– А вам не страшно с этими? – сказала я и кивнула в сторону огнедышащих змей.

Злобное шипение напоминало паровой котел взбесившегося паровоза. Обстановка в зловонном заведении заметно накалилась. Я никого и никогда не обольщала, не очаровывала и не соблазняла. До этой минуты мне не приходилось воздействовать на сильный пол своими дивными чарами в столь ужасных условиях, но, видимо, пробил мой судьбоносный час. Сейчас проверю, как это можно сделать и не быть отравленной ядовитой слюной. К примеру, любой гад может плюнуть в меня из своей душной и тесной клетки. Просто так, из ревности. Из чувства собственности.

– Они хорошие, – сказал охранник и подошел к клеткам.

Змеи мгновенно притихли, убавив шипение, сейчас оно напоминало шорох осенних листьев. И впрямь хорошие и послушные лапочки. Я отвела взгляд. Невозможно было смотреть на это жуткое зрелище.

– Страшные какие-то, – сказала я, стараясь не наталкиваться глазами на толстые и гибкие стволы змеиных туловищ.

– Нет-нет, совсем не страшные, они все понимают, все слышат, – с любовью в голосе прошептал юноша.

Он тряхнул головой, отбрасывая челку назад. И змеи вновь раскатились грохочущим шипением, взбесились, закрутились, гулко опадая на опилки толстыми бревнами. И впрямь все понимают. Меня даже замутило от отвращения. Я закрыла глаза, чтобы посмотреть в глубь себя. Внутри звучала победная оратория, она призывала к действию. В Питере меня ждали. Со щитом или на щите. И я должна вернуться в «Северное сияние» непременно с ним, со щитом. Необходимо вырвать у судьбы победу, выгрызть ее зубами.

– А почему крокодилов себе не заведете? – сказала я игриво, дивясь своей наглости.

Вместо победных маршей я услышала звуки колыбельной, меня почему-то потянуло в сон, и к тому же вдруг захотелось вернуть в реальность съеденный в поезде обед. Обед был нехорош, согласна, но прошло много времени, и он должен был раствориться в моем теле. Но нет, ему не удалось освоиться, он не прижился во мне. Я потуже закрутила внутренние краны, сдерживая спазмы. А вопрос задала, чтобы перебить тошноту. С пареньком все было ясно, он не прячет крокодилов. Зря только съездила на окраину, зря потратилась на маршрутку и трамвайные талоны. Драгоценное время ушло впустую, теперь придется наверстывать упущенное. Моя победа пряталась от меня в другом месте.

– Да у нас был один, но его в цирк забрали, – сказал любитель ползучих тварей.

– А где у вас цирк? – громко крикнула я, и змеи вновь заворчали, забеспокоились, шипение понеслось со всех сторон, казалось, даже стены шипят и шкворчат, как масло на раскаленной сковороде.

– Цирк в городе, – недоуменно покосился на меня паренек, убирая челку на затылок, – только крокодила там нету.

– А где же он? – прошептала я, опасаясь вызвать вспышку гнева со стороны ползучего контингента.

– Его оттуда украли, теперь в цирке нет программы с крокодилом, из всех афиш убрали номер, черной краской замазали, – хихикнул парень.

– И не нашли? – сказала я, уже не надеясь на положительный ответ.

Все было кончено. Мир рухнул в тартарары. И по приезде в Питер мне придется срочно переквалифицироваться из стажеров в верстальщицы. Стану послушной помощницей Соколова. От судьбы не уйдешь. Кажется, я никогда не найду этого проклятого крокодила. Судьба коварно подбросила мне этого негодяя из мира животных в качестве героя моего первого материала. Теперь первая неудача повлияет на всю последующую жизнь. Нельзя начинать жизнь с провала. Это азбучная истина. Закон Бойля-Мариотта. Или нет – подлости.

Мысленно я вновь и вновь возвращалась к началу эпопеи. Если быть честной перед собой, надо признать: в Иваново меня отправило не стремление найти и обезвредить страшное животное, меня гнал к цели другой побудительный мотив. В Питере моего возвращения ждал Олег Зимин, его пылающая душа исстрадалась в разлуке. Она грустила в пронзительном одиночестве. Но мне не хотелось признаваться в этом, изначально я лгала самой себе, что меня побуждал к действию исключительно журналистский кураж. Но нет – это любовь подгоняла меня тычками и пинками, вынуждая выкручиваться и ловчить вопреки моим правилам и принципам.

