– Привет, – хрипло сказал Келла, щурясь. Из-за похмелья голова его раскалывалась на части.

Нинка замерла и, с трудом поняв, на ком лежит, привстала, и брови синеволосого тотчас изумленно приподнялись, потому как одежды на обоих был возмутительный минимум. Это тотчас послужило поводом для шуток Келлы, который даже с жутким самочувствием мог прикалываться. Шутки сводились к тому, что Журавль, подло напоив, делала с ним ночью ужасные вещи. И вообще, ей только одно и нужно. А ведь он так мечтал о большой и светлой любви…

– Не для тебя мой цветочек…

– Если не закроешь свою гнойную пасть, мечтатель, я тебе ее вырву, – перебив, пригрозила Журавль, которая чувствовала себя ужасно – к горлу подкатывал противный ком. На этом спор завершился, потому как физическое состояние обоих не было предрасположено к перепалкам. А когда парочке стало лучше, они усиленно делали вид, что ничего необычного не произошло.

Только к вечеру супруги пришли в себя, заказали в номер пиццу и стали смотреть по ноутбуку сериал, который на флешке прихватил с собой Келла. Вкусы у них с Нинкой оказались уже в который раз схожи, и совершенно кошмарная история ужасов, растянутая на несколько сезонов, обоих привела в восторг. Во время кадров, от которых нормальные люди отворачивались, эти двое начинали дружно ржать, споря, насколько натурально смотрится происходящее. Вторую свою ночь, вернее, раннее утро, ибо сериал смотрели до рассвета, девушка и парень встретили в одной кровати – благо, она была достаточно широкой, чтобы каждый на своей стороне мог спать с комфортом.

Второго января у них была запланирована спа-программа на двоих с поэтичным названием «Симфония сердец», которую также оплатила дальновидная Эльза Власовна. Программа длилась почти три часа и включала в себя ароматерапию в хамаме, одновременный массаж лица и тела с маслами и расслабляющую чайную церемонию.

Если в хамаме Келле как-то не особо понравилось, да и Журавль вела себя скверно, то массаж принес тонну кайфа обоим: приятная неспешная музыка с восточными мотивами, пьянящая полутьма, мерцание свечей, треск камина, легкие пряные ароматы в воздухе и опытные женские руки, умело разминающие мышцы спины и шеи, снимая напряжение с обоих.

Что могло быть лучше зимним морозным вечером?

Они лежали друг напротив друга на кушетках, и Келла смотрел на Ниночку странным долгим взглядом. На ней не было одежды – лишь легкая тонкая простынь укрывала ее чуть ниже талии. Кажется, девушка полностью отдалась приятной процедуре: положив руки под голову, она закрыла глаза и, и выражение ее лица казалось спокойным и безмятежным. Зимой кожа ее казалась совсем светлой, и видны были под ней тонкие голубые нити вен. А еще Келла углядел несколько родинок, о которых не знал, и шрам – наверное, старый, детский, – на ребрах.

Парень, не отрываясь, следил за тем, как ловкие руки массажистки касаются спины Ниночки, поглаживая и разминая кожу, и через какое-то время поймал себя на мысли, что не прочь был заменить массажистку. Он до безумия хотел дотронуться до этой шеи, плеч, провести пальцами вдоль позвоночника, убрать к чертовой матери эту мешающую простынь, закрывающую нижнюю часть тела – и весьма привлекательную, надо заметить. Или бы перевернул Ниночку на спину, касаясь ее так, что она бы схватилась за края кушетки, пытаясь сдержать ставшее бы рваным дыхание.

Его желания остались лишь желаниями, но фантазии будоражили кровь.

Ниночка повернулась, и их взгляды встретились. Она улыбнулась ему и показала кончик языка. Келле оставалось лишь усмехнуться и закрыть глаза, наслаждаясь массажем. Он не видел, как смотрит на него точно таким же задумчивым взглядом Нина, и взгляд ее цепляется то за мышцы на плечах и спине, то за замысловатые татуировки.

После окончания массажа они еще минут пятнадцать просто лежали каждый на своей кушетке, расслабленные и умиротворенные, и смотрели на космический рисунок потолка, ища свою звезду.

Также молча они сидели потом и в небольшой комнатке для отдыха, оба – в халатах и с влажными волосами, и пили фруктовый чай. И то ли обстановка вокруг была такая – доверительно-романтическая, то ли ароматические масла в воздухе обладали свойствами афродизиака, то ли виною всему были расслабляющий массаж и приятные прикосновения чужих теплых рук к спине, шее и лицу, но в какой-то момент Келла накрыл лежащую на столе ладонь Нины своей ладонью, и она, подняв голову, без слов все поняла – словно прочитала в его глазах.

