Грейвс Трейси Гарвис - На острове

— Боже мой, Ти Джей!

— К тому времени ей стукнуло пятнадцать лет, она хотела бы дотянуть до шестнадцати, чтобы получить водительские права. Она хотела бы сходить на школьный бал, но сказала, что сойдет и школа танцев. — Здесь я запнулся, но, лежа в темноте, о некоторых вещах говорить было легче. — Она сказала мне, что хотела бы заняться сексом, просто чтобы понять, что это такое. К тому времени доктор снова отправил ее в больницу, и у нее была отдельная палата. Думаю, сестры знали. Может, она сама им сказала, но они оставили ее одну, и мы сумели осуществить хотя бы одну вещь из ее списка… Она умерла три недели спустя.

— Как все это печально, Ти Джей, — сказала Анна дрожащим голосом, будто с трудом сдерживала слезы. — Ты был влюблен в нее?

— Не знаю. Я очень за нее переживал, но то было вообще довольно странное время. Химия перестала на меня действовать, и мне назначили лучевую терапию. Я жутко испугался, когда она умерла. Анна, а я должен был знать, люблю я ее или нет?

— Да, — прошептала Анна.

Я очень давно не вспоминал об Эмме. Хотя это вовсе не значит, что я ее забыл. Ведь она, помимо всего прочего, была и моей первой женщиной.

— Анна, а что вы решили насчет того парня?

Она не ответила. Может, просто не хотела говорить, а может, уже заснула. Я прислушивался к шуму обрушивавшихся на рифы волн, этот звук убаюкивал, я закрыл глаза и открыл их только утром, с первыми лучами солнца.

— Не хотите сыграть в покер? — спросил Ти Джей.

— Не откажусь. Но я оставила карты на пляже.

— Сейчас принесу, — предложил Ти Джей.

— Не надо. Я все равно собиралась пойти в туалет. Захвачу на обратном пути.

Я терпеть не могла проходить мимо леса в темноте, а до заката оставалось не больше двух минут.

Это случилось, когда я наклонилась, чтобы поднять карты. Я не видела ее приближения. Она, должно быть, ринулась с неба вниз на большой скорости, потому что, упав мне на голову, чуть не сбила с ног. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что бы это могло быть. А поняв, что у меня на голове летучая мышь, я заорала. Запаниковав, я шарила дрожащими руками по голове в напрасных попытках вытащить мышь.

— Что случилось? — спросил прибежавший на крики Ти Джей.

И не успела я ему ответить, как мышь зубами впилась мне в руку.

— У меня в волосах летучая мышь! — еще громче завопила я и, почувствовав острую боль, кругами распространяющуюся по ладони, добавила: — Она меня кусает!

Ти Джей кинулся к шалашу. А я пока отчаянно мотала головой, пытаясь скинуть мышь. Вернувшись, он сразу толкнул меня лицом вниз на песок.

— Не двигайтесь, — стиснув мою голову рукой, сказал он и вонзил нож в летучую мышь, которая тут же перестала трепыхаться. — А теперь потерпите. Я попробую ее вынуть.

— Она уже мертвая? — спросила я.

— Да.

Я лежала спокойно, хотя сердце билось как сумасшедшее. Мне хотелось орать и визжать, но я взяла себя в руки и, пока Ти Джей выпутывал у меня из волос летучую мышь, постаралась не дергаться.

— Все. Достал.

В серебряном свете луны разглядеть летучую мышь было довольно сложно, а потому Ти Джей, в очередной раз вернувшись к шалашу, вынул из костра горящее полено и склонился над ней.

Она была отвратительной: светло-коричневой, с большими черными крыльями, бусинками глаз и острыми зазубренными зубами. Мех на морде был мокрым и слипшимся.

— Пошли, — скомандовал Ти Джей. — Нам нужна аптечка.

Мы вернулись в шалаш и сели у костра.

— Дайте мне руку.

Он протер рану спиртовыми салфетками, наложил антибиотическую мазь и заклеил пастырем.

— Ну что, сильно болит?

— Да.

Боль я еще как-то терпеть могла, но одна только мысль о том, что могло попасть мне в кровь, сводила с ума.

Ти Джей, должно быть, подумал о том же, так как, прежде чем отправиться в постель, сунул лезвие ножа в огонь и оставил на всю ночь.

Когда на следующее утро я вернулся с рыбалки, Анна уже успела проснуться и сидела возле костра.

— Как ваша рука?

