеты? Но проводница оказалась вполне дружелюбной девчушкой моего возраста. Она устроила меня в своем купе. И денег мало взяла за проезд. Даже чаем напоила и выложила передо мной горку домашних бутербродов. Я поела, мысленно поблагодарив судьбу. И здесь повезло. Даже в поезде меня догнала удача. Я сразу уснула. Мне приснился Зимин. Олег Александрович ласково улыбался и манил меня к себе. Он стоял в зимнем саду, кругом цвели пышные растения, каких я никогда не видела в реальности. Наверное, это были зловредные портулаки. Они были настолько пышны, что затмевали яркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь стеклянную крышу. А Зимин уходил все дальше и дальше, ускользая от меня, я бежала за ним, а сад ширился, разрастался, и растения покрывались новыми ветками и цветами. Я же никак не могла понять, какие чувства испытывает ко мне этот ледяной человек с горящим сердцем. Зачем я ему нужна? И зачем мы здесь? Я была еще слишком мала, чтобы разобраться в сложных чувствах. Они не поддавались исследованию. Я не смогла бы разобрать эти чувства на филигранные части, не понимая тонкостей собственных ощущений. Чтобы стать мастером в любовном деле, нужно пройти через адскую дорогу, а я была только в начале пути. Лишь одно я знала точно – материал на статью у меня есть. Его много, и он фактурный. Мой крокодил надежно сидит у меня в кармане. Спала я крепко, но беспокойно. Зимин уходил от меня в пустоту и одиночество. Я не понимала, почему он уходит. И еще в сонном беспокойстве присутствовала одна здравая мысль: наконец-то я стану олицетворением героя одного дня. А мне и этого будет достаточно. Более чем. Ведь это мое первое достижение на корреспондентском фронте. Естественно, меня глодало легкое сомнение, я же добилась победы не совсем праведным путем. Но желание стать героем было сильнее условностей, а гром победных литавр окончательно заглушил брюзгливое ворчание совести.

Я бежала по следу, пытаясь догнать исчезающего в туманной дымке Олега Зимина. Казалось, вот он рядом, я ощущала родной запах, осязала его тепло. Но мне так и не удалось встретиться с ним во сне. Он по-прежнему шел вперед и наверх, иногда приближаясь. Но едва я касалась его, он сразу же удалялся от меня, взбираясь по небесной лестнице. Мы были разными. И жили в разных мирах. На соседних планетах. Вот, думалось, протянуть руку, чтобы коснуться любимого. Но тут же разверзалась зияющая пропасть. Нас разъединяла судьба. На этой тоскливой ноте я проснулась. Проводница сидела напротив и приветливо улыбалась. Она была умытая и свеженькая, как райское яблочко. Чужая бодрость вызвала во мне легкую зависть.

– Скоро Москва, – сказала она, – ты чаю хочешь?

– Хочу, – пробурчала я, испытывая некоторое недовольство от увиденного сна, мне так и не удалось догнать любимого мужчину, – а ты кто?

– Валя, Валюшка, вчера мы не познакомились, – улыбнулась проводница, – а ты так крепко спала. Умаялась, видимо, за день. Ничего, в Питере отдохнешь.

Милая Валюшка поставила на столик стакан горячего чая в оловянном подстаканнике, звонко побренчала ложечкой, размешивая сахар. От домашних, теплых звуков у меня тоскливо заныло сердце, но усилием воли я отбросила грустные мысли в сторону, ведь у всех звезд трудная жизнь, но они должны уметь добиваться цели любой ценой, чтобы светить вечно. Вот единственная цель, оправдывающая средства. А у меня есть главная звездная составляющая – терпение. Все остальное приложится. О любви я старалась не думать, пусть мое чувство временно полежит на полочке ожидания. Мы распрощались с Валюшкой по-родственному, крепко обнялись, потерлись щеками, носами, всплакнули, то есть из наших глаз вытекло по одной капельке утренней росы, затем промокнули росинки салфетками и пообещали, что будем дружить вечно, до самой смерти. У девушек часто такое случается. Внезапный порыв чувств, клятвы в верности и полное забвение в конце платформы. Добрая Валя мгновенно стерлась из моей памяти, едва я вышла на площадь трех вокзалов. На Ленинградском мне продали билет до Северной столицы. Я крепко спала в поезде, любовные сны обошли Николаевскую железную дорогу стороной.

