Как и она сама, дом постепенно старел, но еще некоторое время мог протянуть и так.

– Кто-нибудь хочет выпить перед обедом? – спросила Руби.

– Я бы не отказалась от коктейля, – сказала Пикси.

– Боюсь, Пикси, что у нас нет коктейлей. Есть красное и белое вино, херес и пиво. Выбирай.

– Плохо… Брайан купил нам на Рождество шейкер для коктейлей, правда, милый? Если бы я знала, то взяла бы его с собой. Я выпью хереса – если можно, сладкого.

– У меня есть только полусладкий.

– А я бы выпил пива, – сказал Брайан.

Грета вскочила на ноги:

– Мама, я сама принесу выпивку, а ты занимайся обедом.

– Руби, тебе помочь? – спросила Пикси.

– Спасибо, Пикси, я справлюсь сама, – ответила Руби, подумав, что мать Клинта обязательно обратит внимание на то, что у нее те же кастрюли, которые были пятнадцать лет назад, и тогда она может не совладать с желанием ударить эту дуру.


После обеда Пикси и Брайан Шоу отправились домой за шейкером. Вскоре зашли на чай Уайты и Донованы. Когда Элли Уайт познакомили с Джеральдом Джонсоном и его детьми, она постаралась скрыть свое огорчение. Видимо, она почувствовала, что к потере единственного сына вскоре может добавиться и потеря его жены. Хизер могла сколько угодно заявлять, что они с Джеральдом просто друзья, но всем было понятно, что это не совсем так.

– Я думаю, после свадьбы они переселятся в Нортгемптон, – тихо сказала Элли Руби.

– Пока что никто из них ни слова не говорил о свадьбе.

– Интересно, Дэйзи захочет уехать с ними? Она ведь дочь нашего Роба, и скоро у нас останется только она.

– Дэйзи ни за что не оставит Клинта Шоу, – сказала Руби. – Ты знаешь, что он устроился на работу в театр? Пока только подсобным рабочим: раскрашивает декорации и все такое. Но он считает, что этот опыт пригодится, когда он поедет в Голливуд и начнет карьеру режиссера.

– Дэйзи уже говорила мне об этом, – печально улыбнулась Элли. – Иногда я задумываюсь, как бы Роб относился к Клинту. Мне трудно даже представить, что мог бы сказать сорокалетний Роб своей дочери по поводу ее ухажера. В моей памяти он навсегда останется двадцатитрехлетним. – Элли вздохнула, в ее глазах отразилось страдание. – Бедный Роб! Ему так и не удалось состариться – как и Ларри.


Когда на следующий день они пришли на чай к Уайтам, Руби сразу вспомнила вчерашние слова Элли. Хизер с ними не пошла: она с Джеральдом и его сыновьями отправилась смотреть пантомиму в «Эмпайр».

– Надо было не пускать ее, – смущенно проговорила Руби. – Не сегодня, понятно, – было уже слишком поздно, ведь дети так ждали этого похода, – а несколько недель назад, когда они еще только собирались покупать билеты. Она должна была сейчас быть с нами. О Боже, я самый бестактный человек на свете!

Крис Райан тоже присутствовал, что лишний раз напомнило Руби о ее бестактном поведении по отношению к окружающим. Он пришел с женой, которая была лишь ненамного старше дочерей Руби, и сыном, тихим десятилетним мальчиком, страдающим от астмы.

На прошлых семейных собраниях такого рода Крис с Руби обычно ограничивались приветствием и парой вежливых слов. Однако сегодня Крис проследовал за ней на кухню, куда Руби зашла, чтобы выпить воды после слишком бурной игры в шарады.

– На прошлой неделе я много думал о нас, – сказал он.

– Да? – только и смогла выговорить захваченная врасплох Руби.

– Да, о нас с тобой. Ты знаешь, что месяц назад мы все сильно перепугались за Тимми? У него был жуткий приступ, и мы боялись, что он умрет.

– Нет, я не знала. Мне очень жаль. Мне только было известно, что у него астма, и это все.

– Приступ был просто ужасным, и мы решили, что он не выживет. – Глаза Криса стали еще грустнее. – Теперь я знаю: видеть страдания своего ребенка – это самая нестерпимая пытка. Ты готов отдать все, что у тебя есть, лишь бы облегчить боль, даже если придется принять ее на себя. В такие минуты ты забываешь обо всех и вся. Наверное, именно так ты себя чувствовала, когда твои девочки потеряли Роба и Ларри.

– Ты прав, – кивнула Руби.

Крис невесело усмехнулся:

– Чтобы понять это, мне понадобились все эти годы. Я был тогда слишком эгоистичен, правда?

