– Я рок-звезда, – сказал он насмешливо. – Мне можно все. За что пьем?

– За Интернет! – провозгласил Келла.

– И вирт, – встрял проходивший мимо барной стойки Рэн. – Вы гитару мою не видели?

Гитару, как оказалось, утащил Фил, дабы сыграть своей чудесной спутнице и разъяренный Рэн пошел наверх к брату – отбирать инструмент.

Келла, прислушиваясь к крикам сверху, хохотнул и вновь наполнил свой стакан.

– Алкаш, – поморщилась Журавль, перекидывая ногу на ногу с таким расчетом, чтобы у Келлы перехватило дыхание. – Слушай, Рылий, а ты не боишься спиться к годам тридцати пяти?

– Не боюсь, – тотчас окрысился тот. – А ты не боишься, малышка, что тебе длинный язычок отрежут?

– Рыло драное.

– Стерва.

– Чмо шерстяное.

– Дичь птичья.

И они принялись перекидываться все более и более яркими эпитетами. Кажется, оба находили в этом странное удовлетворение, не понятное ни мне, ни Антону. И словно забыв о нас.

– Любимая, – сказал Антон вдруг, болтая виски в своем стакане и вновь глядя только на меня – пусть даже между нами были тысячи километров расстояния, но я кожей чувствовала его взгляд.

– Любимый, – ответила ему я, поняв точно, что он от меня хочет.

– Нежная, – продолжал Антон, поставив локти на стойку.

– Ласковый, – улыбнулась я.

– Моя малышка.

– Мой мальчик.

Услышав нас, Нинка и Келла зависли. И все-таки замолчали. Мне стоило больших усилий не рассмеяться.

– Что за передоз ванили? – поинтересовался синеволосый, глядя на друга, сморщив лицо, как от лимона.

– Тебе плохо, подруженька? – вопрошала Нина, уставившись на меня едва ли не с суеверным страхом. – Он заразил тебя своим сумасшествием?

– Мне хорошо, – возразила я, почувствовав острое желание поцеловать Антона, который был так близко и так далеко одновременно. Я смотрела на его губы и почти наяву чувствовала, как они касаются моего лица и шеи. Щеки закололо, и дыхание стало глубоким, и я едва прогнала прочь от себя подобные мысли.

– Раз вы решили поиграть в любовные игры, почему бы этого не сделать и нам? – поинтересовался Тропинин. Не знаю, что было на душе у него, но он вдруг надавил ладонью на острый угол стойки, намеренно делая себе больно.

– Какие игры? – вызверился Келла. – Она меня бесит! Ты слышал вообще, она меня обзывает!

– Тебе же это нравится, – спокойно заметил Кей.

– Если нравится, я тебя хоть с утра до вечера смогу обзывать, – встряла Ниночка и добавила весьма ехидно:

– Скотина. Тебе уже хорошо, или надо обзываться покрепче?

– Завали, – велел Келла совсем не по-джентльменски. Но мне показалось, что он что-то начинает понимать в их взаимоотношениях с Журавлем.

– Знаете, чем наша любовь отличается от вашей? – вкрадчиво спросил Тропинин и сказал: – Я могу всему миру сказать, что люблю эту девушку, – Кей сделал то, чего я не ожидала – сложил пальцы в виде сердца, отправил его в сторону камеры и подмигнул мне. Я вновь рассмеялась. И сделала вид, что поймала это виртуальное сердечко и прижала его к себе – к левой стороне груди.

– Поэтому ты прячешь Катьку от фанатов, – хихикнула Нинка.

– Это вынужденная мера. Но я не боюсь сказать о ней. О себе. О нас, – ответил Антон.

– То есть я трус, чувак? – схватил его за ворот футболки Келла, которого, кажется, за эти минуты довели до ручки. На заднем плане кто-то из незнакомых парней поинтересовался на английском, не собрались ли они драться, и если собрались, им лучше выйти на улицу, чтобы ничего не сломать, как в прошлый раз. Что за «прошлый раз» я понятия не имела, но подозревала, что это тогда, когда Антон запер Келлу и Рэна в кладовке на полтора часа. Я хотела, было спросить об этом Тропинина, который, ухмыляясь, говорил что-то синеволосому другу, однако сделать этого не успела. Я увидела, как входная дверь открывается, и в дом заходят двое: высокий парень с темными черными волосами с чемоданом в руке и эффектная девушка в алом пальто, очень похожая на него. Его лицо – бесстрастно, почти равнодушно. Ее – украшает надменная улыбочка. Густо подведенные глаза тотчас отыскали в гостиной Антона и остановились на нем, прожигая его спину, а он пока еще не видел ту, которая смотрела на него, но улыбаться почему-то перестал.

