Фил мечтал создать свою команду и играть ту музыку, которая жила в его сердце. И они с Игорем даже попробовали себя в нескольких местных группах. Правда, ничего не получалось: в первой они спустя месяц поругались с вокалистом, во второй уровень музыкантов был совсем никаким, и они никак не могли сыграться, в третьей не сошлись вкусами и стилем исполнения, а в четвертой, весьма талантливой и перспективной, Демины пробыли не больше недели – Игорь с ужасом понял, что парни не прочь наглотаться «колес» или вдохнуть «треки».

На пятой, два года спустя выздоровления Фила, им повезло – они встретили Кея и Арина, которые как раз собирали группу. То, как играл Фил, безумно понравилось парням, и близнецы оказались в «На краю». Игорь прекрасно понимал, что его всерьез не рассматривают и что для Кея он – прицеп Фила. Однако сдаваться Игорь не собирался – тренировался столько, до мозолей на пальцах, что однажды даже вечно всем недовольный Кей похвалил его. И сказал, как будто бы между делом:

– Возьми псевдоним, твое имя меня раздражает.

– Ты меня тоже раздражаешь, – отвечал Игорь тогда. – Я же не прошу заменить солиста, чувак.

Но псевдоним взял, использовав японское имя Рэн, которое переводилось как «лотос». Почему именно его, он и сам не знал – это было сиюминутное желание человека, который любил аниме и японский язык, однако, как ни странно, прозвище прижилось.

Потом от них ушел барабанщик, они нашли Келлу и стали теми, кем стали.

Каждый из них стоял на краю. И у каждого был свой край. Каждый боролся со своими демонами и каждый нашел способ, как их победить.

С тех пор Фил забыл о наркотиках, не вспоминал об этом периоде своей жизни, считая постыдным и грязным, и не хотел, чтобы когда-либо эта информация всплыла на всеобщее обозрение.

Но Игорь не забывал. Он отлично помнил, что такое зависимость. И знал – быть зависимым ни от чего не хочет: ни от веществ, ни от алкоголя, ни от человека.

Он хотел лететь вверх, сорвавшись с края, а не падать вниз, в самую бездну.

* * *

– Ты думаешь, что это должно меня впечатлить? – с отвращением спросила Алина, и Рэн сам себя отругал за сиюминутную вспышку желания доказать этой девушке ее неправоту.

– Я ничего не думаю, – отвечал он, опуская майку и скрывая шрамы. – Я знаю: у нас одна жизнь. И тратить ее не на себя, а на какую-то зависимость – глупо, по меньшей мере. Даже если эта зависимость зовется Кей.

Он недоуменно пожал плечами. Рэн любил жизнь и хотел прожить ее ярко и счастливо.

– У тебя эмоциональная тупость, – хмыкнув, сказала Алина. Для нее ее чувства были всем. Частью ее самой. И Дракон был ее частью. До сих пор.

– Аффективное уплощение, – весело отозвался Рэн, поднимая кверху указательный палец и поправляя несуществующие очки. – Это не я такой умный, это Кей рассказывал. Он же у нас знатный психолог. И нет, это не ко мне. Просто я здоров, а ты… – И он замолчал, видя, как у Алины меняется лицо – печать злости исказила красивые породистые черты.

– Зависима, – развел он руками.

– Останови машину, – сказала девушка резко.

– Почему ты так реагируешь? – удивился Рэн, который искренне хотел помочь.

– Машину. Останови, – потребовала Алина вновь. И парень за рулем, с удивлением прислушивающийся к их разговору, подчинился.

– Я тебя держать не буду, – развел руками Рэн. – Хочешь – иди.

– Запомни, мальчик, – сказала Алина перед тем, как выйти из автомобиля на пустую, ярко освещенную дорогу, – никто не имеет права читать мне нотации. А такой, как ты, – тем более.

– Какой – такой? – весело спросил Рэн. Его почему-то все это забавляло.

– Второсортный, – прошептала ему на ухо Алина, щекоча дыханием и обдавая горьковатым ароматом дорогих духов.

– Зачем они тебе? – спросила Алина напоследок, прежде чем открыть дверь и уйти, и Рэн отлично понял ее.

– Чтобы помнить, – ответил он.

– Чтобы помнить, нужна память, а не шрамы, – сказала Лескова уверенно. – И громкие слова не нужны. Кей – моя любовь. Моя цель. А для такой бездарности, как ты, которая меняет девок, как я – туфли, я даже пояснять не стану, что значит любить.

Рэн вдруг подумал, что она ведет себя точно так же, как Фил, который поначалу отрицал, что наркоман, и говорил, что в любой момент может бросить.

