Внутри у меня все ликовало. Гордячка Сонька ноет и плачет, просится в компанию. А я не возьму, она же заест меня в дороге поедом. А я не умею говорить слово «нет». Еще не научилась. И сегодня у меня первое испытание. Проба пера. Мне впервые придется отказать близкой подруге. Ведь Сонька числилась моей подругой. Мы считаемся близкими подругами. Но это не так. Мы не дружим. Просто поддерживаем отношения. Моя якобы подруга совсем не умеет дружить. У Сони отсутствуют эмоции. У нее во всем преобладает рацио. Она даже на собственных похоронах умудрится провести переговоры с небесными силами. Периодически я плачусь Соньке в жилетку. И она жалеет меня ровно две минуты. Ей быстро надоедает сочувствие, и она отбрасывает меня в сторону как ненужный балласт. Мне становится обидно, и я обливаюсь слезами. Потом все забывается. Далее следует очередной сеанс психотерапии. Все вышеперечисленное и является главной составляющей пресловутой женской дружбы.

– Соня, – сказала я как можно тверже, – Соня, я не могу взять тебя с собой. Я поеду одна. Так решило верховное руководство.

Легче всего свалить все грехи на начальство. Разумеется, при этом возникает опасность, что Софья побежит искать правду у генералитета, но за это время мне успеют выписать командировочные. Я вытащила скомканный листок из надорванного конверта. Наверное, Соколов уже прочитал и выучил наизусть секретную информацию, только вот письмо сжевать не успел. Ему не позволила профессиональная совесть. При чтении письма мое лицо вытянулось в продольную линию от изумления. На листке было всего несколько слов, накарябанных плохой шариковой ручкой. Их нацарапал какой-то странный человек. Либо он находился в бреду, либо у него было очень плохое настроение. «Спасите невинную душу. В нашем городе погибает очень хорошая женщина, молодая и красивая. Она спит с крокодилом!» И все. Точка. И ни адреса, ни телефона. Что за белиберда, какой крокодил? Я искоса взглянула на Соньку. Она с силой барабанила по клавиатуре, а сама ждала, когда сварится редакционный суп. Я приуныла. Не дождетесь желанного горячего, уважаемая Софья. Суп у меня получился несъедобным, кажется, отъездилась Дарья Добрая в командировки. У меня никогда ничего не получится. В письме не было адреса. Там вообще ничего не было. Я съезжу впустую, но все равно надо научиться говорить «нет». И Соньку я с собой не возьму. Ее нельзя подставлять. Она не любит прокалываться.

До сих пор я не написала ни одной статьи. Ни разу не брала интервью. В течение года покорно стажировалась, перечитывая до дыр входящую корреспонденцию, терпеливо выискивала любопытных людей, интересную информацию. А по моим отчетам в командировки ездили другие – опытные журналисты. Они наскоро собирались, подписывали проездные и командировочные, уезжали из Питера возбужденные, с лихорадочно блестевшими глазами. А возвращались умиротворенные, счастливые, с победой в кармане. Вся редакция поздравляла счастливчика. В течение дня журналист ходил героем. А во лбу у него горела звезда. Но уже на следующий день триумфатором назначали другого, только что приехавшего со свежими новостями из очередной глубинки. А первый мгновенно стушевывался, уходил в тень до следующей командировки. И вот настал мой черед. И я жутко боялась облажаться. А тут еще Сонька со своими проблемами. Я постучала пальцами по столешнице. Из-за многочисленных перегородок вмиг высунулись встрепанные головы. Мне пришлось мило улыбнуться в пространство, и бессмысленный стук прекратился сам по себе. Слышимость в редакционном зале офигенная. А Соня все выжидающе постукивала по клавишам. Кто же ей поверит?

– Соня, я поеду одна, это уже решено, – сказала я, с трудом отрываясь от стула.