Я смотрела на них через экран компьютера и не могла поверить.

Арин и его сестра.

Алина Лескова.

– Какого черта? – с недоумением спросила Нина, тоже заметившая ее.

– Привет, Дракон, – услышали на заднем плане мы ее высокий голос.

Келла и Антон, забыв друг о друге, повернулись назад.

Однако узнать, что происходит и какого волосатого лешего Лескова приехала в Берлин, я не успела. На этом связь вдруг прервалась. Изображение застыло на экране ноутбука. Свет в комнате погас. Где-то в глубине квартиры возмущенно заорал Сергей.

В самый неподходящий момент вырубилось электричество. А вместе с ним пропал и Интернет.

– Не поняла, – медленно сказала я, тревожно глядя на подругу. В глазах у меня появился страх.

Лескова там, в берлинском коттедже «На краю», рядом с Антоном. Моим Антоном. Которого она называет Драконом, считая, что все еще может вернуть его.

В голосе тотчас заметались мысли.

А что, если она не впервые приезжает туда?

А что, если она пристает к Антону?

А что, если он…

Ты же сама сказала, что нужно верить. Антону. В Антона.

Я верила, но страх не исчезал – к нему, разве что, присоединилась ненависть. Проклятая Алина!

– Ведьма, – почти с восхищением сказала Нинка, безуспешно щелкая выключателем – свет так и не появился. Видимо, произошла какая-то авария на подстанции. Как же вовремя.

Я молчала. А что я могла сказать? Только сжимала пальцы в бессильной злости.

– Только появилась – и у всего района света нет, – уже торчала около окна. Ниночка, вглядываясь в улицу. – Все фонари и вывески погасли. На костер ее, – вынесла подруга вердикт. – Что будешь делать?

Я схватила телефон и позвонила Антону. Трубку он взял не сразу.

– Что у вас со связью? – тотчас спросил он. Голос у него при этом был не самый счастливый.

– Электричество вырубили. Антон, что она делает у вас? – спросила я и поняла – он услышал отчаяние в моем голосе.

– Приехала в гости к брату, – отозвался парень, естественно тотчас поняв, о ком речь.

Меня вдруг охватило отчаяние.

Ну почему она – там, с ним?! А я – так далеко?!

Как же я ее ненавижу.

– И это все, что ты можешь сказать? – выкрикнула я.

– Катя, – терпеливо сказал Антон. – Успокойся.

– Как я могу быть спокойна? Она там, она рядом с тобой! – вновь не сдержала себя я.

– И что? Это как-то может повлиять на наши отношения? – с раздражением спросил Антон и сам же себе ответил: – Нет.

И добавил:

– Ты сейчас сама себя накручиваешь, Катя. Понимаешь?

Я молчала.

– Мы говорили с тобой о прошлом, – уже более мягким голосом напомнил Тропинин. – Его возвращение мне не нужно.

– Тебе – нет. А ей – да, – отрывисто ответила я, понимая, что не должна закатывать Антону истерики. Но ведь он не понимает, на что способны влюбленные до безумия женщины! Алина может пойти на любую подлость! Как с фотографиями, как с письмом-угрозой – я не сомневалась, что их присылала она. Кто еще может опуститься до такого?

Тот, кого с головой погребли чувства.

Тот, чье достоинство – под грудой камней, именуемых любовью.

Тот, кто мечтает вновь взобраться на разрушенную гору по ступеням из чужих костей.

Я не стану ступенью. Она не ступит на меня. Не взойдет по моим костям на вершину своего безумия, именуемого любовью.

Я встала напротив окна, сжимая телефон и глядя во всепоглощающую ночную тьму, густо окутавшую дома.

Тьма манила. Звала. Обещала.

И мне хотелось стать частью этой тьмы и проникнуть в самое сердце Лесковой, чтобы разгрызть его напополам.

Никогда не думала, что могу так ревновать.

– Мне нет до нее дела, – отрывисто сказал Антон. – Поняла меня, Катя? Поняла?

Я молчала, любуясь тьмой. Из-за снега она не была абсолютной, но в этом было ее очарование. Абсолютная тьма – слепа. Мне хотелось видеть ясно.

– Поняла? – повтори Антон, повысив голос.

Я отчего-то улыбнулась, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.

– Поняла? Ответь мне. Черт подери, да хоть слово скажи!

Молчание выводило Тропинина из себя – я помнила это с лета.

