* * *

Несколько вечеров спустя я грызла конец карандаша, пытаясь составить список необходимых запасов на зиму. Хлеб из кукурузной муки перестал казаться слишком однообразным, когда я нашла маслобойку и сделала масло. Я даже выдавила кремообразную массу в формочку и выложила причудливую букву «С».

Но нам нужны марки. И дети хотели собрать рождественскую посылку для своего отца. Мне было жаль потратить последние наличные, но я полагала, что нам удастся купить несколько пустяков для Френка: расческу, зубную пасту, жвачки, шоколадки, крем для бритья, шнурки. Кроме того, скоро День Благодарения. А за ним и Рождество. Мне нужны деньги до праздников, иначе у детей не будет подарков.

Бах! Ба-бах! И хором все закричали!

Я бросила карандаш и побежала наверх, перескакивая через две ступеньки. Сердце билось быстрее, чем паровой двигатель, горло жаждало выпустить мой собственный вопль. Но это был не обычный ночной кошмар Джеймса. В лунном свете на меня уставилась пара глаз-бусинок. Глаза-бусинки принадлежали шипящему опоссуму.

В открытое окно, впускающее теплый вечерний воздух, попала ветка старого вяза, растущего около дома. Всего лишь короткий прыжок с ветки — и хитрое существо оказалось в комнате. А кудахтанье, доносившееся из курятника, говорило мне, что этот мошенник уже побывал там сегодняшним вечером.

Олли собрала детей в самом дальнем углу кровати, возле стены, в бледном свете луны ее расширившиеся от страха глаза сверкали. Комнату заполнили крики Дэна: он сидел, зажмурив глаза, но с распахнутым ртом. Во мне нарастал гнев, словно я курица, желающая защитить своих цыплят в гнезде. Я их не подведу!

С языка уже готовы были сорваться слова, которые я однажды услышала от Уилла, когда папин фургон проехал ему по ногам, но я не осмелилась. Вместо этого я сделала то, чему научили меня мама и дети, — помолилась.

— Господи, удержи это противное создание подальше от детей! И от курочек тоже! — Я прошипела слова прямо на опоссума, надеясь, что они его испугают. Но не тут-то было! Он стоял не шелохнувшись.

Мы уставились друг на друга, каждый раздумывал, кто же сделает первый шаг. Я решила, что это буду я, и взлетела на кровать. Опоссум повернулся ко мне.

Я потянулась к плетеному стулу, схватила его и направила ножки на эту громадную крысу: так делал укротитель львов на виденном мной представлении в цирке, который раскинул шатры несколько лет назад на окраине Даунингтона.

— Убирайся! — Я резко дернула стулом. Опоссум начал пятиться к двери. Я еще раз дернула на него стулом. Он зашипел и опять попятился, но направлялся в сторону коридора.

Когда мы достигли ступенек, этот злюка остановился и, очевидно, решил предпринять последнюю попытку. Он кинулся на меня. Олли заорала из спальни. И тут я ткнула опоссума в грудь ножкой стула.

Могут ли опоссумы удивляться? Этот явно удивился, когда покатился вниз по лестнице, — я за ним. Он скатился к входной двери, потом пробежал через столовую, пересек кухню. Я бежала за ним, по дороге схватив швабру и выметая его из дома, пока у него пятки не засверкали. Думаю, к тому времени он уже и сам был рад убраться. Я захлопнула за ним дверь с такой скоростью, что он едва уберег свой лысый хвост.

Дети сгрудились возле меня, обнимая за ноги и талию. Олли увлажнившимися глазами смотрела на меня в сумеречном свете.

— Ты спасла нам жизнь! — сказала она.

Я усмехнулась, стараясь рассеять ее страх, но ноги мои тряслись, как желе, пока я поглаживала девочку по волосам, спускавшимся до лопаток.

В гостиной все еще горела лампа, разгоняя тьму на кухне, как далекая звезда в безлунную ночь.

— Почему бы нам не поспать в гостиной? — предложила я.

Олли так горячо затрясла головой в знак одобрения, что я испугалась, как бы она не отвалилась. Мы забрали одеяла из спален. Я положила Дженни между спинкой дивана и Олли, а затем всех разместившихся на полу укрыла одеялами. Я даже не потрудилась прикрутить фитиль лампы.

* * *

Первым на следующее утро встал Дэн, вынырнув из груды одеял, как щенок, сразу готовый играть. Я подняла голову и приложила палец к губам, но призывать четырехлетнего малыша к тишине — это пустая затея.