Келла, склонив голову набок, поднес к своему лицу ее руку и коснулся губами кончиков пальцев. От ее ладоней пахло травами. А после положил себе на плечо, не отрывая от Ниночки взгляд.

Она ждала, что он сделает дальше.

Он зачарованно улыбнулся. Погладил ее по щеке. Задел, словно случайно, нижнюю губу. И ласково поцеловал в скулу: один раз, второй, третий… Это был невинный поцелуй, почти целомудренный, но внутри у нее все перевернулось от неясного пока еще предвкушения.

От волос девушки приятно пахло маслами – что-то свежее и чуть горьковатое, цитрусовое, и Келле хотелось зарыться в них, однако он медленно отстранился. И только его пальцы все еще оставались на ее щеке.

Теперь ждал он.

Нина дотронулась до его ладони, сжала ее и медленно опустила ее. И в какой-то момент парень решил даже, что она хочет уйти, но это оказалось не так. Нина вдруг села так близко, что колени их соприкасались, потянулась к Келле, потерлась носом об его нос, о щеку, – словно большая кошка, и вновь поцеловала – первой. Вернее просто коснулась своими губами его губ, замерла так на несколько секунд, как будто бы привыкая сама и давая привыкнуть ему, а после продолжила чуть более настойчиво, но все же мягко. И Келле оставалось лишь отвечать на ласки в таком же медленном скользящем ритме.

И это был один из немногих их нежных поцелуев, и, самый, наверное, искренний: без надменности, гордости и стремления доказать что-либо себе и другим. Чистый и светлый, как снег, кружащий за окном и укрывающий пуховым одеялом склоны гор.

Неспешные ласковые прикосновения, иногда почти невесомые, руки, замершие на плечах друг у друга, неторопливый долгий поцелуй, от которого едва ли не сводило мышцы.

Им обоим казалось странным, что они могут быть такими: аккуратными, нежными, заботливыми. Но еще более странным казалось то, что такой поцелуй – без разлетающихся в разные стороны искр, летящих во все стороны, может задевать за живое куда сильнее, глубже. И что желание – это не только ослепительные вспышки сжигающей страсти. Это еще и безудержная нежность, в которой кроется нечто незнакомо-чувственное, яркое, незабываемое. И любовь – это не слабость или безумие, это уверенность. Безмятежность. Невесомость.

Любовь – не только огонь, сжигающий все на своем пути. Это и то самое пламя, которое греет среди снегов и холода.

Они отстранились друг от друга только тогда, когда в комнату кто-то вошел.

То, что было в спа, оказалось лишь этаким саундчеком, проверкой – но не звуков, а чувств, разумеется.

По дороге в пансионат они не разговаривали, будто бы боялись невзначай поругаться и растерять все то волшебство, которое только что собрали по крупицам. Келла за руку ввел Нину в номер, решительно послав все свои предубеждения, которые то и дело нашептывали ему на ухо, что он ведет себя, как ванильный мальчишка, и что Журавль обманет его, или кинет, или изощренно поиздевается, и что крутые мужики – а ведь он именно такой! – не должны вести себя так по-глупому. Так влюблено.

Но он пересилил себя.

Включив свет, Келла шагнул к Нине, обнимая за талию и вновь целуя – неспешно, дразнящее, но уже требовательно, и она чувственно отвечала ему, то гладя по волосам, то запуская озябшие руки под свитер, чувствуя, как напрягаются мышцы его живота, когда она кладет на него ладонь. И от того, как бурно реагировал не такие прикосновения Келла, Нина сама получала удовольствие. Чем больше нравилось ему, тем больше ей хотелось продолжить их странную нежную игру.

Объятия стали откровеннее, и одежда мешала, казалась лишней.

Келла усадил Нину себе на колени, не видя, что где-то там, под ногами, валяется снятое в спешке платье, и ее руки обвивались вокруг его плеч. Девушка откидывала голову назад, разрешая целовать себя в шею, обнаженные плечи, еще ниже. И когда Келла угадывал, как ей нравится больше всего, она крепче сжимала свои пальцы и прижималась к нему теснее.

Их прикосновения все еще были ласковыми, но теперь не едва заметными, а напористыми, и с каждой минутой становились все настойчивее и настойчивее, заставляя терять голову от переполнявших чувств.

В какой момент они оказались на кровати, никто из них не помнил. И Келла пришел в себя только тогда, когда Нина нехотя встала с него, сев на коленки. Голова у нее слегка кружилась. А желание быть здесь и сейчас с этим человеком завладело полностью.

