Маурин Ли - На краю Принцесс-парка

– По-разному. Я собираюсь до начала нового учебного года съездить в Дублин. Там живет Элли, мать Брэндана. Пора им узнать друг друга получше. Правда, с самим Брэнданом я еще об этом не говорила.

Когда слова были произнесены, Руби на несколько секунд замолчала, онемев от удивления: ничего подобного она делать не собиралась. Эти слова сами слетели с ее губ – наверное, потому, что они рано или поздно все равно должны были прозвучать. Как бы там ни было, с матерью Брэндану будет лучше, чем с шестидесяти шестилетней старухой. Ему надо было научиться любить Элли, пока еще не поздно.

Руби вспомнила, что в свое время так и не успела полюбить свою мать.

– А наша Хизер подыскала себе хорошую работу в Лондоне, – продолжала она. – Я не знаю подробностей, но скоро она уезжает… Я рада, что вырастила такую хорошую дочь, – добавила Руби.

Как бы там ни было, получалось, что она мешает Хизер двигаться вперед – хотя должна была помогать ей в этом.

– Ты останешься одна в огромном доме, – заметила Бет.

– Пройдет немало времени, прежде чем Брэндан поймет, что с Элли ему будет лучше. А когда это произойдет – что ж, будет видно.

«К тому времени настанет срок навсегда покинуть дом на краю Принцесс-парка», – про себя сказала она.

Пребывание в Ирландии было неожиданно приятным. Элли жила в нескольких милях от Дублина, в деревушке Крегмосс. Она явно успокоилась, «остепенилась», как она говорила, примирилась сама с собой. Феликс Конвэй оказался очень хорошим, добрым человеком, и его влияние на беспутную внучку Руби было сугубо положительным: казалось, он вызвал к жизни лучшие качества ее характера. Брэндан сразу подружился с Феликсом, и, когда Руби сказала, что ей нужно на день съездить в Дублин – это было частью ее плана, – мальчик без тени сомнений заявил, что останется в Крегмоссе.

Бродя в одиночестве по незнакомому городу и размышляя о том, что ей готовит будущее, Руби чувствовала себя ужасно одинокой. Сколько же раз в своей жизни она говорила себе, что надо бы что-то сделать, но так и не смогла решить, что именно? Вскоре она впервые за всю жизнь будет свободна и сможет делать что угодно – но что именно, женщина по-прежнему не знала.

В конце сентября Руби сидела на стуле под деревом в саду, наблюдая, как на землю падают немногочисленные пока еще золотые листья.

«Если поймаешь лист, можно загадать желание», – вспомнила она. Девочки в монастыре много раз это делали, но Руби не помнила ни одного желания, которое она загадывала в те времена. Интересно, чего ей тогда хотелось? Вероятно, избежать участи домработницы или кухарки… Это желание не сбылось – она выполняла работу по дому и готовила всю свою жизнь.

На теплое солнце набежала тучка, и Руби поежилась. Надо было спешить с картиной: мог пойти дождь. Дэйзи оставила после себя множество картонных листов и начатых тюбиков с краской, и несколько недель назад Руби решила нарисовать свой старый дом. Эта дурацкая мысль пришла ей в голову неожиданно для нее самой, и она до сих пор не рассказала о ней никому, даже Брэндану, который сейчас был в школе: ей было просто стыдно перед людьми.

Сначала на ее одежду попадало больше краски, чем на холст, но постепенно Руби приловчилась, так что картина уже близилась к завершению. Но так только казалось: каждый раз, когда женщина говорила себе, что рисунок готов, у нее возникало желание добавить еще кое-что: очередного маленького человечка неопределенной внешности, сидящего, лежащего или стоящего на траве, играющего с мячом или скакалкой, сидящего на ступеньке с белым пятном на конце палки, которая должна была изображать руку с чашкой.

Руби и сама далеко не сразу поняла, что рисует первые годы жизни в доме. Эти человечки представляли собой ее детей, Бет с Джейком, Конни и Чарльза, Марту Квинлан, Макса Харта, детишек, за которыми она присматривала во время войны… Призраки, притаившиеся в тени деревьев. Сама она была изображена в виде человека на ступеньке.

На картине не хватало одного персонажа, и Руби никак не могла решить, куда его пристроить: в центр, где он должен был по праву находиться, или с краю, где он всегда оставался.

Закрыв глаза, Руби представила себе картину и решила, что его место в центре – рядом с ней, возле двери, ведущей в сад. В течение последних суматошных недель она не раз пожалела, что его нет рядом, пусть даже в качестве друга, с которым можно поговорить о чем угодно. С Мэттью Дойлом ей всегда было легко говорить на любую тему.

