– Так вы лучше у сына спросите, он же там играет!

Келла едва не убил Сергея взглядом, но промолчал.

Ничего более не говоря, Александр Михайлович достал телефон и набрал в поисковике всего два слова: «На краю». Взору его предстало множество информации: как текстовой, так и видео и фото. «На краю» была современной группой, играющей тяжелый рок, довольно популярной. На снимках мужчина сквозь толщу глумливого грима узнавал собственного сына. На некоторых фото Ефим был без грима, только с ярко-синими волосами и отвратительными проколами на лице и в ушах – и тогда сходство становилось еще большим. Еще на некоторых он сидел за барабанной установкой и с палочками в руках.

Как так вышло, что раньше Александр Михайлович, опытный, между прочим, опер, не замечал очевидного, было непонятно. То ли потому, что они с сыном почти не виделись последние годы, то ли потому что он всегда был слишком занят работой.

Сапожник без сапог.

– Ах ты, засранец, – поднял мужчина полный гнева взгляд с фотографии, где синеволосый парень с голым торсом и татуировками держал в зубах барабанные палочки, на собственного сына, который только поморщился. Он никак не ожидал, что отец все узнает, да еще и именно сегодня.

Черная полоса – да и только.

– Па, этот чувак из группы просто на меня похож, – улыбнулся Ефим, пытаясь совладать с собственными эмоциями. – Часто путают. Аж бесит.

– Да-да, – подхватила Нина. – Его при мне раза три Келлой каким-то называли! Милый, может быть, тебе в шоу двойников участвовать? – игриво толкнула она парня.

Александр Михайлович, которому верить во весь этот бред с какой-то там рок-группой не очень-то и хотелось, встал со своего места, подошел к сыну и сказал тихо, но грозно:

– Руку покажи.

– Что? – не сразу понял Ефим.

– Задери рукав и покажи руку, – хотел убедиться отец в том, что у сына нет татуировки, как у того пацана с барабанными палочками в зубах.

– Я не колюсь! – возмутился Келла.

– Руку! – выкрикнул отец. Он схватил его за запястье и дернул рукав рубашки вверх, обнажая цветную татуировку.

– Подлец! – взревел Александр Михайлович. – Да как посмел родного отца обманывать?!

И тут парень взорвался. Вскочил на ноги и закричал зло, ударив обеими руками по столу так, что чуть тарелки не подпрыгнули:

– Да! Да! Да! Я никакой, на фиг, не инженер! Рад? Я вообще в универе не учился! Я играю на ударных в этой группе! У меня татухи, пирсы и синие волосы! И когда приеду обратно в берлинскую студию, перекрашусь!

Он решил, что терять уже нечего. И больше не сдерживал себя.

Марина Сергеевна изумленно охнула. А Александр Михайлович стоял, ничего не говоря и глядя на сына покрасневшими от ярости глазами.

– Как же так, сынок? – спросила мать, прижимая руку ко рту.

– А я тупой, ма, – ухмыльнулся Келла, и дядя Витя одобрительно закивал – чужие семейные разборки доставляли ему удовольствие. – Я провалил все экзы в первый раз – попал в армию. А когда вернулся, опять все провалил! А вы так переживали – помнишь, ты все плакала мне в трубку, что я теперь никем не стану? – что мне пришлось соврать. Мол, поступил, все отлично! Ма, па, я учусь в техническом! А сам играл на барабанах. На гитаре. Подрабатывал. Вы вообще знаете, как я жил?

Он улыбнулся безумной улыбкой, и даже Нина не стала встревать, почувствовав себя не в своей тарелке.

– У меня не было денег, не было квартиры, и родителей тоже – не было! Потому что вам нужен был успешный сынок-студент, а не музыкант и грузчик! – орал Келла, и снова весь зал с интересом уставился на столик двух семей. – У меня была только моя музыка!

– Как ты мог так поступить со мной и матерью? – зло произнес отец, надвигаясь на Келлу медленно. – Мы хотели сделать из тебя человека!

– А получился Зелибоба, – тихо прокомментировал дядя Витя, и жена толкнула его в плечо.

– А знаешь, почему я в военную академию не попал, как ты хотел? – продолжал Ефим, который не умел вовремя останавливаться. В нем все кипело, и хотелось наконец сказать правду. Ту правду, которую он столько лет умалчивал. – Думаешь, меня по здоровью запороли? Не-а, па, я сам себя запорол, – в подробности парень вдаваться не стал, но и этого его отцу хватило. – Знаешь, почему? Да мне плевать на твою армию и на твои погоны! Я в армии отслужил – хватило! – продолжал Келла, бурно жестикулируя. – Мне музыка нравится, и, черт побери, я буду заниматься только ей!