Подруга обиженно промолчала. А я знала, что творится внутри молчания. Сонька не верит мне. Она ждет моего позора. Многие в редакции ждут, когда наступлю на грабли по третьему разу. И Соколов в глубине души мечтает, чтобы я нечаянно прокололась. Тогда я стану несчастной и поплетусь к нему за утешением. И он меня приголубит, возьмет на ручки, покроет мое тело поцелуями. Не приду. Не ждите. И не опозорюсь. Вернусь из Иванова с победой. И ровно на один день стану героем. А потом – будь, что будет. Я долго ходила по этажам, ставила разные печати, собирала подписи, уточняла номера документов. И никто не подсказал мне, не проинструктировал, не научил, как найти эту женщину в незнакомом городе, погибающую от крокодиловой любви. Поистине легче иголку отыскать в стоге сена. Иголка-то одна, а погибающих женщин на свете несть числа. И крокодилов на планете много развелось – их миллионы и миллиарды, просто тьмы тьмущие. Грусть незаметно овладела моим сердцем. Почему-то все стало скучным, неприятным. И побеждать расхотелось. Наверное, все мои силы ушли на борьбу с лишним весом. Вообще-то, у меня нормальный вес, но в Питере многие девчонки сидят на различных диетах, вот и я попала под общее поветрие. В городе свирепствовал массовый девичий психоз. В итоге я получила вполне реальную анорексию. Меня просто воротит от любой еды. При виде аппетитного пирожного у меня начинаются спазмы отвращения. Борьба с лишним весом сродни эпидемии. Все девушки планеты сгорают от желания уничтожить в корне якобы зверский аппетит. Едва это происходит, сразу начинаются проблемы с обществом. Девичьих сил на жизнь не остается. Они кончаются во время борьбы с телом. В Испании озабоченные родители создали общество по спасению голодных девушек. Они объявили анорексию национальным бедствием. Но мои родители находятся далеко, а если бы они увидели меня воочию, безоговорочно присоединились бы к испанскому движению. Я встряхнулась, как мокрая собака. Мне невольно придется опробовать рецепт по выработке энергии от чемпиона по греко-римской борьбе. Это ведь он каждый день ест мясо с кровью и запивает все это хозяйство горячим бульоном. Я тоже хочу стать чемпионом среди звезд. За три недели. Отложив на минутку мысли о звездном восхождении, я подошла попрощаться с Соней. Мы же с ней подругами числимся. Подруги – это же почти семья со всеми вытекающими из нее последствиями.

– Ох, Дашка-Дашка, ничего-то ты не привезешь из Иванова, – вздохнула подруга с притворным сочувствием.

И Сонька посмотрела на меня стальным взглядом. Голос звучит медово, а в глазах плывут медь и олово. Я хотела тайком пролезть к ней в душу, но у меня ничего не вышло.

– Сонь, это у меня ничего не выйдет, понимаешь, – сказала я, – но это будет мой опыт. Любой опыт ценен, даже отрицательный. И мне не нужна чужая помощь.

– А я тебе не чужая, – холодно откликнулась Соня, – мы целый год вместе сидим, почти родней стали, из одной чашки чай пьем.

Она, как всегда, права. У нас одна чашка на двоих, а вторая разбилась, разлетелась осколками на счастье. Все, что приносит удачу, разлетается вдребезги. Закон Бойля-Мариотта.

– Соня, мы еще съездим с тобой в командировку. В Париж. Когда-нибудь. Но потом, чуть позже, – сказала я, чтобы разрядить сгустившуюся атмосферу.

Меня уже ждали в приемной у генерального и главного в одном лице. Олег Александрович Зимин является генеральным директором корпорации, главным редактором газеты и одновременно ее собственником. Однако имперские замашки не испортили его внешность, отнюдь. Мне кажется, наоборот, они украсили его, сделав Зимина солиднее и авантажнее. Олег Александрович всегда держит дверь в кабинет открытой. Ему мало воздуха и пространства, он пытается проникнуть в чужой мир, чтобы чувствовать себя хозяином положения в любом месте и в любое время. Зимин сразу увидел меня, едва я вошла в приемную, резво выскочил из-за стола и вышел мне навстречу.

– Даша-Даша, радость вы наша, командировку уже оформили? – сказал Зимин, излучая благожелательность и радушие.

До меня снизошел небожитель. Редко кому в наше время улыбается такая удача. А мне вот нечаянно подмигнула. Меня заметил в толпе сам верховный главнокомандующий. И не только заметил, но даже выделил в отдельную величину. Теперь я не отношусь к серым редакционным массам.

– Уже оформила, – негромко сказала я, испытывая смущение и робость.

Мне стало невыносимо жарко. Словно весеннее солнце распустило свои лучи, распространяя летний жар. В одну минуту с меня сошла бравада, куда-то подевалась наигранная храбрость, кожа прогрелась до основания и сползла, будто змеиная шкурка, оставив снаружи лишь одни нервные окончания. Меня бил озноб. Душевный жар Олега Зимина проникал только в меня. Больше никто ничего подобного не ощущал. В его присутствии меня будет опалять зноем и обдавать ледяной стужей. Это уже произошло. И это навсегда.

– Про крокодила мы давно знаем. Все знают. И никто не верит, – сказал, улыбаясь, Зимин.

А меня словно в доменную печь бросили. Так они все знали про этого крокодила! А меня мучили, пытали, иголки под ногти втыкали. Гестаповцы, лимоновцы, усамабенладеновцы. Неужели начальство везде одинаковое, неизменное, покрытое толстым слоем двуличия и ржавчиной лицемерия? «Комета» на них на всех не хватает. И тетя Ася давно в гости не приезжала.

