Грейвс Трейси Гарвис - На острове

— Я органически не переношу замкнутого пространства. Оно сводит меня с ума. Помнишь, я рассказывала тебе о домике на озере? Где мы с папой ловили рыбу?

— Ну да.

— Мы с Сарой любили играть с другими детьми, которые приезжали туда с семьями на каникулы. И там была дорога, идущая вокруг всего озера, а под дорогой — дренажная труба. И ребятишки постоянно подначивали друг друга попробовать проползти по трубе. И вот мы с Сарой решили рискнуть и подбили всех остальных пойти с нами. Мы доползли до середины — и я запаниковала. Я начала задыхаться, а тот, кто был впереди меня, практически не продвигался. И я не могла повернуть назад, потому что сзади напирали другие дети. Мне тогда было около семи, словом, совсем малышка, но труба даже для меня оказалась слишком узкой. В результате мы все же вылезли наружу через другой конец, но Саре пришлось бежать за мамой, потому что я плакала, плакала и не могла остановиться. Я помню все так хорошо, словно это было вчера.

— Не удивительно, что вы отказались составить мне компанию.

— Я только одного понять не могу. Зачем Боунсу[5] надо было лезть в пещеру, чтобы умереть.

— Боунсу?

— Ну, мне почему-то кажется, что у него все-таки должно быть хоть какое-нибудь имя. Боунс звучит лучше, чем «парень из хижины».

— Согласен, — кивнул Ти Джей.

* * *

Я сидела возле шалаша и раскладывала пасьянс. И когда увидела Ти Джея, сразу почувствовала неладное, потому что он шел как-то странно: неловко прижимая одну руку к боку и поддерживая ее другой. Плечо было неестественно вывернуто.

— Что случилось?! — вскочила я на ноги.

— Я свалился с кокосовой пальмы.

— Давай я тебе помогу.

Я обняла его за талию и повела к спасательному плоту. При каждом неловком движении он болезненно морщился, а когда я заставила его лечь, с трудом подавил стон.

— Я сейчас вернусь. Схожу за тайленолом.

Я вытрясла на ладонь две таблетки тайленола и наполнила бутылку водой из большого контейнера. Я сунула таблетки Ти Джею в рот и приподняла ему голову, чтобы было удобнее пить. Он проглотил таблетки, сделал глубокий вдох, а потом — медленный выдох.

— Зачем ты полез на пальму?

— Хотел нарвать тех зеленых кокосов, которые вам так понравились.

— Очень мило с твоей стороны, но, думаю, у тебя сломана ключица. Подождем, пока тайленол не подействует, а затем я попытаюсь соорудить что-то вроде перевязи для руки.

— Хорошо, — сказал он и закрыл глаза.

Порывшись в чемодане, я нашла длинную белую майку.

Через двадцать минут я разбудила Ти Джея и помогла ему сесть.

— Извини, сейчас будет больно.

Я согнула ему руку в локте и осторожно положила на перевязь, концы которой аккуратно завязала на плече. Затем снова уложила Ти Джея, убрала упавшую ему на лицо прядь волос и поцеловала в лоб.

— А теперь лежи спокойно и постарайся поменьше шевелиться.

— Хорошо, Анна.

Может быть, у него не так уж и сильно болело, потому что, оглянувшись с порога, я увидела слабую улыбку на его губах.

Ночью я встала, чтобы подбросить хвороста в огонь.

— Анна? — Голос Ти Джея звучал как-то странно.

— Да?

— Вы не поможете мне встать? Очень хочется писать.

— Конечно.

Я помогла ему пройти через дверь и вернулась к костру. Когда Ти Джей вернулся, я дала ему еще тайленола.

— Тебе удалось хоть немного поспать? — спросила я.

— Не очень, чтобы очень.

На следующее утро я увидела, что в том месте, где была сломана кость, появились опухоль и багровый кровоподтек. Пришлось дать Ти Джею в третий раз тайленол и, не обращая внимания на его страдальческие гримасы, поднять повыше перевязь.

Но после этого он категорически отказался принимать таблетки.

— Анна, не хочу принимать слишком много. Таблетки нам могут еще пригодиться.

Через три дня ему немного полегчало, и он, совсем как щенок, повсюду ходил за мной хвостом. Когда я ловила рыбу, он ждал меня на берегу, когда собирала плоды хлебного дерева — шел за мной как приклеенный и даже пытался помогать набирать воду из большого контейнера. Но когда он вызвался сопровождать меня в поход за хворостом, я велела ему лечь на одеяло под кокосовой пальмой и спокойно лежать.