Джеймс поднял голову, моргая, посмотрел на свет и незнакомую комнату. Затем его лицо посветлело. После того как он убрал свою ногу с моих ребер, я смогла снова вдохнуть. Мальчик побежал на кухню.

— Дэн, пошли посмотрим, нет ли там опоссума!

Дэн, конечно же, пошел, предвкушая, как и брат, увидеть существо, вчера напугавшее его до беспамятства. Олли застонала, когда я поднялась. Она обняла сестру, и они лежали вместе. Потирая шею, я поковыляла в коридор. Еще не успела опомниться, как рядом очутился Джеймс.

— Уверен, что смог бы снять его из папиного ружья! — Он посмотрел на меня с самым серьезным видом. Будто ему было не шесть, а пятнадцать.

Я едва удержалась от смеха.

— Ты знаешь, что не разрешается касаться папиного ружья! — Донесся из гостиной полусонный голос Олли.

Я сделала строгое лицо.

— Да, я уверена, что тебе это известно, Джеймс!

Он весь обмяк, осознавая поражение, и убежал.

— Она сказала «нет», — услышала я его голос из кухни и невольно улыбнулась.

— Всего лишь крыса! — Раздался голос младшего брата, затем глухой стук — две попки опустились на пол.

Смех душил меня. Я представила их недовольные маленькие личики — им не разрешили взять папино ружье и погнаться за противным существом. Я прижала руку ко рту, чтобы удержать смех, пока у меня не заболел живот. Взбежала наверх и рассмеялась, прижав к лицу пуховую подушку. У меня даже слезы полились. Я почувствовала себя так же хорошо, как после горячей ванны холодным днем, и поняла, что вчерашнее приключение того стоило.

Я переоделась в одежду, такую же свежую, как и мое отношение ко всему происходящему, и поспешила вниз — к детям.

— Вы не против, если сегодня я подою корову? — Через москитную сетку на двери донесся баритон шерифа Джефриса.

Теперь я тоже услышала призывное мычание Старого Боба.

— Да, конечно, спасибо.

Я стояла у двери и наблюдала, как мужчина идет, пересекая двор. Почему у меня не было чувств к мужчине, который, кажется, всегда появляется вовремя и говорит то, что следует? Мама назвала бы меня глупой за то, что, фигурально выражаясь, эти ингредиенты я не добавила в свое тесто. Думаю, что сейчас этого мужчину она бы поставила перед мистером Грейвзом.

Но сегодня мне было некогда об этом думать, да и не хотелось. Я вернулась на кухню. Олли умывалась, а я начала готовить завтрак. У меня была овсянка, еще я поджарила несколько кукурузных лепешек — потом смажу их патокой — и задумалась, хватит ли того, что останется, на обед и на ужин.

Со двора донесся гомон голосов. Я выглянула за дверь. Джеймс и Дэн сидели на крыльце, поглощенные разговором с шерифом. Об опоссуме уже слагали легенды. По словам Дэна, он чуть было не отгрыз руку младенцу. А по словам Джеймса, он его спугнул. Шериф согласно кивал, слушая и ту, и другую интерпретацию событий, его лицо было столь серьезным, будто они обсуждали цену на хлопок.

Потом он заметил меня и выпрямился, держа в руках крынку с молоком, его щеки порозовели.

— Вы согласитесь позавтракать с нами? — Я больше не задумывалась о том, что у меня не будет при этом компаньонки.

— Буду рад.

Я открыла дверь с москитной сеткой. Все трое вошли. Впервые за время пребывания здесь завтрак предвещал начало хорошего дня.

Глава 23

Несмотря на то что наши запасы подходили к концу, я пригласила всю семью Лэтхэмов, состоящую из десяти человек, и шерифа Джефриса на празднование Дня Благодарения. Мне хотелось почувствовать атмосферу праздника, посидеть в большой компании за столом. Как в тот день, когда мы услышали об окончании войны. Я наслаждалась работой и усталостью: так у меня совсем не было времени думать.

В среду перед застольем я раскатала коржи для пирога, почистила тыкву и приготовила начинку. Хотя снаружи воздух был практически зимним, кухня пылала жаром, как летом.

— Мне нужно еще дров для духовки, — прокричала я через открытую дверь, вытирая пот со лба. — И, кто-нибудь, откройте здесь окно!

Джеймс вбежал на кухню, раскрыл руки, и на пол посыпались поленья. Сощурившись, я едва удержалась, чтобы не отругать его.

— Спасибо.