Черноволосая девушка вышла из машины, громко хлопнув дверью, и пошла прочь, стуча каблуками. Спина ее была гордо расправлена, на лице застыло безразличное выражение.

– Горячая штучка, – проводил ее взглядом водитель.

– Обжечься можно, – хмыкнул Рэн, подумав, что Арин ему навешает за то, что он отпустил его сестричку посреди ночи. А что он мог поделать? Удержать ее силой.

Ненормальная.

А его шрамы стали частью его памяти.

* * *

Следующий день был суматошным. Я ничего не успевала и ужасно нервничала. И хотя свадьба Ниночки и Келлы несколько отличалась от других свадеб, на которых я была, не включала в себя поездку в ЗАГС, выкуп или традиционное катание по городу кортежем, но дел все равно было ужасно много.

Когда утром, поспав несколько часов, я пошла мыть голову, выяснилось, что отключили горячую воду, мне пришлось нагревать себе холодную, и все это заняло много времени.

На свадьбу лучшей подруги я должна была надеть то самое платье, которое она мне подарила: коктейльное атласное, цвета румян, с элегантно задрапированной юбкой в стиле шестидесятых и с декольте, украшенным прозрачным кружевом. Я долго искала туфли, которые кто-то явно из добрых побуждений переложил в дальний угол шкафа.

Когда я уже вышла из подъезда, выяснила, что забыла опознавательный знак подружки невесты – изысканный браслет из нежнейших пионов и бледно-розовых лент. Пришлось возвращаться.

К часу дня, запыхавшись, я, наконец, прибежала к Журавлям. Дома у них была шумная предпраздничная суматоха.

Орал по телефону дядя Витя, ругались Ирка и Сережа, пыталась воззвать всех к порядку бегающая туда-сюда Софья Павловна, мяукал кот – думаю, из вредности, и фоном играла в одной из комнат музыка прошлого десятилетия. Телефоны – и домашний, и мобильные – то и дело разрывались: о том, что Нина Журавль выходит замуж, знало, казалось, полгорода.

Сама Нинка, благоухающая свежестью после душа, сидела в нарядной гостиной в роскошном белоснежном халате с диковинной вышивкой и позировала оператору и фотографу, которые должны были провести с невестой весь день. Они же без устали снимали то висевшее тут же свадебное платье – легкое, красивое, сшитое Алексеем и его командой, то туфли, то иные аксессуары и даже попытались заснять Кота. Оператор сказал, что это будет красивый кадр: котик невесты сидит около букета или у подушечки с кольцами. И они вместе с фотографом попытались напялить на животное бабочку, за что едва не поплатились. Кот решил, что подобное оскорбление смывается кровью – ну, или чем-нибудь иным, оцарапал фотографа и едва не наделал в ботинок оператору. Спасло обувь лишь своевременное появление Сергея, который Кота спугнул и навлек тем самым его гнев на себя – уж с его-то ботинком домашний любимец не промахнулся.

– И что я должна делать? – поинтересовалась я у Нинки между делом.

– Развлекать меня будешь, – решила та. – Я тебе буду говорить название песен из детства, а ты будешь их включать.

– Не знала, что у подруги невесты такие функции, – улыбнулась я.

Однако спорить с ней не стала, и мы слушали старые песни, которые выучили еще в далеком-далеком детстве. Правда, слушать получалось урывками – Нина перезванивалась со свадебным распорядителем и принимала поздравления от знакомых. С милой улыбочкой она благодарила за добрые слова, а после того, как вешала трубку, бурчала:

– Задрали. «Совет да любовь», «совет да любовь». Любви не существует, а советы свои засуньте себе туда, куда лучи солнышка не заглядывают.

Через пару часов, когда с лицом Ниночки работал мастер – визажист и парикмахер в одном лице, один из лучших в городе, о чем мне подруга сообщила раз пять, под окнами вдруг раздался какой-то треск и громкий веселый голос, усиленный мегафоном:

– Нина!

Я удивленно посмотрел на окно, изящно задрапированное светлыми шторами, Нинка скривилась, а щетка мастера замерла в воздухе. Фотограф и оператор переглянулись.

– Нина! Нина, выходи! – не унимались на улице. Теперь орали хором несколько человек.

– Я его урою, – прошипела Журавль, узнав голос. Я хмыкнула в кулак.

– Это ваш жених? – удивленно спросила мастер. Ответить та не успела.

– Где это?! Что это?! – ворвался в гостиную отец невесты. Дядя Витя был крайне зол.