– А я верю, – продолжал Зимин, – в вас, Даша, и верю, что вы справитесь с заданием. От первой командировки зависит вся дальнейшая творческая судьба журналиста. Как вы считаете, справитесь?

– Легко, – сказала я, с трудом преодолевая робость.

Зимин приподнял брови и опустил. Его несколько смутила моя наигранная храбрость. Олег Александрович присмотрелся ко мне, подошел, поднял руку и тут же опустил, окончательно смутившись. Наверное, он хотел прикоснуться ко мне, но почему-то не посмел. И я тихонько отошла в сторону. Прощание состоялось. Это ведь целый ритуал. Я побывала на дне мужской души. Там глубоко, чисто и ясно, но очень жарко. Мои уши пылали, как свечки. Я вся горела. Олег Александрович вздрогнул, видимо, что-то почувствовал, какое-то проникновение. Неопределенные ощущения витали в воздухе. Два человека пылали и горели от взаимного тяготения и всеми силами пытались продлить сладостные муки.

– Даша, тебя проводить? – раздался голос сзади.

Чуткая и лукавая Марина Егоровна подкралась сзади и незаметно, она пыталась спасти от неминуемого пожара редакцию газеты тиражом в два миллиона. Марина Егоровна, видимо, подошла на цыпочках. Сначала наблюдала, а потом решила вмешаться. Интересно, а как долго она тут стояла?

– Н-нет, меня не нужно провожать, – пробормотала я и юркнула за дверь серой мышкой.

Во мне полыхали отголоски большого костра. Я понимала, что симпатии Зимина распространяются гораздо дальше и глубже, чем можно было предположить. Он увлечен мной, ему интересно, но его внимание к юной особе заметно окружающим. И Марина Егоровна, и Лариса Петровна давно догадались, они ведь далеко не дуры. Да и генеральный, относившийся слишком снисходительно ко всем сотрудникам газеты, с небесной лестницы все же спустился впервые – сделал этот героический шаг ради меня. Не только женщины-легионерши, вся редакция заметила необычное в поведении высокого начальства. И Соколов, и Сонька, и даже наша каурая Динка. И все принялись перебирать тонкости и сложности прощального кружева. Они сплели огромную сеть из недомолвок, взглядов и ощущений. И накинули эту сеть на пятиэтажный дом. И нашу газету целиком затянуло в невод обывательщины. Но я еще ничего не знала, что будет потом. И совсем не думала о грядущих неприятностях. Все горести обрушились на меня гораздо позже, когда я вернулась. А сейчас меня ничто не тревожило. Все мои помыслы находились в другом месте. Тело пребывало в Питере, а мысли улетели далеко отсюда, они были уже в Иванове. Почему-то я заранее готовилась к провалу. Наивные друиды не ошиблись с гороскопом, портулак – мое личное божество. Но, несмотря на все предсказания, во мне жила все же уверенность, что я приеду со щитом в руках. Никогда нельзя играть на поражение. Из последних сил я настраивала себя на успех. И синдром портулака ушел в небытие, он оставил в покое мое сознание и больше не тревожил по ночам.

Я побежала домой на Петроградскую сторону, чтобы пообедать перед отъездом и собрать вещи. Мне хотелось хорошо поесть, для этого нужно было приготовить кушанье по рецепту греко-римского борца. Все вышло, как он предрекал. Я бросила кусок мяса на раскаленную сковороду, прямо в растопленное масло, через минуту получился отличный бифштекс с кровью, а стакан горячего бульона придал мне невероятной бодрости. И я помахала анорексии ручкой, прощаясь с ней навсегда. Борьба с весом закончилась моим унизительным поражением из-за греко-римского рецепта. Перед поездом я ненадолго вздремнула. И мне приснился Зимин. Улыбчивый, мягкий, покладистый и одновременно твердый как сталь. Двойственность его натуры завораживала, привлекала, заколдовывала. Под его волшебным воздействием хотелось победить трехглавого дракона, Змея Горыныча и всех прочих страшил и чудищ, какие только существуют в сказках и в реальной действительности. Зимин мне не просто нравился. Я его любила, во сне и наяву, любила всегда, еще в детстве, еще до моего рождения. Наша любовь была предрешена свыше. Мне было хорошо с ним. Спокойно. Только слишком горячо. В жарком огне его души можно было сгореть, обуглиться, превратиться в головешку. Раздался резкий звонок. Это звенел мой знаменитый будильник, почти антикварный, он будил меня в детский сад, в школу, я взяла его с собой из дома, чтобы мне было спокойнее спать и просыпаться на чужбине под любимую трель механического петуха.