– Я бы так не сказала.

Он стоял, прислонившись к стене и сунув руки в карманы. Когда у них был роман, Крис казался Руби очень привлекательным, обладающим особым шармом мужчиной. Если бы они продолжали жить вместе, ее мнение на этот счет, вероятно, осталось бы прежним. Но сейчас перед ней стоял стареющий шестидесятилетний мужчина с редеющими волосами, и в его внешности больше не было ничего особенного.

– Я хотел поговорить с тобой по двум причинам, – продолжал Крис. – Во-первых, мне хотелось извиниться за свой эгоизм, во-вторых, попрощаться. Мы втроем уезжаем в Новую Зеландию, и вполне возможно, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Ливерпульский воздух вреден для Тимми: здесь слишком сыро. Кроме того, после выхода на пенсию я чувствую себя каким-то потерянным. Я собираюсь открыть собственное детективное агентство.

– Желаю удачи. Надеюсь, здоровье Тимми улучшится, а твои дела пойдут хорошо. – Руби протянула руку, и Крис пожал ее.

– Руби, я часто думаю о том времени, когда мы были вместе и собирались пожениться, – сказал он, не отпуская ее пальцы. – И я всегда буду жалеть о своей глупости.

Руби вырвала руку:

– Не стоит. Прошлого не воротишь, и какой смысл постоянно вспоминать о том, что случилось почти двадцать лет назад? Лучше смотреть в будущее – я всегда поступаю именно так.


Вскоре после Рождества Мэттью выставил на продажу свой огромный дом в Ормскирке – ему срочно понадобилась наличность – и сказал Руби, что поживет у нее, пока не найдет жилье подешевле.

– А я думала, что у тебя полным-полно домов и квартир! – воскликнула Руби, услышав об этом.

– Я избавился от них еще много лет назад. Доход от них не стоил вложенных денег и хлопот.

– Но ведь от этого дома ты не избавился?

– Это совсем другое дело. Это мой второй дом, место, где я всегда могу укрыться от неприятностей.

Руби почесала затылок:

– Свободна только маленькая спальня, но там даже яблоку негде упасть. Во всех остальных живут студенты. Ты владелец дома, и селить тебя туда было бы нечестно.

– Спасибо, Руб, меня эта спальня вполне устроит. Я ведь ненадолго.

Руби подготовила комнату для временного жильца, покрасив двери и рамы белоснежной краской, а стены – нежно-голубой. Результат понравился ей самой. Кроме того, Руби купила комплект нейлонового постельного белья, которое не нужно утюжить, и ковер, который она повесила на стене рядом с кроватью. Женщина вдруг осознала, что ждет переезда Мэттью с нетерпением. Если бы не ее склочный характер, они могли бы стать друзьями еще много лет назад.

«Наверное, я причинила самой себе больше зла, чем все остальные люди вместе взятые», – в который уже раз сказала себе Руби.


– Очень неплохо, – одобрительно заметил Мэттью в день своего приезда, после завтрака. Все остальные уже разошлись, и они с Руби остались в доме одни. Было первое февраля. Стоял пронизывающий холод, хотя небо было чистым. Над горизонтом висело солнце, слишком слабое, чтобы хоть немного растопить корку льда, покрывшую землю. Сад превратился в морозное царство, а голые деревья, покрытые пушистым инеем, поражали своей неземной красотой. Этот день Руби было суждено запомнить навсегда, и впоследствии она все время вспоминала о нем с сожалением – несмотря на свой принцип «никогда не жалеть о том, что прошло».

– Надеюсь, кровать достаточно длинная для тебя, – сказала она.

– Обычно мне хватает длины.

– Мне кажется, что в последнее время ты стал еще выше, – заметила Руби.

– Я худею, вот в чем дело. Наверное, это какой-то оптический обман.

– Я постараюсь откормить тебя. Надеюсь, тебе нравится обычная еда. Мне некогда заниматься всякими эксклюзивными блюдами. Пойду сделаю чай, – сказала она и повернулась, чтобы уйти, но Мэттью схватил ее за руку.

– Я с удовольствием буду есть то, что ты готовишь, Руби.

– Это то немногое, чем я могу отблагодарить тебя за твою доброту. Ведь ты столько для нас сделал.

– А ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я все это делал?

– Иногда, – неопределенно пожала плечами Руби. – Я решила, что дело в том, что я напоминаю тебе о Фостер-корт и о твоей бабушке. Кроме того, я и мои дочери всегда были твоей второй семьей.

– Ты серьезно так думаешь? – Мэттью слегка нахмурился, а его глаза потемнели. Руби почувствовала, что длинные худые пальцы, державшие ее руку, напряглись.