Она протянула мне руку ладонью вверх, и я содрал пластырь.

— На вид не так уж плохо, — сказал я, хотя прекрасно видел, что из рваной раны на ладони слегка сочится кровь, а рука за ночь немного распухла. — Я снова продезинфицирую и заклею свежим пластырем. Хорошо?

— Хорошо.

Я протер место укуса спиртовой салфеткой и, заметив черные круги у нее под глазами, сказал:

— У вас усталый вид.

— Я плохо спала.

— Может, вам стоит лечь обратно в постель?

— Нет, днем посплю, — покачала она головой.

Я заклеил рану пластырем и улыбнулся:

— Готово. Теперь вы совсем как новенькая.

Но, похоже, она меня не слышала, потому что продолжала сидеть, уставившись в пустоту, и не отвечала мне.

Уже ближе к полудню я закончил обрешетку и начал ставить стены. Щели я заделывал соком, выделяемым стволом хлебного дерева, — густым и тягучим.

Анна молча работала рядом: держала доски или подавала гвозди.

— Вы сегодня какая-то тихая, — сказал я.

— Да.

Прибив к обрешетке очередную доску, я спросил:

— Вы что, волнуетесь насчет укуса?

— Та мышь явно была больной, Ти Джей, — кивнула Анна.

— Да, вид у нее был не очень чтобы очень, — отложив молоток и вытерев пот со лба, сказал я.

— Думаешь, у нее было бешенство?

Я приладил следующую доску и поднял молоток.

— Нет, уверен, что нет, — ответил я, хотя прекрасно знал, что иногда летучие мыши являются разносчиками болезней.

— Похоже, придется подождать, — тяжело вздохнула Анна. — Если в течение месяца не заболею, значит, со мной, возможно, все в порядке.

— А какие симптомы?

— Не знаю. Высокая температура, может быть. Судороги. Эта болезнь поражает центральную нервную систему.

Ее слова напугали меня до мокрых штанов. Я стал лихорадочно припоминать, что там у нас есть в аптечке.

— А что мне делать, если вы заболеете?

— Ти Джей, тебе ничего не надо делать, — покачала она головой.

— Почему?

— Потому что, если не провести курс уколов против бешенства, человек умирает. Эта болезнь смертельна.

На секунду мне стало трудно дышать и возникло такое чувство, будто из меня выпустили весь воздух.

— Первый раз слышу, — с трудом выдавил я.

Она кивнула, глаза ее наполнились слезами. Я уронил молоток и положил ей руки на плечи.

— Не волнуйтесь. С вами все будет хорошо.

Хотя, собственно, что я мог знать, но мне совершенно необходимо было, чтобы мы оба в это поверили.

Я отсчитал пять недель вперед и окружил дату в ее ежедневнике. Она хотела подождать чуть больше месяца, чтобы уж было наверняка.

— Так вот, если к этому времени ничего не случится, — сказал я, — и у вас не появится никаких симптомов, значит, вы здоровы. Ну что, договорились?

— Думаю, да.

Закрыв ежедневник, я сунул его обратно в чемодан Анны.

— Давай жить как жили. И закроем эту тему, — произнесла она.

— Конечно, если так вам будет легче.

Ей, вообще-то, надо было стать актрисой, а вовсе не учительницей. Днем она беззаботно улыбалась, будто ее абсолютно ничего не тревожило, — словом, устраивала настоящий цирк. Она постоянно находила себе занятие: часами играла с дельфинами или помогала мне на стройке. Но при этом практически ничего не ела, а по ночам непрерывно ворочалась с боку на бок, из чего я понял, что у нее бессонница.

И вот две недели спустя как-то ночью я проснулся и увидел, что она вылезла из-под тента спасательного плота. Обычно она вставала хоть раз за ночь, чтобы подкинуть дров в костер, и всегда сразу же возвращалась. Но сейчас ее так долго не было, что я решил проверить, не случилось ли чего. Я нашел ее в шалаше; она сидела, уставившись на огонь.

— Эй! — сказал я, садясь рядом. — Что-то не так?

— Никак не заснуть, — помешав угли палкой, ответила Анна.

— Вы себя хорошо чувствуете? — стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком озабоченно, спросил я. — У вас ведь нет температуры? Правда?

— Нет, я в порядке. Правда-правда. Иди ложись.

— Я все равно не смогу уснуть, пока вас не будет рядом.

— Не сможешь? — удивилась она.