Я не боялась начинать жизнь с ошибки. Ведь это моя жизнь. Когда-нибудь я все исправлю, склею, скрашу темные пятна яркими красками. И через десятилетия первая ошибка может превратиться в великую победу. Я потрясла головой, возвращая себя в реальность. Но реальность не спешила ко мне. Вспомнились школьные годы. В нашем классе учился отъявленный второгодник Ванька Мельников. Его мозг не был приспособлен к учебе. При этом Ванька не считал себя полным идиотом, Мельников каждый день приходил в школу с одной целью: довести очередного учителя до истерики. Однажды он достал нашего физика до настоящего инсульта. Ванька, отвечая на вопрос учителя, вполне уверенно заявил, что закон Бойля-Мариотта придумали муж с женой от нечего делать, дескать, великая скука заставила супругов придумать зловредный закон, чтобы впоследствии им забивали детские непорочные головы.

– Какие еще муж с женой? – побелел от ужаса несчастный физик.

– А вы что, Владимир Владимирович, не знаете, что этот закон придумал ученый Мариотт и жена его Бойля? Ну как же так? – с укором в голосе произнес Ваня Мельников.

Именно тогда Владимир Владимирович не выдержал. Он вышел, нет, не вышел, учитель выбежал из класса. Его не было в школе целых три недели. А Ванька горделиво хвастался, что довел учителя физики до кондрашки. Владимир Владимирович после болезни наотрез отказался от нашего класса. С того дня я использую знаменитый закон в качестве железного аргумента. Закон Бойля-Мариотта – надежный постамент для всех одиозных принципов и установок.

Нещадно трещала голова, в ней прерывисто вспыхивали искры, зажигались мириады звездочек. «Наверное, простудилась в поезде», – подумала я. Усилием воли я вернула сознание в террариум. Здесь все оставалось по-прежнему, ничто не изменилось во время моей прогулки в прошлое. Злобно и жутко шипели змеи, плохо пахло сгнившими водорослями, а в дальнем углу тускло и слабо светилась единственная лампочка.

– Да нашли вроде, потом опять потеряли, несчастного крокодила где-то прячут и не хотят отдавать в цирк, – парень укоризненно покрутил тонкой шеей.

Мне показалось, что его маленькая голова вертится во все стороны, на все триста шестьдесят градусов. Маковка, а не голова. Интересно, а у него девушка есть? Вряд ли. Была бы девушка, не сидел бы парень взаперти в компании с гремучими змеями.

– А где прячут? – сказала я и подступила ближе, чтобы заглянуть ему в глаза.

Черные, пустые глазницы взглянули на меня, и мое сердце едва не остановилось. Это из-за темноты. У него же нормальные глаза. Это место здесь такое. Инфернальное.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, за крокодила вознаграждение обещано, местный предприниматель пятьдесят тысяч рублей пообещал, если найдут сорванца, – засмеялся мой собеседник.

В этом гадком заведении любой смех звучал набатом. Здесь можно было лишь шипеть и шептать, все иные звуки вызывали у гадов волнение и беспокойство. Я мигом вылетела из сарая на воздух. Обед вылетел следом за мной. Я вытерла лицо и руки влажной салфеткой, искоса поглядывая на дверь. Паренек стоял, прислонившись к притолоке, сунув руки в карманы. В сумерках его лицо казалось белым узким пятном.

– Директор цирка знает, кто украл крокодила, но не хочет выдавать человека ментам. Это же кража, а за кражу посадить могут, сто пудов, – сказал он, используя молодежный сленг.

– Может, он сам его стырил? – сказала я, пытаясь подстроиться под тон паренька.

Уж очень хотелось его очаровать. С макияжем да в платье от Диора любая дура кого угодно обворожит. Хоть олигарха, хоть змеиного сторожа. И ума много не надо. Пусть девушки попробуют пококетничать в экстремальных условиях. В особенности на пустой и вывернутый наизнанку желудок.

– Нет-нет, директор цирка – отличный мужик, честный, порядочный, ему крокодил для номера нужен, чтобы публика на представления ходила, – возроптал парень, всеми своими слабыми силами он старался отмыть подмоченную репутацию директора цирка.

Вот всегда так – ворон ворону глаз не выклюет. Мужчина мужчину не сдаст. Не то что мы, женщины. Каждая стремится наступить на больную мозоль самой любимой подруге. Во рту у меня открылось змеиное заведение, такое же неприятное и неприютное. Хотелось умыться и вычистить зубы. К тому же мне уже надоело разыгрывать из себя охотницу за экстремальными приключениями.

– А гостиницы у вас есть? – сказала я, уныло оглядываясь по сторонам.