Открыв глаза, Руби увидела какого-то человека, который обошел дом и теперь стоял, серьезно глядя на нее. Это был мужчина, очень высокий и худой. Его когда-то черные волосы совсем поседели, а лицо стало бронзовым от жгучего солнца. Как обычно, он был элегантно одет – на нем были легкие брюки цвета хаки и зеленая куртка.

На мгновение Руби испытала замешательство. Неужели ее картина и ее желание стали явью?

– Мэттью? – пробормотала она и попыталась встать, но отказалась от этого намерения, когда поняла, что конечности не слушаются ее.

Мэттью подошел и с таким же серьезным лицом присел на траву рядом со стулом:

– Я так понял, ты оставила в офисе сообщение с просьбой перезвонить?

– Но ведь это было пять лет назад! – испуганно округлила глаза Руби.

– Прости за задержку, но я был очень занят.

Проведя рукой по волосам, Руби осознала, что они не причесаны, кроме того, на ней не было ни грамма косметики, которая могла бы скрыть ее морщины.

– Почему ты не предупредил, что собираешься приехать? – спросила она. – Я бы подготовилась, оделась бы как следует…

Мэттью наконец улыбнулся, и у Руби сразу отлегло от сердца.

– Когда я впервые увидел тебя в этом доме, ты была вся перепачкана краской, и я всегда представлял тебя именно такой, – сказал он.

По спине Руби пробежал холодок возбуждения – точно так же, как вдень их знакомства.

– Тебе идет седина, – заметила она.

– Пожалуй, это первый твой комплимент в мой адрес, – с довольным видом ответил Мэттью.

Вблизи было заметно, что вокруг его глаз тоже образовалась сеть морщинок, а щеки запали и как-то сморщились, – словом, выглядел он не очень хорошо.

– Ты вернулся домой навсегда? – спросила Руби и затаила дыхание в ожидании ответа.

«Веду себя, как глупая девчонка, – в моем-то возрасте!» – промелькнуло у нее в голове.

– Я вышел на пенсию, поэтому отвечаю тебе: «Да, я вернулся домой навсегда».

– И где ты будешь жить?

– Руб, это зависит от тебя, – с серьезным видом ответил Мэттью, глядя ей прямо в глаза, но потом повернул голову, чтобы проследить, как на траву упадет желтый лист. – Ты скучала по мне?

– Да, Мэттью, я скучала по тебе. Я всегда ждала твоего возвращения.

Мэттью удовлетворенно кивнул.

– Как все твои? – спросил он.

– Хорошо. Даже Элли, похоже, остепенилась.

Руби рассказала Мэттью о ребенке Греты, обо всех остальных детях, о самостоятельном возвращении Брэндана из Манчестера, об ограблении…

– Кажется, на некоторое время у меня наступило помрачение рассудка, но я уже пришла в себя, – закончила она.

– Это потому, что ты сильная.

Руби пожала плечами:

– Тогда я чувствовала себя слабой и беззащитной. Хочешь чаю?

– Я все ждал, когда ты предложишь.

Женщина вновь попыталась встать со стула. Мэттью протянул руку и помог ей подняться на ноги.

Не разжимая рук, они побрели по траве к дому. Руби подумала, что все будет как в старые добрые времена: она займется чаем, а он будет сидеть на кухонном стуле и наблюдать за ней. При мысли о том, как много она пропустила в жизни из-за того, что пренебрегала чувствами Мэттью – и своими, – Руби пронзила резкая боль.

Но она никогда не жила воспоминаниями – настоящее всегда было более важным для нее. Внезапно Руби ясно поняла, какое будущее готовила для нее жизнь и что она сделает в ближайшее время.

Она выйдет замуж за Мэттью Дойла.

Они сидели на балконе, выходящем на реку Мерси, – пожилая пара в теплой одежде. Была половина двенадцатого, до наступления нового тысячелетия оставалось тридцать минут.

Их пригласили в гости Дэйзи и Мойра, но посетить оба дома было невозможно. Чтобы никого не обидеть, они решили встретить третье тысячелетие дома, в обществе друг друга.

– Дорогой, тебе не холодно? – с беспокойством спросила Руби. В последнее время Мэттью был очень слаб. Перенесенный в юности туберкулез сделал свое дело: несколько лет назад у него начались трудности с дыханием.

– Все хорошо, Руб, – чуточку хриплым голосом ответил Мэттью. – Я ни за что не откажусь от этого зрелища.

