Татьяна Тронина - На отмели

– Димка, Димка, Димка! – доносился из окна пронзительный Наташкин крик.

Я молчал, не отзывался. Надоела.

Не удовлетворившись рысканьем по пляжу, она решила заглянуть к нам в домик, так что я едва успел юркнуть за приоткрытую дверь.

– Димка! – услышал я рядом с собой ее раздраженный, умоляющий голос. Слава богу, в доме она обыска не устроила, только попыхтела немного и тут же затопала обратно. Я выглянул в окно – она бежала в сторону столовой. По ее сердитым движениям я догадался, что она будет искать меня у молоденьких поварих-стажерок. Хм, нужны они мне, эти крикливые пэтэушницы.

Я быстро схватил полотенце, плеер с кассетами и был таков. Свобода плеснулась мне в лицо свежим морским ветром. Минут двадцать я шел по берегу, пока не набрел наконец на старый, заброшенный пляж. Вдали темнели унылые рыбацкие домики, людей не было. Это местечко меня вполне устраивало.

Я надел наушники и лег на полотенце. Слушал свой любимый «Пинк Флойд», смотрел в невероятно синее небо и думал о том, что в нынешнее время, пожалуй, самой большой роскошью является одиночество.

Я сибаритствовал таким образом около часа, пока наконец не заметил, что на пляже уже не один. Метрах в двадцати от меня загорала какая-то девица, такая красивая, что она сначала показалась мне миражем. Она читала какую-то книгу, не обращая ни на что внимания, и, таким образом, мне удалось ее хорошенько разглядеть. Настоящая кошечка – изгибы, формы и все такое. Роскошные каштановые волосы. Мысленно я назвал ее Гала, Галарина – так звали жену Сальвадора Дали, на которую сильно смахивала моя незнакомка. В Москве у меня над кроватью висел календарь с рисунками Дали, и эту Галарину я знал как облупленную.

Словом, я уже всерьез собирался познакомиться с этой девушкой, когда вдали вдруг показалась знакомая фигура – худая как смерть, со стрижеными и крашенными под морковь волосами. Наташка. Она неслась ко мне на всех парах, поднимая тучи песка своими конечностями, и орала:

– Ты где это шляешься, урод!

Конечно, после всех этих воплей Галарина и смотреть на меня не захочет, не то что знакомиться. Я с безнадежным вздохом улегся на спину и закрыл глаза. Руки я сложил на груди.

– Уйди, дура, – сказал я Наташке спокойненько, не открывая глаз. Господи, а Галарина была так близко, совсем рядом…

– Что значит «уйди, дура»?! – опять заорала Наташка. – Твоя мать тебя ищет, с ума сходит!

Как же, ври. Моя мама, всегда придерживавшаяся спартанских принципов воспитания, не могла сходить с ума. Меня-то и не было всего час. Обронила небось случайно: «Где это мой охламон носится?» – а Наташка и рада все с ног на голову перевернуть. Я догадывался, чего это она сейчас так орет: мою Галарину заметила и, конечно, хочет выставить меня перед ней в самом невыгодном свете. Испортила мне все, дрянь такая.

Я встал, подхватил полотенце и спортивным шагом направился к дому. Наташка, растянув губы в злорадной улыбке, торопливо засеменила за мной. Минут десять мы шли молча – меня переполняла ненависть, а Наташка, я знал, торжествовала втихомолку. Как она могла мне нравиться раньше? Впрочем, нет, она никогда особо мне не нравилась. После того единственного поцелуя она решила, что имеет какие-то права на меня.

Нет, правда, один поцелуй еще ничего не значит. Просто тогда был особенный день, такой красивый – светлый, легкий, только последний дурак не восхитился бы им. Мы с ней были так близко, Наташкины волосы пахли морем, солнцем – ну, я ее и поцеловал. На самом-то деле я поцеловал этот день, но женщины так глупы…

– Я знаю, чего ты так бесишься. Ты в меня влюбилась и ревнуешь ко всем подряд, – сказал я.

– Я? Влюбилась?! – Наташка сделала круглые глаза и ненатурально расхохоталась. – Глупости какие…

– Тем не менее это правда. Ты ревнуешь – я видел, как ты искала меня у поварих, как ты смотрела сейчас на эту девчонку на пляже.

Наташка побледнела, покраснела, потом забежала вперед меня, уперев руки в боки.

– Идиот! Кретин! Только тебе в голову могли прийти такие дурацкие мысли… – зашипела она мне в лицо. – Надо мне было смотреть на ту кикимору!