– А как еще я могу думать?

– Ну, могла быть и другая причина.

Пальцы Мэттью начали едва заметно дрожать.

– И какая же?

Отпустив ее руку, Мэттью сел на кровать:

– Мне всегда было сложно говорить с тобой. Поскольку я был человеком небедным, ты считала, что я пытаюсь покровительствовать тебе. Тебе нравится держаться с людьми на равных, а еще лучше – смотреть на них сверху вниз. Но сейчас положение изменилось.

Он робко взглянул на нее, и Руби сразу вспомнила их первую встречу и то, каким неуверенным в себе он тогда казался. Впоследствии она ни разу не видела в глазах Мэттью такого выражения.

– К концу года я, наверное, стану бедняком, так что сейчас я могу сказать тебе, что чувствую – что я чувствовал всегда, с того самого момента, как ты вошла в дом, вся перепачканная краской. Я…

Зазвонил телефон.

– Секундочку, – сказала Руби и побежала вниз.

Звонил Клинт – ему, разумеется, нужна была Дэйзи.

– Она у зубного, – сообщила Руби. – Разве она тебе не говорила?

– Да, говорила, я просто забыл. – Клинт начал пространно объяснять, что они с Дэйзи должны были встретиться в полдень, но он опоздает, поэтому он предлагает встретиться в «Макдональдсе», а не возле театра. – Если меня не будет, я зайду в «Форум» во второй половине дня.

Возле телефона на стене висело зеркало, и Руби стала рассматривать свое отражение. Она выглядела явно моложе своих пятидесяти семи лет, и ее все еще можно было назвать красивой – но это была красота приближающейся старости. Черные волосы посеребрила седина. Перед Рождеством Руби подкрашивала их, но краска уже почти смылась. Кожа на шее становилась дряблой, и пора было переходить на свитера с высоким воротом. Голос Клинта все жужжал в трубке, и мысли Руби перешли на сказанное Мэттью пять минут назад: она поняла, что именно он не успел ей сказать. Он едва не сказал, что любит ее! Но когда эти слова уже готовы были сорваться с его языка, она пошла отвечать на телефонный звонок.

На лестнице послышались быстрые шаги. Мэттью с каменным лицом спустился в прихожую. На нем был пуховик, и было очевидно, что он собирается уходить.

– Клинт, – торопливо проговорила Руби, – заканчивай, у меня дела.

– Не забудьте передать все Дэйзи.

– Хорошо.

Она положила трубку в тот самый момент, когда Мэттью открывал входную дверь.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила Руби.

Ее охватила дрожь, а сердце готово было выскочить из груди. Надо было обязательно дослушать то, что Мэттью собирался сказать, и послать этот телефонный звонок ко всем чертям!

– Это уже не важно, – с горечью в голосе ответил Мэттью. – Ничего серьезного.

Хлопнула входная дверь. Издав стон отчаяния, Руби опустилась на пол, ее голова упала на грудь. Она сделала в жизни немало ошибок, но та, которую она совершила только что, была самой ужасной.


Элли и не догадывалась, что Рождество может быть таким убогим. Они с Феликсом ходили на ночную службу в деревенскую церквушку, и на следующий день девушка проснулась очень поздно.

«Рождественское утро…» – мрачно подумала она и представила себе такое же утро дома и кучу подарков под елкой. В этот день бабушка всегда готовила изысканный завтрак, и все домочадцы собирались за праздничным столом, а после отправлялись к своим подаркам. Целый день работал телевизор, даже если его никто не смотрел, и рождественские гимны можно было услышать в каждом уголке дома.

Элли решила, что пора вставать, и спустила одну ногу с кровати, но тут же скривилась и забралась обратно под одеяло. Линолеум был ледяным, а тапочек у нее не было. Ей удалось одеться, не выбираясь из постели. Ее животик рос очень быстро, хотя ребенок должен был родиться лишь в мае, и девушке уже приходилось носить одежду для беременных. Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Элли пошла вниз.

– Доброе утро, Элли.

Феликс сидел в «гостиной» – темной комнатушке в задней части дома. В камине нехотя горел огонь, а на каминной полке стояло с полдюжины рождественских открыток. Лайам открытку не прислал – а также, вопреки обещанию, не позвонил. Впрочем, у Элли не было ни малейшего желания разговаривать с ним.

– Хочешь чаю? – учтиво предложил Феликс.

– Хорошо бы.

Брат Лайама почему-то относился к Элли почти как к инвалиду – готовил ей еду, убирал за ней посуду, – против чего она особо не возражала. Уж лучше так, чем делать все самой.