И тут я рассердилась – так, что даже перестала чувствовать головную боль. Развернулась и закричала, забыв, где нахожусь:

– Что ты несешь, Кирилл! Он – это он, и я люблю его только за это! Ты не хуже, ты не лучше, ты – другой! Ты – не мой человек, – постучала я кулаком по груди. – Зачем ты влезаешь? Ты ничего не знаешь о наших отношениях, чтобы нести подобную чушь! Как у тебя язык поворачивается говорить это?

– Нет, – улыбнулся вдруг музыкант ласково. – Я знаю все. Больше, чем ты думаешь, Катя. И я могу быть лучше него, честно. Просто дай мне шанс, – повторил он.

И протянул мне руку. А я ее не взяла.

– Ты разрушил нашу дружбу. В момент, – сказала я.

А он, кажется, стал злиться. Не так, как Антон – эмоции того всегда были взрывным водопадом, а медленно набирая скорость чувств, как при взлете самолета. И я чувствовала его злость.

– Ты знаешь, почему я могу быть, как он? Потому что он – это я. Я его сделал, Катя, – проговорил Кирилл сквозь зубы. И повторил: – Я все знаю.

– Знать все ты не можешь, Кирилл. Ты не сможешь залезть мне в душу, чтобы узнать все. Прости. У тебя нет даже шанса на шанс, – звенящим голосом сказала я. Злость, обида, недоумение – все перемешалось во мне.

Как он мог так поступить? Как? Как?

– Уходи, пожалуйста, – попросила я.

– Почему вы не даете мне даже шанса? – внезапно задал Кирилл странный вопрос и сам же спохватился, как будто бы сказал что-то лишнее.

– О каком шансе ты говоришь? – почти взмолилась я. – Очнись!

– Я давно очнулся, Катя. И понял, что ты нравишься мне. А ты еще спишь, – грустно улыбнулся Кирилл и, кажется, вновь хотел подойти ко мне.

– А я тебе нравлюсь? – раздался вдруг голос Антона – и он появился из-за ширмы.

Хоть голос его был спокойным, но я расслышала в нем угрожающие нотки. Единственное, чего я сейчас боялась, – Тропинин вспылит и ударит Кезона. А тот ответит. Второй драки Нинка не переживет. И я тоже.

Антону веренно и крепко взял меня за руку, загораживая плечом от Кирилла, хоть тот и выглядел совсем неопасно. Мне тотчас стало спокойнее. И я облегченно выдохнула, несмотря на то, что атмосфера с появлением Антона стала иной – тревожной и давящей.

– Нравишься, – безмятежно улыбнулся Кирилл. Кажется, он не ожидал появления Тропинина и был слегка раздосадован, но не растерялся. – Неплохой вокал. Есть в нем что-то. Я вообще люблю «темные» тембры.

– До меня снизошло чудо, – холодно улыбнулся Тропинин. – В какую сторону поклониться?

– В какую ни кланяйся – везде я, – насмешливо отвечал Кирилл. И я вдруг подумала, что они все-таки знакомы: может быть, не близко, но точно встречались раньше!

– Если ты везде, значит, мне будет легко тебя найти.

– Зачем же?

– Объяснить правила поведения, – я чувствовала, что Антон едва сдерживает гнев, но он не делал ничего опрометчивого, за что я была ему благодарна.

– Правила – для глупых, – отозвался лениво Кирилл, глядя мне в глаза не мигая. – Они нужны для иллюзии поддержания порядка. Не находите, друзья?

Антон ничего ему не ответил. Посчитал себя выше этого.

– Все в порядке? – осведомился он у меня, и я кивнула.

– Идем, – тихо сказал Антон и окинул Кирилла последним тяжелым взглядом, который тот с легкостью выдержал, а после увел меня за собой.

Я ни разу не оглянулась, хотя точно знала, что Кирилл смотрит мне в спину, и смотрит взглядом странным, пристальным, зовущим, лукавым. Взглядом многообещающим. Таким не отпускают, таким провожают, зная, что будет новая встреча.

А потом он засмеялся.

Честно говоря, на душе стало как-то гадко. На белые чистые листы тетради дружбы словно накапали безобразные кляксы.

Мы с Антоном шли молча, не слыша музыку и веселые выкрики, не видя никого вокруг. И только когда оказались на тихой лоджии, выходящей на вечерний город с его дрожащими огнями, Тропинин спросил:

– Катя, что произошло?

Я вздохнула, не в силах поверить, что Кирилл устроил подобное. Это казалось бредом. Ему нравлюсь я? Я? Глупости. Это неправда.

Зато как правдивы эти шутки про френдзону!

А может быть, он все-таки так шутил?

Но вспоминая его взгляд, его слова, его губы на моей щеке – я могла сказать, что нет, это все было всерьез.