– Негодяй! – схватил его за грудки отец и как следует встряхнул.

– Негодяй – потому что хочу жить так, как хочу? – осведомился Келла нахально. За что едва не получил по лицу – лишь в последний момент его отец сдержался и опустил крепко сжатый кулак.

– Не бей его, Саша! – закричала Марина Сергеевна, вскакивая на ноги.

– Не трогайте брата, – присоединилась к ним и Таня, повиснув у отца на руке. – Знаете, какая его группа знаменитая?!

– Да мне плевать! – орал Александр Михайлович. – Как ты посмел держать нас за идиотов, молокосос?!

Они вчетвером что-то кричали, а Журавли только изумленно глядели на будущих родственников.

– Люблю я семейный драмы, – откинулся назад Виктор Андреевич, сложив руки на животе.

– Завтра свадьба, а у Нинки сейчас жениха того, – провела большим пальцем по шее Ирка, – собственный отец прикончит.

– Я тебя сейчас сама – того, – процедила сквозь зубы Нинка, которой совершенно не нужны были свадебные фотографии, на которых ее жених осветит прелестными отцовскими фингалами всю окрестность. Она попыталась поддержать Ефима, но Марина Сергеевна попросила ее не вмешиваться.

– Пусть сами, – шепнула она невестке.

– Да, Нина, сядь, – наслаждался разборками Виктор Андреевич и чуть ли не дирижировал в такт громким звенящим голосам. – Графья поссорятся, а виноваты крестьяне будут.

Разборки семейства Строгановых-Софьиных продолжались долго и со вкусом. Келла и Александр Михайлович кричали друг на друга, мать и сестра пытались успокоить их, но поскольку и отец, и сын натурами были огненными, угомонить их не удавалось. Лишь в какой-то момент у обоих что-то щелкнуло в головах, и они одновременно опустились на свои места – остывать. Друг на друга отец и сын при этом не смотрели. И разговаривать явно не собирались. Более того, Александр Михайлович все порывался уйти, но жена, дочь и даже Нина просили его успокоиться и остаться.

– Ты слабак! – сказал, стиснув зубы, мужчина. – Слабак! У тебя не хватило смелости подойти к отцу и все рассказать. Ты предпочел жить, как трус и лжец. А ведь я учил тебя быть настоящим мужчиной, Ефим. Да, видимо, зря. Столько лет делал из нас идиотов: из меня, из матери, из сестры, – тут взгляд Александра Михайловича упал на закусившую губу Таню, и по ее лицу понял – она знала. Это еще больше его покоробило. – Вот оно что, – только и сказал отец Келлы. – Вы все водили нас с матерью за нос.

– Дети – они такие, – не мог не встрять дядя Витя. – Никакой благодарности.

– Папа! – воскликнула Нинка, которая с тревогой поглядывала на жениха. Чертова официантка, чертов братец! Языки бы им обрезать под корень!

Сам Келла молчал. Выпил залпом стакан воды и молчал, уставившись в одну точку на полу. По лицу его ходили желваки.

– Может быть, десертик закажем? – поинтересовался елейным голосом дядя Витя. – Или вам все-таки водочки?

– Молчать! – рявкнул на него Александр Михайлович. Журавль-старший пожал плечами и, подозвав официанта, заказал для всех вкуснейший итальянский десерт и шоколадный ликер.

В результате отец и сын, вдоволь наоравшись, пошли на улицу – выяснять отношения там. Наедине.

– Если ты ударишь Ефима, – твердо сказала Марина Сергеевна, – я тебе устрою веселую жизнь, понял меня, Саша?

Тот ничего не ответил, лишь махнул рукой и первым отправился на улицу, на которой уже стемнело, а на небе появились первые тусклые звезды.

– Вы не переживайте, – торопливо сказала Софья Павловна, наливая будущей родственнице вино в пустой бокал. – Отношения между отцами и сыновьями бывают… сложными. Давайте мы с вами лучше о свадьбе поговорим. Мы очень рады, что у Нины появился Ефим. Замечательный мальчик. И бабушка наша его очень любит, – вспомнилась ей Эльза Власовна.

– Спасибо. Ниночка нам с Сашей тоже очень понравилась, – сдавленным голосом отвечала Марина Сергеевна. Она хоть и не подавала вида, но поступок сына для нее тоже был полной неожиданностью. – Нина, – осторожно обратилась она к девушке, – а правда, что наш Ефим – знаменитый?

– Правда, – честно сказала та.

– По его группе у нас весь класс тащится, – вставил и свои пять копеек Сергей.