Трудно будет выбираться с окраины в город в кромешной темноте.

– С гостиницами у нас беда, – радостно сообщил юноша.

Мне и вовсе стало грустно. Нашел чему радоваться, мне же ночевать негде. И цирк по ночам не работает. Не у змей же просить приюта! А где здесь можно переночевать? Только у родных «сестер» в клетке. Может, потеснить близкую родню? Я вздрогнула от судороги. Даже мысленно шутить невозможно, все внутренности переворачивает от непереносимого ужаса.

– А мне бы на одну ночь, – самонадеянно ляпнула я.

Несмотря на непреодолимые трудности, во мне жила твердая уверенность, что я справлюсь с заданием за сутки. Больше одной ночи мне в Иванове не выдержать. Любовь – атомный стимул. Она кого угодно способна отправить на эшафот. Или на гору Фавор. Это кому как повезет. Даже директор Всемирного банка недавно погорел из-за любви. Несколько лет назад он пригрел на своей мужественной груди красавицу-ливийку. Они вместе работали, в одном Всемирном банке. И она, лежа на его груди, потребовала от директора высокого оклада. Влюбленный директор вмиг состряпал эту штуку, отвалил ей деньжищ сколько пожелала. А недремлющий глаз сослуживцев тут же заподозрил неладное. И вскоре «глаз» выяснил, что якобы неподкупный директор состоит в любовной связи с капризной и алчной сотрудницей. Любвеобильному начальству пригрозили отставкой. Он перепугался до смерти. Теперь оправдывается и божится на весь мир, что больше никогда не притронется к казенной копеечке. И ни в кого больше не влюбится. Кажется, ему никто не поверил. Поэтому директор трусит и переживает, что его все-таки отправят на пенсию из-за безумной любви. А мне его жаль. Наверное, он нечаянно приоткрыл свою душу ливийке, она туда ловко пробралась и воспользовалась своим мастерством для личного обогащения. Плутовка променяла любовь на деньги. И опять я думала не о том: вместо того чтобы искать ночлег, размышляла о превратностях международной любви. И ведь знаю, почему мои мысли крутятся вокруг скандальной парочки из Всемирного банка. Потому что Зимин тоже солидный мужчина. Ему уже сорок лет. Мне еще двадцать пять. Но я же не буду клянчить высокую зарплату, лежа на эротичной груди Зимина. Я и сама могу заработать большие деньги. Вот стану богатой и независимой. И тогда... На самом интересном месте меня прервали.

– Ну это, можно подумать, за определенную плату, – загадочным тоном откликнулся сторож, – я сейчас сарай закрою, сдам моих драгоценных змеек на сигнализацию и отвезу вас в город. Что-нибудь придумаем.

От его многообещающего «что-нибудь придумаем» у меня больно засосало под ложечкой. Рядом со мной стоял незнакомый парень, странный и непонятный, я находилась в незнакомой местности, в чужом городе. Что будет со мной завтра? От страха я едва не заплакала, но сдержалась. Надо быть смелее, строже, и тогда все напасти обойдут меня стороной. Когда беда чувствует силу, она мгновенно сдается, покидая поле битвы без боя, без сопротивления и добровольно уходит прочь с поднятыми вверх руками. Я даже озябла от собственной решимости. Кругом темно, тихо, будто весь мир уснул, лишь одна я собиралась бороться с житейскими напастями. Прямо здесь и сейчас, на ночь глядя.

– А как вас зовут? – крикнула я в темноту.

– Вовик, – послышалось рядом.

И вновь я вздрогнула от неожиданности. Оказывается, мой невольный рыцарь находился неподалеку. Он уже закрыл двери на висячие амбарные замки и, потрясая связкой ключей, подошел к машине. В его руках слабо светился фонарик, освещая крохотный полукруг. С трудом можно было различить темный силуэт человека, очертания машины и нагромождения громоздких строений, прилепленных как бы одно к другому. Никакой четкости – все смазанное, тусклое, размытое. Натуральный «импрессион». Мне еще никогда не приходилось бывать в реальной атмосфере столь художественного накала. Стоило поехать в Иваново, чтобы оценить прелести высокого искусства. Надо бы прогуляться в Эрмитаж, обязательно схожу, когда вернусь, посмотрю импрессионистов новыми глазами.

– Вовик, а что это значит – «что-нибудь придумаем»? – спросила я, изнывая от мутноватого страха.

– Это значит, что ночевать вы будете в очень надежном месте, – сказал Вовик и эффектно тряхнул челкой, у него даже шейные позвонки хрустнули от высокого напряжения, – у меня.