Он кинулся к окну, отталкивая заинтересовавшихся фотографа и оператора, и едва ли не позеленел. Впрочем, я понимала почему. Келла, стоящий внизу вместе с близнецами и еще какими-то парнями, выложил имя своей невесты. И не цветами, и даже не камешками – а пивными бутылками и банками. И даже выложил нечто, напоминающее кривое сердечко.

Глядя на всю эту красоту из-за спины дяди Вити, я улыбнулась. Келла в своем репертуаре.

– Опять! – заорал Виктор Андреевич. – Этот косомордый свинорыл опять позорит меня перед соседями! Сергей! – завопил еще громче глава семейства Журавлей.

– Что, пап? – заглянул в комнату парень.

– Немедленно тащи ведро воды. Будем охлаждать пыл Зелибобы.

– Лучше помои, папа, – вставила Ниночка, подходя к окну. Она распахнула его, схватила с блюда красное яблоко, которое нужно было для композиции фотографу, прицелилась и пульнула прямиком в толпу парней. Те с хохотом разбежались.

– Проваливайте, – прошипела Нина, хватая остальные яблоки. Но, увы, и они не достигли цели.

– А что с невестой? – шепотом поинтересовалась у меня мастер.

– Нервничает перед свадьбой, – отвечала я.

– Я таких нервных невест давно не видел, – услышал фотограф, который, кажется, находился под впечатлением. Зато оператор умудрялся все это снимать на камеру.

Словно подтверждая слова фотографа, Ниночка, забывшись, выругалась, аки сапожник, у которого сгорела мастерская. Хорошо, что дядя Витя не слышал – убежал за водой вместе с Сергеем, посчитав, что одного ведра будет маловато.

– Нина! – орал Келла дурашливым голосом. – Я тебя люблю! Ай лав ю! Соу матч! – и он развел руки в стороны, показывая, как сильно.

А после сложил руки сердечком и забегал под окном. Даже мне хотелось его пристрелить, честно слово.

– Катька, неси яйца, – распорядилась озлобленная Нинка, чувствуя себя оскорбленной.

– Не надо. У меня тяжелая артиллерия есть, девочки, – ухмыльнулся дядя Витя, таща полный мешок из-под мусора. Следом шагал Сергей с ведром воды.

– Может, не надо? – засомневался фотограф.

– Надо, – всегда был уверен в себе Нинкин папа. Он молниеносно швырнул содержимое мешка вниз, но парни успели разбежаться. Зато имя его дочери было теперь усеяно шкурками от бананов, пакетиками, мятыми бумажками, обертками и прочим мусором.

Как я держалась от смеха, ума не приложу. Зато Нинка взбеленилась так, что я думала, она сейчас вспыхнет синим пламенем.

– Убью, – проскрежетала она не своим голосом.

– Я сейчас отомщу, систер, – бодро подмигнул ей младший брат, схватил ведро, однако уже во второй раз представителей семейства Журавлей ждала неудача: Сергей был то ли косоруким, то ли слегка косоглазым, но он, споткнувшись о провода оператора, едва не облил Нинку – она вовремя отскочила в сторону. И пока подруга ругалась с братом, обещая его придушить прямо тут, Келла и компания убрались восвояси.

Дальше было куда спокойнее, и все, кажется, шло по плану. Нинку привели, наконец, в порядок, и визажист занялась ее мамой, сестрой и мной.

К половине пятого вечера к дому подъехал заказанный мощный лимузин «Хаммер» с блестящими черными боками, из которого с воистину аристократическим достоинством вышел Ефим Александрович, выглядящий не как рок-музыкант, а как бравый офицер в костюме-тройке темно-грифельного цвета с удлиненным приталенным пиджаком, светлой рубашкой, шелковым жилетом и в тон ему подобранным галстуком. Волосы его были зачесаны назад, открывая высокий благородный лоб, и смотрелся жених эффектно и незнакомо.

– Милая, – улыбнулся Ефим Ниночке и подал руку. – Ты такая красивая.

– Спасибо, дорогой, – с достоинством кивнула девушка.

Выглядела она, и правда, прелестно в облегающем платье цвета айвори с изумительной вышивкой, украшающей лиф и линию бедер. Мягкие ниспадающие волны юбки и шлейф подчеркивали нежность невесты. А двухслойная фата с вуалью добавляли этакой изысканности, присущей романтическим особам.

Парочка выглядела аристократично, друг другу под стать, но не строго, а с нотками небрежности, которые могут позволить себе истинные дворяне.

– Ты тоже выглядишь хорошо, – продолжила Нина. – Я тебя убью, – одними губами прошептала она тому, кто сегодня должен был стать ее мужем уже во второй с половиной раз. Однако при всех убивать его не стала. Наверное, задумала месть.