Марина Сергеевна только слабо улыбнулась и пригубила вино. Ирка попыталась ее разболтать, и вскоре за столом завязался непринужденный разговор. А Таня и Нина, сказав, что им надо в туалет, пошли подслушивать – первая очень переживала за старшего брата, второй было интересно.

Отец и сын Строгановы-Софьины стояли неподалеку от ресторанчика. Оба курили, что Таню поразило. И разговаривали тихо.

– Извини, отец, что я не говорил правды, – с трудом услышали Таня и Нина, прячущиеся за микроавтобусом. – Не хотел вас огорчить. Но за остальное извиняться не намерен. Это моя жизнь, и я буду делать то, что хочу.

– Ты понимаешь, что ты сделал? – спрашивал Александр Михайлович. – Ты просто плюнул на нас с матерью. И растер. Рок-звездой себя считаешь?

– Я считаю себя музыкантом, – терпеливо объяснял Келла. – Я счастлив. Занимаюсь любимым делом. Путешествую. Общаюсь. Зарабатываю деньги. Я встретил любимую девушку и женюсь на ней. Этого мало?

Услышав это, Нина вдруг ощутила легкое покалывание в висках. Слышать такие слова – такие простые и искренние одновременно, было необычно. Она почувствовала, как на губах ее против воли появляется улыбка.

Ее вдруг накрыло – не нежность, не желание, не страсть, а осознание. Осознание того, что ее любят. По-настоящему, не из-за денег или красоты, а зная, какая она на самом деле – грубая, злая, нервная, бескомпромиссная, мстительная. Любят и принимают со всеми внутренними демонами. И даже умеют их усмирять – на время.

– Брат тебя очень любит, – шепнула ей Таня. – Поверь.

И Нина поверила.

– Чего ты хотел? Чтобы я был офицером, делал то, что ненавидел, зато продолжал семейную традицию? – спрашивал Келла. – Это не то, что я хотел и хочу, отец.

– Да не об этом речь. Не об этом! А о твоем отношении к родителям!

– А что бы ты хотел услышать тогда? Чтобы я позвонил и сказал: «Па, я не поступил, зато устроился грузчиком и играю с пацанами в переходе на гитаре?» – спросил Келла.

– Хотя бы так! Почему годы спустя я узнаю, что мой сын бедствовал, а я, его отец, даже не мог ему помочь? Ты понимаешь, что я чувствую?

– Понимаю. И ты пойми, что я чувствовал. Не хотел вас разочаровывать.

Тут микроавтобус, как назло, отъехал, и девушкам пришлось вернуться в ресторан, ибо Келла их засек и незаметно от отца махнул рукой, явно призывая обеих уйти. Пришлось повиноваться.

Вернулись отец и сын Строгановы-Софьины минут через пятнадцать, оба задумчивые. Не понятно было, помирились они или нет: до конца ужина они не разговаривали, но и не ссорились больше. Оба сидели молча. Зато дядя Витя торжествовал – он завладел всеобщим вниманием, рассказывал забавные истории, поднимал бокалы за молодоженов, а в конце даже предложил всем вместе посмотреть пару клипов звездного зятька. Эту инициативу, впрочем, не поддержали, зато Виктор Андреевич вволю попотешался над Келлой.

Лишь поздним вечером оба семейства покинули итальянский ресторанчик. Журавли и родственники Ефима поехали по домам на такси. Сам Келла, разозлившись на все на свете, направился к близнецам. А Нина двинулась к Кате – на мини-девичник.

– Напьешься, – сказала она на прощание жениху. – Убью.

И ее машина с визгом сорвалась с места.

Тот только улыбнулся.

* * *

Нина приехала ко мне в десять часов, и я уже ждала ее с нетерпением. Все было готово и ждало своего часа. Честно говоря, не верилось, что это – последний день перед свадьбой, настоящей свадьбой. И потом моя Нинка будет считаться замужней девушкой. В универе все об этом только и говорили, да и вся тусовка, в которой вращалась Журавль, стояла на ушах.

Никто так и не знал, кто будет ее женихом. Но всем было безумно интересно.

– Ты даже Кеечкой ради меня пожертвовала, – весело сказала подруга, заходя в мою комнату, которую сегодня освещали лишь свечи. Свечей было много – они стояли на столе, на книжных полочках и даже на кровати, отбрасывая на стены длинные трепещущие от сквозняка тени.

– Это ведь ты, – улыбнулась я подруге. – На кого я тебя променяю?

– Как ми-и-ило, – протянула Нинка, с любопытством оглядываясь. – Ты что мне, Катечка, романтик решила устроить? Поздно, я уже занята, – захихикала она.

– Не надейся. Сегодня мы будем гадать, – изрекла я. – Как в детстве.