Прямо перед ними лежала река – черная атласная лента, отражающая яркие огни Воллеси и Биркенхеда. Огоньки едва заметно мерцали на тихих волнах. Вид был просто замечательным, и Мэттью очень его любил. Летом он частенько допоздна сидел на балконе их квартиры на самом берегу Мерси и смотрел вниз.

В который раз зазвонил телефон – они оставили дверь балкона открытой, чтобы слышать звонки и телевизор. Руби поднялась и пошла к аппарату.

– Звонила Бет, – сказала она, вернувшись. – Она в Литл-Роке, со своими. У них там большое гулянье, но до Нового года им ждать еще несколько часов. Кстати, она пригласила нас летом в Вашингтон.

– Люблю Вашингтон, – ответил Мэттью. – Я уже жду этой поездки с нетерпением.

За последние годы они несколько раз побывали в столице США.

«Надеюсь, летом ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо для такой поездки», – про себя сказала Руби. Ей почему- то не сиделось на кованой железной скамье, установленной на балконе.

– Хочешь чаю? – спросила она, повернувшись к Мэттью.

– Бога ради, Руби, – раздраженно проговорил ее муж, – ты можешь минутку посидеть спокойно и полюбоваться видом?

– Но ведь он все время один и тот же, – пожаловалась женщина.

– Скоро начнется фейерверк, подожди немного.

– Я пока что сделаю себе чашечку чая, – сказала Руби, поднимаясь на ноги, и тихо вскрикнула, когда ее ногу пронзила острая боль.

– Что случилось?

– Все этот чертов артрит.

Руби шел уже восемьдесят второй год, и ей очень не нравилась старость со всеми этими загадочными болями, возникающими неизвестно откуда и так же быстро исчезающими как раз в тот момент, когда она уже собиралась умирать.

Она вошла в сверкающую металлом кухню, не имеющую почти ничего общего с кухней в доме на краю Принцесс-парка, – удобную, функциональную, простую в уборке, то есть как раз такую, какой и должна быть современная кухня. В последнее время Руби очень редко задумывалась об этом контрасте, хотя сразу после переезда на новую квартиру он не переставал удивлять ее. Они с Мэттью поселились здесь в 1988 году, когда одиннадцатилетний Брэндан наконец решился на переезд в Дублин, к Элли с Феликсом. Вероятно, его окончательно убедило рождение маленькой сестрички. Не так давно Брэндан взял в свои руки управление рестораном, который в свое время открыла в Ферн-Холле Элли и который оказался очень прибыльным делом, и женился на ирландской девушке по имени Кэти. Вскоре у них должен был родиться ребенок.

Дом миссис Харт был продан, и с тех пор Руби ни разу там не была и даже не знала, кто там теперь живет. Расставание с местом, в котором она прожила почти всю взрослую жизнь, оказалось для нее чрезвычайно болезненным. Старые стены накрепко впитали в себя воспоминания – правда, в основном хорошие, но Руби все равно предпочитала не ворошить прошлое, хотя время от времени оно без предупреждения всплывало само по себе, сладкой болью отзываясь в ее сердце. К примеру, когда сегодня позвонила Бет, Руби попыталась представить себе человека, говорящего с ощутимым протяжным акцентом южных штатов, и увидела красивую ясноглазую девушку, с которой познакомилась в доме Артура Каммингса, а не ту сморщенную старушку, которой Бет была сейчас.

Телефон зазвонил вновь. Это был Роберт, сын Дэйзи, он звонил по мобильному телефону.

– Би, мы на набережной, – сказал он.

В последние годы с легкой руки Брэндана ее называли Би все ее правнуки и даже внучки.

– Телекамера смотрит прямо на нас, – продолжал он. – Мы изо всех сил машем рукой. Ты нас видишь?

– Погоди секунду, у нас включен другой канал… Да, я тебя вижу! – закричала Руби, хотя без очков она видела только группу расплывающихся силуэтов. – Это Гарри с тобой?

– Да, он звонит маме по своему мобильнику. Мы вернемся домой сразу после фейерверка.

– Ну, веселитесь. Передавай Гарри привет, и будьте поосторожнее.

– Мы позвоним еще.

По телевизору стали показывать другое место, и Руби подумала, как хорошо было бы очутиться на набережной Темзы, посреди всего этого праздничного волнения – несмотря на свой возраст, она тоже испытывала его. Даже стены, казалось, ощущали торжественность момента, а воздух буквально искрился ожиданием какого-нибудь чуда.