– Куда? – прошептал Келла раздраженно, приподнимаясь на локтях. Если даже сейчас она сказала ему, что ей надоело, он бы не отпустил ее просто так.

– Подожди, – туманно отвечала девушка. Она нагнулась, изящно, как кошка, поцеловала его в живот, заставив стиснуть зубы, и поднялась.

Нина подошла к бару, достала бутылку красного сухого вина, лед и нетвердой от переполняющих чувств походкой вернулась к Келле.

«Тебе понравится» – говорил ему ее взгляд.

«Я не сомневаюсь» – отвечали его глаза.

– Иди ко мне, – потянул за руку Ниночку парень, и она вновь уселась на него, запрокинув чуть голову и отпив прямо из горла холодный терпкий напиток.

– А мне? – с усмешкой спросил Келла.

– Конечно, и тебе, – улыбнулась лукаво Ниночка, поцеловала его коротко влажными от вина губами, а после склонила над ним бутылку, оставляя на загорелой коже рубиновые дорожки, которые потекли под ремень, что Келлу, правда, не слишком-то и смущало.

Каждое касание было откровением.

Глотки холодного вина чередовались с жаркими поцелуями.

Кубики льда жгли кожу на животе и груди – и если сначала Келла смеялся тихо над такими глупостями, то потом, когда Нина склонилась над ним, держа лед, которым она, дразня, проводила по его коже, в губах, замолчал, притягивая ее к себе за волосы. Казалось, девушка точно знает, что ей сделать, чтобы свести его с ума. И какие звезды зажечь прикосновениями, а какие – потушить теплым частым дыханием.

От того, что вытворяла девушка, у Келлы срывало крышу, и он, вскоре, не вытерпев, перевернул ее на спину, оказавшись сверху с твердой уверенностью подарить в ответ ровно столько же, сколько отдала ему она.

– Ты – мой? – спросила вдруг Нина, задыхаясь от ощущений, которые дарили ей чужие руки и губы. Каждая мышца в ее теле была напряжена. Каждый нерв – оголился. От каждого прикосновения хотелось кричать, и она уже не сдерживала себя.

– Ты – моя, – отвечал парень, прикусывая мочку уха. – Поняла?

Больше они не разговаривали, полностью отдавшись захватившим их с головой чувствам. Теперь это снова была борьба – но не за то, чтобы казаться лучше друг друга и сильнее, а борьба за то, кто и кому доставит большее наслаждение.

В какой-то момент Келла вновь оказался на спине, и пальцы его переплелись с пальцами Нины, а взгляды скрестились. Его сердце стучало, как метроном, в темпе двести двадцать – даже когда она, выгнувшись, упала ему на грудь, и светлые волосы разметались по его лицу.

Он лишь прижимал ее к себе, не желая отпускать, и целуя в шею, обжигая тяжелым дыханием.

Этой ночью они сделали много удивительных открытий. И утомленная Нина заснула в одно мгновение, а Келла, убрав руку из-под ее лица, встал и подошел к окну, не веря в то, что между ними произошло и как горячо это происходило. Если бы Нина проснулась вдруг и поцеловала его вновь, он бы опять не выдержал и заключил ее в объятия.

Потому что она – его.

И он может делать с ней все, что захочет.

И, может быть, захочет даже любить.

Или уже любит.

Неважно.

Важно, что она с ним, рядом и сопит уютно, уткнувшись в подушку, и длинные ноги выглядывают из-под одеяла – так и хочется прикоснуться к ним вновь.

…А ночь была снежной и звездной. И россыпь блестящих осколков сверкала на черном бархате мягко и ласково.

Келла долго курил, сидя на подоконнике и глядя в пахнущее снегом небо, на эти самые звезды, лишь чуть приоткрыв окно в номере, чтобы спящая на кровати Ниночка не замерзла.

Звезды манили, и Келла засмотрелся на них.

– Вернись, – потребовала проснувшаяся Нина и лениво похлопала по его стороне кровати. – А то не пущу, – пригрозила она, и едва синеволосый оказался с ней под одним одеялом, нагло закинула на него ногу и сладко уснула.

Проснулись они поздно, уставшие, но довольные, снова делали вид, что ничего не произошло и со вкусом, уже по привычке, переругиваясь. Но когда Нинка достала его, Келла просто-напросто заткнул ей рот поцелуем. Она, конечно, возмутилась такой наглости, попыталась укусить его за язык, поцарапать, но он все же взял вверх, прижав к стене и сумев сделать так, чтобы она требовала продолжения.