Я устало села на белый кожаный диван, опустив безвольные руки на колени.

– Ты в порядке, девочка? – Антон опустился на корточки передо мной, гладя по лицу. Я лишь кивнула. От его прикосновений становилось тепло на душе.

Но до чего же обидно. Глупая, я верила в нашу дружбу.

– Я считала Кирилла другом.

– Знаю, – кивнул Антон. – Только он тебя другом не считал.

– Ты злишься? – спросила я, кладя ладони на его плечи.

– Да.

– Прости.

– Не на тебя. На него.

– Все равно прости.

Мы замолчали на несколько секунд, глядя друг другу в глаза.

Уже второй апрель подряд в твой жизни появляется мерзкий самодовольный парень.

– Как ты меня нашел? – спросила я.

– Мне сказали, что тебе стало нехорошо и тебя унес какой-то тип, – брезгливо произнес Антон.

– Из-за вида крови, – выдохнула я. – Вчера я не боялась крови. А сегодня…

Тропинин спросил вдруг осторожно:

– Он тебя как-то обидел?

Хоть голос его был мягок, я знала, что за напускным нордическим хладнокровием прячется пылкий нрав.

– Нет, – покачала я головой.

Он взял мои руки в свои.

– Я поняла, что это не тот человек, с которым я должна общаться, – пришлось признаться мне.

– Рад, что ты это поняла, – медленно кивнул Антон. И я вдруг подумала, что он, наверное, заранее знал, как и Нинка, что наше с Кезоном общение ни к чему хорошему не приведет. Только Антон молчал: он не хотел выглядеть ревнивцем, ограничивающим мою свободу. И он верил мне.

– Не потому, что он плохой. Мне кажется, он хороший человек. Но я правда считала его своим другом. А он… Ты ведь слышал: он сказал, что я ему нравлюсь, – призналась я, потрясенно глядя на своего парня. – Просил дать ему шанс. Говорил ерунду. Боже…

Антон приподнял бровь и вдруг усмехнулся:

– Ему не стоило забывать, что тебе нравлюсь я.

Наши лбы соприкоснулись.

– Я люблю тебя, – мой голос был нежен, тих, но уверен. – Очень. Ты ведь знаешь, Антон. Но Кирилл был таким хорошим другом… Друг-музыкант, из другой страны, интересный и позитивный. Ну у кого такие друзья еще есть? Мне жаль, что так вышло. Ненавижу терять людей. Ненавижу, когда они уходят.

– Уходят только ненужные, – сказал Антон.

Он сел рядом, одной рукой обнял меня, а второй вытащил мобильник, позвонил Филу и попросил его прийти на лоджию.

И до того, как Филипп пришел, мы сидели в обнимку. Не целуясь, как обычно, не разговаривая, а молча.

В голове вился рой мыслей. Я все еще была в шоке.

Теперь ты можешь гордиться! В тебя влюблена звезда!

У меня лишь одна звезда – и ее свет греет меня сейчас.

– Ты думаешь о нем? – ревниво спросил Антон. – Думай обо мне. Всегда думай обо мне.

– В этом у тебя нет соперников, – призналась я. Я думала о нем постоянно: вспоминала, мечтала, строила планы…

– Я хочу на море, – зачем-то сказала я. – Мы ведь съездим?

– Летом. У меня будет несколько важных выступлений. У тебя – экзамены. А потом – съездим.

– И ты тоже будешь на экзаменах? – спросила я. Официально Антона перевели на заочное обучение.

– Как знать, – отвечал он. И снял с моей руки потрепанный браслет.

Пионы было жалко – как и дружбу с Кириллом. И до сих пор не верилось, что отношения можно прекратить за десять минут.

Филипп, весьма удивленный, появился довольно быстро. Как и просил Кей – один.

– Посиди с ним, – сказал Антон мне, тотчас вскочив на ноги, – пока я не вернусь.

– Куда ты? – вцепилась я в него, подумав, что Тропинин отправился к Кезону. И была права.

– Я должен с ним поговорить, – нахмурившись, сказал он. – Обещаю, просто с ним поговорю. Просто разговор.

И Антон стремительно удалился.

– Что случилось? – удивленно спросил Филипп, садясь рядом и протягивая мне молочный коктейль, который заботливо взял с собой.

– Глупость одна… Лучше расскажи, что случилось с Келлой и Матвеем? – перевела я разговор. – Все в порядке?

– Если у Келлы – то да, – отозвался задумчиво Фил. – А у второго разбито лицо. Не страшно. Но крови много было.

– Что они не поделили?! – посмотрела я на парня.

– Думаю, Демоницу, – отвечал он.

Как оказалось, Келла ударил Матвея не просто так, а за дело.

Филипп поведал мне странную историю.