Кикимору! Это она о моей Галарине! О встрече с которой я мечтал тысячу лет, не давал маме сменить старый календарь с рисунками Дали, все смотрел, смотрел на Галарину, даже не мог надеяться, что когда-нибудь увижу ее въяви… Я толкнул Наташку изо всех сил, отчего она плюхнулась на песок.

– Ты меня ударил. Ты поднял руку на меня… – Из Наташкиных глаз моментально покатились огромные слезы. Но меня это мало тронуло – теперь-то она не посмеет бегать за мной. Не оглядываясь, я быстро зашагал вперед.

В столовой, за обедом, Наташка сидела мрачная, ни с кем не разговаривала. Ее мамаша смотрела на меня кислым взглядом.

Послеполуденный жар был особенно тягостен, невыносим. Но я пренебрег дневным отдыхом, я отправился на поиски Галарины. Мне казалось, что она тоже не желает прятаться от зноя, что она тоже ощущает это беспокойство, приближение чуда.

Но старый пляж оказался пуст, не было вообще ни одной живой души, только желтый песок плавился под солнцем, а море лазурью набегало на него, пыталось остудить.

– Сиеста, – произнес я вслух, представляя сон Галарины, – сиеста…

Я свернулся калачиком под каким-то чахлым кипарисом и задремал.

Я открыл глаза, когда жара уже спала, когда уже наступил ласковый ранний вечер. Я не считаю себя особо чувствительным человеком, да и стыдно быть мужчине чувствительным, но эти ранние и тихие южные вечера всегда вызывали во мне какое-то ностальгическое настроение. Я искупался, надел наушники и лег на песок, уже не такой раскаленный, как днем.

На закате, глядя на море, хорошо слушается только «Пинк Флойд» – со своей тягучей, бесконечной, замирающей музыкой. Я слушал «Пинк Флойд», глядел на море и ждал Галарину. И мне казалось, что день этот продлится вечно и что я вообще бессмертен.

В девятом часу солнце стало садиться за горизонт. Я знал, что вскоре стемнеет, но уходить просто так мне не хотелось. Вдоль берега шел какой-то местный. Местных всегда можно было легко отличить от отдыхающих. Вот и этот брел среди золота и лазури в темном потрепанном костюме, в бесформенных кирзачах.

– Эй, мужик! – крикнул я. Он остановился, посмотрел на меня строго. – Лодку достать можешь?..

Мы сговорились на сумме, примерно соответствующей бутылке портвейна в местном магазинчике. Но доверить мне лодку мужик не захотел, поставил условие – катать меня он станет сам.

Солнце уже село, но небо было еще розовым, когда мы в лодке отчалили от берега.

– Куда грести-то? – усмешливо спросил мужик.

– В море, потом обратно…

Было душно, жарко, над водой курился легкий туман. Если б спутник мой заговорил со мной, то я бы велел ему немедленно повернуть к берегу. Но он молчал, смотрел куда-то в сторону – наверное, был человеком понимающим. Только плеск весла нарушал тишину, особенно громкий в этом тумане.

Было хорошо, слишком хорошо, даже подкатила какая-то грусть. Я подумал, что в Москве уже наступили холода, с середины августа началась осень. Я не хотел осени, я не хотел Москвы, я хотел только одного – жить здесь, у моря, и чтобы было вечное лето.

С моим молчаливым спутником мы катались долго, гораздо дольше уговоренного – до тех пор, пока не наступила ночь и лунная дорожка не перечеркнула волны надвое.

– Романтика! – с чувством сказал мужик, втаскивая лодку на берег.

Я безоговорочно согласился с ним.

Дома никого не было. После недолгих раздумий я отправился в клуб, где гремела дискотека. На этих южных дискотеках в домах отдыха всегда собирался стар и млад – от грудных младенцев до глубоких стариков. Так и есть – среди трясущейся толпы я нашел свою маму с Наташкой и с Наташкиной маман, отплясывающих в одном кругу рэп. Я тоже немного поплясал с ними (причем Наташка строила презрительные гримасы и норовила повернуться ко мне спиной). Но Галарины на дискотеке не было. И я ушел.

Странно, я надеялся найти ее ночью, тогда как не мог найти даже днем. Я бродил среди домиков, в которых жили отдыхающие, и заглядывал в освещенные окна. Ее нигде не было, не было, не было…

Час ночи. Вконец отчаявшись, я побрел на заброшенный пляж. Я шел туда со странным чувством – ну как будто я волшебник и все могу, вот стоит мне только захотеть – и я встречу там Галарину.

Было светло как днем – по небу плыла полная луна. Пустой пляж, и только что-то белое лежало на песке. Я подошел ближе, оказалось, что это забытая кем-то простыня. Вот и все… Можно со спокойной совестью возвращаться домой и ложиться спать.