– Она делала отвратительные вещи, – тихо произнесла, чувствуя на глазах непрошеные горячие слезы. – Не по отношению ко мне. По отношению к тебе, Антош. Любовь не способна на такое. Запомни это, я тебя заклинаю. Любовь лечит, а не копает могилу. Понимаешь?

– Ты слишком эмоционально это восприняла, – произнес парень. Кажется, он не ожидал от меня подобной реакции. Ведь казалось бы – в дом, где он жил вместе с друзьями, приехала его бывшая – формально, к своему брату. Что в этом такого? Зачем закатывать из-за этого истерики?

Но это было не истерикой, это было предчувствием.

Алина Лескова не тот человек, чтобы делать что-либо просто так, без расчета. Наверняка она будет подбивать клинья к Антону.

– Я слишком люблю тебя, чтобы отдавать, – сказала я напоследок, не стесняясь говорить это при Нинке. Та подняла на меня глаза – но в них не было насмешки, только одобрение.

Борись за свое, Катя.

– Я знаю, – ответил Антон.

– Если она попробует забрать тебя, я не знаю, что буду делать. Я попытаюсь стереть ее в порошок, – сказала я. – Не считай меня истеричкой. Я защищаю свое.

– Не считаю, – хмыкнул он. – Я знаю, что такое – защищать свое. И ценю это.

– Время сойти с ума от любви, – слабо улыбнулась я, чувствуя подозрительное головокружение и понимая, что сердце бьется, как ненормальное.

Тьма была такой же привлекательной, но на небе появился серебряный полумесяц и стало светлее.

– Я сделал это раньше. Сошел с ума раньше. Люблю тебя, – повторил Антон второй раз за вечер. И в его тихом, пьянящем, чуть хрипловатом голосе я слышала желание и нечто такое, чего никогда прежде не слышала – какой-то особенный интерес. Будто бы он давно ждал от меня нечто подобное – как этакое успокоение, подтверждение моих чувств.

Мы еще немного поговорили и распрощались – в моем телефоне оставалось лишь несколько процентов заряда.

Перед тем, как пойти спать, я вышла в Интернет через мобильную сеть, отыскала в социальной сети профиль Алины – это оказалось не сложно, и отправила ей сообщение.

Никаких слов.

Лишь одно фото.

Я и Антон в Праге.

Мы стоим на краю смотровой площадки на смотровой башне Карлового моста, и за нашими спинами: река, делящаяся мостом напополам, и море красно-оранжевых крыш. Ветрено и прохладно. Антон обнимает меня за плечо, прижимая к себе, и я улыбаюсь.

Когда-то фотографии, на которых они с Антоном были запечатлены вместе, мне отправляла Алина. Но теперь настала моя очередь.

Их отношения начались теплой весной и закончились безрадостной осенью, сломавшись и не выдержав напора эмоций.

Наши же отношения были крепкими даже холодной зимой. И их ничего не должно было сломать.

В последний раз глянув на темную улицу, я ушла в Нинкину комнату.

Мне вновь снился Антон – мы целовались, лежа в белоснежном мягком снегу, и не чувствуя холода обнаженной кожей.

А тьма лишь смеялась нам в спины.

* * *

После разговора с Катей Антон закурил – не нужно было это делать, но отчего-то его накрыло. Все и сразу: усталость, тоска, непонимание. И постоянный, терпкий страх – а вдруг Катя его не простила?

Вдруг не смогла это сделать?

До сих пор.

Постель не была доказательством. Скорее еще одним приятным способом совместного времяпровождения, в процессе которого Антон с головой отдавался той, кого любил.

А тут еще мать, Кезон, Алина.

Опять ее принесло. При Кате.

Еще несколько лет назад он и не думал, что Лескова станет ему чужой.

Антон потушил сигарету и громко закрыл окно, напротив которого курил, уйдя в соседнюю пустую комнату, подальше от всех. Люди его бесили. В особенности – Арин. Какого… он опять притащил свою сестренку?

Дверь без стука распахнулась и в темную комнату, в которую попадал лишь желтый свет фонарей за окном, беззвучной тенью скользнула Алина. Она приблизилась к Антону и хотела было коснуться его спины, а, может быть, прижаться к ней – как когда-то, но он резко развернулся.

– Ты опять приехала, – не спрашивал, а констатировал Антон. Голос его был спокойным. А глаза – холодны.

– Опять, – спокойно подтвердила Алина. – Как ты?

Антон едва не дернул плечом. Но сдержался. Этот вопрос – и таким тоном – задают друзьям, которых давно не видели и по которым скучали.

Они – не друзья. Они давно друг другу никто.

– Что ты хочешь? – прямо спросил Антон.