— Ти Джей, так ты никогда не поправишься. Заканчивай сновать туда-сюда.

— Мне ужасно скучно. И вообще мне срочно нужно помыться. Вы мне поможете, когда вернетесь?

— Что?! Нет, здесь на меня можешь не рассчитывать. Я не буду тебя мыть.

«Это неудобно».

— Анна, или вы мне поможете, или вам придется меня нюхать.

Я принюхалась к нему, и мне ничего не оставалось делать, как согласиться.

— Раньше от тебя лучше пахло, — сказала я. — Хорошо. Но я буду мыть только верхнюю часть твоего тела и только потому, что от тебя действительно воняет.

— Спасибо, — ухмыльнулся он.

И, как только я вернулась из леса, мы спустились к лагуне.

Ти Джей не стал снимать шорты. Он сидел по горло в воде прямо в них. Я опустилась рядом с ним на колени, намылила руки и протянула ему кусок мыла:

— А ну подержи, пожалуйста.

Я осторожно прошлась мыльными руками по его лицу, а затем зачерпнула ладонью воду и начала смывать мыло, дотрагиваясь кончиками пальцев до щетины, отросшей на щеках, подбородке и над верхней губой.

— Надо же, как приятно, — заметил он.

Я наполнила водой пластиковый контейнер, который предусмотрительно захватила с собой, и вымыла ему голову.

За это время у него уже успели отрасти длинные патлы, которые постоянно падали на глаза. И чтобы волосы не мешали, Ти Джей стал убирать их под мою соломенную ковбойскую шляпу, что меня вполне устраивало, так как я уже давным-давно успела экспроприировать его бейсболку.

— Жаль, что у нас нет ножниц, — вздохнула я. — А то я бы тебя постригла.

Он протянул мне мыло, и я снова намылила руки. Я помыла ему шею и принялась мыть грудь, внезапно почувствовав, как затвердели его соски. Он молча следил за всеми моими действиями.

Я вымыла подмышку здоровой руки и спину. И поскольку другую руку ему было не поднять, то помыла ее как смогла, стараясь не касаться кровоподтека.

— Извини, — бросила я, заметив, что он морщится от боли.

И тут я совершила ошибку: прежде чем приступить к мытью ног, посмотрела вниз. Вода в лагуне была достаточно прозрачной, и я не могла не увидеть, что у Ти Джея самая что ни на есть настоящая эрекция.

— Ти Джей!

— Извините, — беспомощно посмотрел на меня Ти Джей. — Но этого мне никак не спрятать.

«Подожди-ка, а сколько у тебя было мужчин?»

От смущения я не знала, куда деть глаза. В этом вовсе не было его вины; я совершенно забыла, что бывает, когда гладишь руками семнадцатилетнего подростка.

Да и вообще любого другого мужчину.

— Ничего, все в порядке. Ты просто-напросто застал меня врасплох. Я подумала, что делаю тебе больно.

— Ну, этого я отрицать не могу, — явно смутившись, произнес он.

«Ладно. Ничего не поделаешь, надо продолжать».

Я помыла ему ноги, а когда дошла до ступней, поняла, что он боится щекотки. Он отдернул ногу и ойкнул, когда резкое движение отозвалось болью в сломанной ключице.

— Прости. Ну все. Теперь ты вроде чистый.

— А вы что, не будете меня вытирать? — с надеждой в голосе спросил он.

— Ха. Очень смешно. Ты, должно быть, нас с кем-то путаешь. Откуда у нас полотенца?

— Анна, спасибо большое.

— Не за что.

Мне пришлось мыть его еще целых две недели, пока он не окреп настолько, чтобы делать это самостоятельно. И с каждым разом я испытывала все меньшую неловкость. Но с тех пор я ни разу не опускала глаз, чтобы, не дай бог, не увидеть, как он на меня реагирует.

— Похоже, тебе не слишком противно. Так ведь? — однажды спросила я его, намыливая ему голову.

— Вовсе нет. Даже наоборот, — сказал он с широкой улыбкой на лице и добавил с нарочитой серьезностью: — Когда-нибудь я верну вам долг сполна. Если вы вдруг поранитесь, я непременно буду вас мыть.

— Что ж, буду иметь это в виду.

И действительно, я сделала себе мысленную отметку в дальнейшем соблюдать крайнюю осторожность. Когда я его мыла, то чувствовала себя довольно неловко, но это все пустяки по сравнению с тем, что я точно знала, что не смогу за себя поручиться, если почувствую у себя на теле его мыльные руки.