Затем пришел Дэн, держа по полену в каждой руке. Он положил их на груду Джеймса.

— Кто-то идет.

Подложив дров в печь, я выглянула в окно. Вдали по дороге шел худой мужчина, помахивая чемоданом. Это не мог быть Френк. Слишком рано. Но если это не Френк, кто тогда? Страх и волнение, гнев и облегчение смешались, как ягоды в пироге, и я не могла отделить одно от другого. Артур передумал? Приехал извиниться лично? Мне бы этого хотелось?

— Олли, последи за пирогами. — Я выбежала на улицу и пошла по дороге, сердце колотилось, желудок сжался.

Мужчина помахал мне рукой.

— Сестричка!

Все мое беспокойство переросло в восторг.

— Уилл! — Я помчалась по дороге и бросилась брату на шею.

— Ну, полно, будет, не плачь!

— Это ты?! Это и вправду ты! — Мои слезы омывали ему шею, а он поглаживал меня по спине.

Когда я наконец успокоилась и посмотрела на него, брат показался куда более старшим, чем выглядел год назад, отправляясь во Францию. Его глаза окружали морщины, в их глубине затаилась боль. Война изменила его.

Вдруг у меня сдавило горло. Почему брат приехал без всякого предупреждения?

— Мама? — прошептала я. — С ней все…

Уилл улыбнулся и покачал головой, уже более похожий на старшего брата, которого я помнила.

— Ты всегда все видишь в черном свете, Ребекка. Нет, глупая гусыня, мама в порядке. — Он пожал плечами. — По крайней мере, она вне опасности. Хотя еще и не может много работать. Поэтому я решил отпраздновать День Благодарения с тобой.

У меня опустились руки. Уилл всегда был воплощением стабильности. Как толстый дуб, который окружил ветвями наш дом в Даунингтоне. Он всегда помнил о своем долге. Если он не остался дома на праздник, значит, что-то действительно не так.

— Когда ты вернулся домой? И почему мне никто не сообщил? — Я взяла брата за руку. Она была очень худой, даже хрупкой, казалось, мое прикосновение может сломать ее. У меня внутри все оборвалось.

— Я был уже на пути домой, когда объявили об окончании войны.

Остановившись, я заставила и его остановиться.

— Почему, Уилл?

Он уставился вдаль, его глаза сузились, будто он смотрит через океан и видит Францию.

— Я умираю, Ребекка. Они позволили мне умереть дома.

Я замерла и не могла дышать. Билось ли у меня сердце? Дыхание и движение возвратились с волной тошноты, но прежде чем я смогла задать вопрос, Уилл улыбнулся.

— Я слышал, ты стала матерью, фигурально выражаясь. Лучше представь меня. — Брат взял меня за руку и повел вперед, мои ноги подкашивались.

Во дворе и в доме стояла звенящая тишина. После новостей Уилла она казалась весьма подходящей, поэтому прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что это ненормально. Не для этого дома. Здесь очень редко было тихо, даже посреди ночи.

— Олли? Джеймс? Дэн?

Ответа не последовало.

— Ты что, уже их потеряла? — Усмешка Уилла немного привела меня в чувство.

— Я не потеряла их, — шикнула я в ответ. — По крайней мере, я так не думаю.

Сначала я пошла к цистерне: всегда боялась, что кто-нибудь из мальчиков свалится в нее, когда полезет «просто посмотреть». Но крышка сидела плотно, да и табурета рядом не было.

Уперев руки в бока, я позвала еще раз. На этот раз откуда-то совсем близко донеслось хихиканье. Я сошла с крыльца, стала на колени и заглянула под него. На меня смотрели, моргая, четыре пары глаз.

— Если вы немедленно не вылезете, придет опоссум и всех вас съест!

Повизгивание от страха и восхищения сопровождалось возней, когда все выбирались из укромного места. Конечно, все перепачкались. Я открыла было рот, чтобы отругать их, как тут до меня донесся запах горелого. Я принюхалась еще раз…

— Мои пироги! — Я рысью помчалась на кухню и открыла духовку. Дом заполнил черный дым. Я начала махать руками и кашлять, затем обернула руку полотенцем и достала из духовки первый пирог. Он был не с золотисто-коричневой корочкой, а похож на лепешку засохшей грязи. Я поставила его на стол и достала второй, он был еще хуже, чем первый.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я буду это есть, — сказал Уилл, снимая Дэна со своих плеч и усаживая его на стул. Дыхание брата было прерывистым. По вискам струился пот.