С Московского вокзала сразу рванула на Петроградскую сторону. Смешно сказать – «рванула», ранний троллейбус вяло тащился по Невскому, а мне хотелось лихо разогнаться на нем, чтобы он мчался по городу вроде шикарного «мерса». Но рано или поздно все транспортные средства прибывают в пункт назначения. Троллейбус остановился на Пушкарской, две минуты ходу, и моя коммунальная квартира показалась сущим раем после ивановских похождений. Я долго и тщательно начищала и надраивала собственное тело, будто вернулась из долгих странствий по пыльным пустыням и плоскогорьям. Когда моя кожа заблестела и засветилась всеми оттенками юности, я принялась выбирать звездный наряд. Вещи вылетали из шкафа, будто кто-то невидимый швырялся оттуда гранатами. Вскоре ворох одежды на полу напоминал небольшую горку на средней возвышенности. Вещевой спектакль закончился неожиданно просто, как все неразумное. Я выбрала черную рубашку и широкие шаровары. В ивановской поездке я сбросила два килограмма, не меньше, отчего шаровары сваливались на середину бедер, иногда они угрожали окончательно съехать, но я мастерски подтягивала их почти до подбородка. Война с брюками бодрила и придавала вдохновения. Я отварила кусок мяса, второй артистично зажарила. В данную минуту греко-римский энергетический коктейль служил лекарством для моего истощенного организма. Ощутив могучий прилив сил, я понеслась в редакцию.

Лестница, лифт, ступени, коридор. Сейчас я его увижу, сейчас... но опять вышла какая-то неувязка. Никто не ждал меня из командировки так рано. Я встретилась с равнодушными лицами, серыми пятнами, вялыми улыбками. Героев выбирает народ. По определению. И он не любит, когда герой чересчур торопится оседлать высокий пьедестал. Один лишь компьютер приветливо откликнулся на мое прикосновение, даже подмигнул мне зеленым глазом, видимо, искренне обрадовался нашей встрече. Он стоял в глубине ниши, заброшенный и забытый. Пришлось нежно погладить серый холодный бок, вливая в него тепло моих рук. Я всегда одушевляю «компы» – для меня они живые существа. Это как для сумасшедшей Катьки крокодил Гриша – тоже человек. И свой материал я решила сделать в этом же духе. Одинокая женщина, жаждущая неземной любви. Она не получила желаемое от своего мужа. От других мужчин. И тогда она перенесла всю свою нерастраченную любовь и страсть на несчастного крокодила. Некоторые женщины выбирают в партнеры компьютер. Вторые, третьи – автомобиль или собаку. У каждой свой вкус. И кавалеров они выбирают соответственно. Мой текст получался мирным и идиллическим. Но он не был звездным. Вот Соня сделала бы из крокодилового материала ядерную бомбу. Она взорвала бы общество своими гениальными выводами и прозрениями. Я задумалась. Ах, Соня-Соня-Соня. Мне никогда не владеть пером столь же виртуозно, как моя подруга. Соня – мастер высокого класса. А мне еще предстояло стать звездочкой, хотя бы для начала. Можно на один день. На одно мгновение. Я согласна. Ведь до яркости звезды мне еще шагать и шагать многие километры жизни. И не стоит ревновать к чужому мастерству. Я никогда не буду писать, как Соня. Мне нужно творить так, как могу это сделать только я. И вновь я бросилась на монитор, как на амбразуру. Буквы методично складывались в ровные строки, клавиатура стрекотала, клацала, и меня радовали эти звуки. Наконец-то я играю на клавишах, как на фортепиано. Ощущение легкости полета сопровождало меня ровно до той минуты, пока к моему гнезду не подгребла Марина Егоровна собственной персоной. Она тотчас же состроила свирепое лицо.

– Даша, ты что, уже приехала? – сказала начальница каким-то утробным голосом.

Странная она женщина все-таки, вместо радости в ее тоне слышалось холодное недоумение. Неужели мне нужно было вернуться из Иванова через год или два, а лучше через пять лет, наверное, тогда коллективной радости не было бы предела. Из-за перегородки тут же нарисовалась Соня.

– Здрасте, Марин Егорна, привет, Даш, пишешь? – промурлыкала Соня.

И ехидно ухмыльнулась. В Сонькином голосе я услышала злобу и ревность. Может быть, мне все кажется? Или они все изменились до неузнаваемости в мое отсутствие?