Анну я нашел возле спасательного плота. Отдав ей рыбу, я поставил удочку в шалаш.

— Ну что, в большом контейнере есть хоть немного воды?

— Нет.

— Может, дождь пойдет позже.

Она обеспокоенно посмотрела на небо и принялась чистить рыбу.

— Очень на это надеюсь.

На дворе стоял ноябрь. Мы жили на острове уже пять месяцев. Анна сказала, что сезон дождей начнется только в мае. Дожди пока шли практически через день, но как-то вяло и непродолжительно. У нас, конечно, было кокосовое молоко, но все равно страшно хотелось пить.

— По крайней мере, мы усвоили, что воду из пруда пить категорически нельзя, — с дрожью в голосе сказала Анна. — Это было ужасно.

— Боже, знаю. У меня тогда с дерьмом чуть кишки не выпали.

Мы, конечно, не могли контролировать дождь, но Мальдивы компенсировали нам нехватку пресной воды самыми разнообразными формами морской жизни. Кокосы и плоды хлебного дерева позволяли хоть как-то притупить чувство голода, а яркие рыбки, что я ловил в лагуне, вносили некоторое разнообразие в наше меню.

Я стоял по пояс в воде и ловил их одну за другой. Каждая была длиной около шести дюймов — серьга и гитарная струна больше и не выдержали бы, — и я ужасно боялся, что в один прекрасный день мне на крючок попадется рыба покрупнее и струна лопнет. Хорошо еще, что Анна взяла с собой кучу серег, так как одну я уже потерял.

И хотя еды нам пока хватало, Анна считала, что в рационе нашего питания не хватает многих важных продуктов.

— Что-то я беспокоюсь за тебя, Ти Джей. Тебе ведь надо еще расти.

— Я и так прекрасно расту.

Похоже, наша диета была не так и плоха, потому что, когда мы потерпели аварию, шорты спускались ниже колена, а сейчас уже были на дюйм выше.

— Должно быть, в плодах хлебного дерева есть витамин С, иначе у нас давным-давно началась бы цинга, — тихо пробормотала Анна.

— А что такое цинга? Звучит устрашающе.

— Болезнь, возникающая из-за нехватки витамина С, — объяснила она. — От нее раньше страдали пираты и моряки во время долгих плаваний. Очень неприятная штука.

Анне следовало побеспокоиться о себе самой. Купальник прямо-таки висел на заднице, а сиськи уже не натягивали лифчик. У нее торчали ключицы, и можно было пересчитать все ребра. Я пытался заставить ее есть получше, и она очень старалась, но мне постоянно приходилось за ней доедать. В отличие от Анны, я не был так разборчив в еде, и ее однообразие меня не слишком доставало.

И вот однажды, несколько недель спустя, Анна сказала:

— Сегодня День благодарения.

— Разве? — Я особенно не следил за календарем, но Анна методично отмечала каждый день.

— Да. — Она закрыла ежедневник и положила на землю возле себя. — Что-то не припомню, чтобы я хоть раз ела рыбу на День благодарения.

— Или кокосы и плоды хлебного дерева, — подхватил я.

— Хотя не так уж и важно, что мы едим. В День благодарения мы благодарим за любую ниспосланную нам пищу. — Она старалась, чтобы ее голос звучал жизнерадостно, но неожиданно всхлипнула, смахнула слезы тыльной стороной ладони и быстро надела солнцезащитные очки.

И до конца дня никто из нас не заговаривал о празднике. Что касается меня, я и думать забыл о Дне благодарения; я был уверен, что нас найдут гораздо раньше. Правда, мы с Анной больше не затрагивали тему нашего возможного спасения — уж слишком она была для нас больной. Нам ничего не оставалось, как ждать и надеяться, что над островом пролетит случайный самолет. Самым тяжелым во всем этом деле было то, что мы не могли влиять на ситуацию, разве что рискнув уплыть на спасательном плоту, но Анна на такое никогда не согласилась бы. И была бы права. Выйти в океан на плоту — чистое самоубийство.

В ту ночь, уже лежа в постели, Анна прошептала:

— Ти Джей, я благодарна за то, что мы есть друг у друга.

— Я тоже.

Если бы Анна умерла после крушения самолета и я остался бы здесь совершенно один, не знаю, удалось бы мне продержаться так долго.

* * *

Рождество мы провели, преследуя курицу.

В то утро, когда я наклонился за очередной веткой для нашего костра, из-за ближайшего ко мне куста выскочила курица. Я завизжал, как девчонка, и чуть было не обделался со страху.