Громко плеснула волна. Я оглянулся и увидел Галарину, идущую в воде посреди лунной дорожки. Она была одна и без одежды… Без купальника то есть.

Я поднял простыню, стряхнул с нее песок и протянул навстречу выходящей из воды Галарине. Она молча подставила мне плечи, закуталась и села на отмели. В лунном свете блестели капельки воды на ее волосах, блестели зубы, насмешливо блестели глаза. Я понял, что она меня узнала, что она вспомнила мою с Наташкой перебранку на этом пляже.

– Какая теплая ночь, – сказала она.

– Теплая…

Теперь, так близко, при лунном свете, она еще больше была Галариной.

– Если хочешь, посиди со мной.

Мы долго сидели молча, смотрели на море, на полную луну, на беспорядочную россыпь звезд вокруг нее.

– Сколько тебе лет? – спросила Галарина.

– Семнадцать. Это не так ведь мало, правда?

– Правда. Я дала бы тебе больше. Ты очень красив. Та девушка… она твоя сестра?

– Нет, она мне никто. Никто.

– Это хорошо… Такая теплая ночь…

Потом мы пошли купаться. Меня поразило, как была тепла вода, даже горяча. Галарина по воде протянула ко мне руки, обняла меня за шею. Странная робость сковала меня. Я знал, что мужчины не должны себя так вести, что в подобных ситуациях надо действовать смело и напористо, но во всем происходившем сейчас чувствовалось что-то такое… Словом, я знал еще и другое – то, что я буду вспоминать об этой ночи всю жизнь, наверное, даже перед смертью.

– А мне двадцать два. Я старше тебя на пять лет.

– Ну и что. Женщины в среднем живут дольше на пять лет.

– «Они жили долго и умерли в один день…» Ты это хочешь сказать?

– Ага. Я женюсь на тебе.

Галарина сделала большие глаза и с размаху бросилась на спину, поднимая вокруг себя тучи брызг. Она смеялась так весело, совсем не обидно.

– Здрасте! – наконец смогла она выговорить сквозь хохот. – Ты же меня только день как увидел, ты же меня совершенно не знаешь!

– Нет, я знаю тебя уже тысячу лет… – Я подплыл к ней, поймал ее в воде, как рыбку, и стал рассказывать про Дали, про календарь над моей кроватью – там, в Москве.

– Так, значит, меня зовут Галариной?

– Да.

– Господи, как красиво! Сколько романтики в этом юном существе! Ни в ком не встречала столько романтики. А вдруг…

– Что?

– А вдруг ты и есть тот единственный мужчина… Тот единственный мужчина, с которым я могу быть счастлива? И что эта ночь – как подарок судьбы. Ну вдруг, вдруг?

– Я верю в это.

Потом, на берегу, мы кутались в мокрую простыню. Было холодно, весело и как-то особенно легко, когда знаешь, что впереди только хорошее. Мы легли на песок, еще хранивший тепло дневного солнца. Я хотел сказать Галарине, что со мной это в первый раз, но она прикрыла мне рот соленой ладонью…

На рассвете Галарина разбудила меня, молча показала свои руки, покрытые синими мурашками. И вправду, было жутко холодно, и не подумаешь, что это юг.

– Встретимся вечером здесь же, – сказала она, – очень хочется спать.

Мне пришлось согласиться с ней, хотя я знал, что не смогу уже заснуть. По дороге к дому меня посетили странные мысли и чувства, точно я повзрослел за эту ночь лет на десять.

Мама спала. Она промычала что-то сердитое, когда я на цыпочках прокрался в комнату. Я вытащил из чемодана спортивный костюм и быстро выбежал обратно. Переоделся я на улице – благо было еще очень рано, людей не наблюдалось.

Тихонько стукнул в окно соседнего домика. Показалась заспанная Наташкина маман. Я показал ей знаками, что мне нужна Наташка. Маман сделала круглые глаза и скрылась в глубине комнаты.

Через минуту на крыльцо вышла сама Наташка, кутаясь в одеяло.

– Чего тебе? – неприветливо спросила она.

– Я хотел попросить у тебя прощения, – быстро сказал я, – знаешь, я был страшно не прав.

В ответ она хмыкнула недоверчиво, но я видел – сердитые морщинки на ее лбу разгладились.

– Значит, мир? – Я протянул ей руку.

– Мир! – рассмеялась она, вытаскивая свою руку из-под одеяла. Мы пожимали друг другу руки и хохотали во все горло. Но вдруг Наташкин смех резко оборвался и она посмотрела на меня долгим, пронзительным взглядом.