— Нет. Мне не нравится, что вы здесь сидите одна. Я начинаю нервничать. И вам совершенно необязательно каждую ночь подкидывать дрова. Я же говорил, что для меня не вопрос утром снова добыть огонь.

— Я просто по привычке. — Она решительно поднялась. — Ладно. Хотя бы один из нас должен нормально спать.

Я проследовал за Анной на спасательный плот, мы легли, и она укрыла нас одеялом. На ней были шорты и моя футболка, когда она пыталась лечь поудобнее, ее голая нога скользнула по моей. Но и устроившись, она не убрала ногу, а я, естественно, тоже не стал отодвигаться.

Мы лежали в темноте, соприкасаясь ногами, и очень долго не могли уснуть.

Она согласилась не вставать по ночам, и как-то утром, пару недель спустя, я довольно ловко разжег костер и, очень довольный собой, сказал:

— Анна, жаль, что вы не можете засечь время. Спорим, на все про все у меня ушло меньше пяти минут.

— Нечего выпендриваться! Хвастаться некрасиво, — засмеялась она.

Чем ближе становилось число, что я окружил в ее ежедневнике, тем веселее она становилась.

Когда прошло пять недель, я осмотрел ее ладонь и даже прошелся пальцем по небольшому шраму.

— Ну все. Думаю, жить будете, — сказал я, и на сей раз я это точно знал.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась она.

В тот день за обедом она умяла целых три рыбины.

— Ну что, не наелись? Я могу еще поймать.

— Нет, спасибо. Я просто умирала от голода. Но теперь вполне сыта.

Мы долго плавали, а до обеда работали на строительстве дома. И снова она ела с удвоенным аппетитом. А когда мы пошли спать, у нее настолько слипались глаза, что, едва успев дойти до постели, она сразу отключилась. Я тоже довольно быстро уснул, но тут же проснулся, когда она свернулась клубком и положила голову мне на плечо.

Я обнял ее и прижал к себе.

Если бы она заболела, то мне ничего не оставалось бы, как молча смотреть на ее страдания. А если бы умерла — похоронить ее рядом с Миком. Правда, не знаю, сколько я смог бы без нее продержаться. Звук ее голоса, ее улыбка, она сама — все это скрашивало мне жизнь на острове и делало ее более или менее сносной. Прижав ее к себе еще крепче, я решил, что, если она вдруг проснется, именно так ей и скажу. Но она не проснулась. Она вздохнула во сне, и я потихоньку стал тоже засыпать.

Проснувшись на следующее утро, я увидел, что Анна успела перебраться на свою половину постели. А когда она вылезла из-под тента, я уже разводил огонь.

Сладко потянувшись, она мило мне улыбнулась.

— Прекрасно выспалась. Давно так хорошо не спала, — сказала она.

А еще через несколько дней мы как-то ночью лежали и обсуждали любимые группы, входящие в десятку лучших исполнителей классического рока на все времена.

— «Роллинг Стоунз» и их «Filthy Fingers» — для меня номер один. А вот четвертый альбом «Лед Зеппелин» я поставила бы на пятое место, — сказала она.

— Вы что, с дуба рухнули?! — возмутился я.

Но когда начал перечислять доводы, почему я категорически не согласен и «The Wall» «Пинк Флойд» должна быть номером один, то случайно пукнул. Иногда плоды хлебного дерева так на меня действуют.

Она завизжала и попыталась выскочить через сетчатые двери, но я, схватив ее за талию, затащил обратно и натянул ей на голову одеяло.

Это была одна из тех безобидных игр, в которые я так любил с ней играть.

— Ой, нет, Анна! Боже мой! Вам лучше поскорее отсюда выбраться, — дразнил ее я, задыхаясь от смеха и еще сильнее натягивая ей на голову одеяло. — Здесь так ужасно пахнет!

Она барахталась, отчаянно пытаясь высвободиться, но я все плотнее прижимал одеяло к ее лицу.

Когда я наконец отпустил ее, она сказала, давясь и кашляя:

— Послушай, Каллахан, я тебе сейчас задницу надеру!

— Да неужели?! И кого же вы, интересно, позовете на помощь?

Она весила не больше ста фунтов, и мы оба прекрасно знали, что надрать кому-нибудь задницу она просто физически не способна.

— Только не надо наглеть! Не сегодня завтра и я придумаю, как тебя уделать.

— Ой, напугали! — засмеялся я.

Но чего я активно не хотел признавать, так это того, что она может поставить меня на колени одним движением руки, если, конечно, прикоснется к нужному месту.