Жених совершенно случайно заглянул в зону с кэнди-баром. Его туда отправила Ниночка, дав задание принести ей сладости – какие-то мудреные миндальные пирожные. Не знаю, что она пообещала Келле, но тот поручение своей Королевы решил выполнить. Однако едва он оказался в кэнди-баре, который был отгорожен перегородкой от основного зала, как весьма удивился. В кэнди-баре никого не было, кроме Матвея. И свиной головы на столике со сладостями, разумеется. Как рассказывал потом Келла, Матвей держал в руках записку и задумчиво смотрел на голову, как будто размышляя, куда эту самую записку запихать – в пасть или положить между ушами. Обалдевший Келла подскочил к ухажеру его законной дважды жены, вырвал эту самую записку, прочитал: «Подарок невесте-свинье» и, мгновенно разозлившись на Матвея за такой замечательный презент, бросился на него. Разбил ему лицо, повалил вместе с перегородкой, ну а остальное мы видели.

Парней разняли и развели по разным углам. Матвей уехал, а на Келлу набросились собственный отец и дядя Витя, которые орали наперебой. По их мнению, Ефим был неуравновешенным мужланом, который умудрился испортить даже собственную свадьбу. Правда, узнав про то, что свиная голова – подарок Матвея, оба успокоились. Зато побледнел Нинкин крестный, не ожидавший от племянничка таких фортелей.

– Это Матвей решил подложить Ниночке такой подарок? – прижала я пальцы к губам. – Ужас! Отвратительно!

– Приятного мало, да, Катенька. Зато какую песню можно написать, – сказал Филипп, у которого, как и у Антона, явно была уже профессиональная деформация: на многие вещи он смотрел под творческим углом.

– Матвей псих!

– Все мы немного не в себе, – пожал плечами гитарист НК.

– А как там Нина? – забеспокоилась я. Если бы подобное произошло на моем празднике, я бы, наверное, очень расстроилась.

– Демоница есть Демоница, – мечтательно отвечал Филипп. – Велела запечь голову. Наверное, вскоре ее преподнесут гостям.

Ну Нинка дает!

– Боже. Она тоже не в себе! – воскликнула я пораженно.

– Они с Келлой друг друга стоят, – с улыбкой подтвердил музыкант.

* * *

Кирилл словно знал, что Кей вернется к нему – для разговора. А потому никуда не ушел. Он так и сидел в той самой лаундж-зоне, только уже не на лавочке, а на подвесных качелях. И неспешно раскачивался, отталкиваясь ногами от пола.

Приход Антон заставил его улыбнуться.

Честно говоря, Кезон пожалел уже, что так опрометчиво сказал Кате о своих чувствах, хотя был искренен. Она действительно понравилась ему. То ли потому, что была особенной, то ли потому, что принадлежала Антону Тропинину – кто знает?

Важно было то, что его к ней тянуло. И когда Катя оказалась в его руках, он с трудом сдерживался от того, чтобы не сделать чего-то непозволительное.

Рядом с ней, такой беззащитной и очаровательной, хотелось быть романтичным. Дарить нежность. Проявлять заботу.

Кирилл говорил Кате правду – это чувство было фантастическим, по крайней мере, для него. Он давно не чувствовал такой привязанности к женщинам. Не испытывал желания защищать и радовать.

Антон встал напротив, сложив руки на груди и пристально глядя на раскачивающегося Кирилла. А тот выглядел мальчишкой со взрослыми глазами, которые больше не прятались за очками в роговой оправе.

– Подтолкни? – с усмешкой попросил Кирилл.

Антон словно не услышал его. И спросил негромко, с едва уловимой угрозой в голосе:

– Что тебе нужно от моей девушки?

– Ревнуешь? – рассмеялся коротко Кирилл.

Антон не ответил.

– Ревность – признак собственничества, – уколол его вроде бы невинными словами Кирилл.

Антон ненавидел ревность, но прекрасно осознавал, что ревнует, и это бесило его едва ли не больше, чем смазливая морда с темными патлами.

Ему не нравилось то, что Кезон общается с его Катей. И то, что она считает его другом, – тоже. А когда он узнал, что Лорд отправил ей подарок, взбесился так, что с трудом пришел в себя.

– Ответь на вопрос.

– Повтори, пожалуйста, я не расслышал, – скромно попросил Кезон, продолжая отталкиваться ногами и раскачиваясь сильнее.

– Что тебе надо от моей девушки? – с трудом сдерживался Тропинин.

– От какой такой твоей девушки? – поднял на него смеющиеся карие глаза Кирилл. Лицо его было совершенно спокойным, даже серьезным, а вот глаза искрились задорным весельем. Антона это бесило неимоверно, и сохранять хладнокровие – науку, которую он то успешно, то, напротив, с провалами, постигал до сих пор, становилось все труднее.