Сквозь сжатые зубы молодая женщина прошептала скорее для себя, чем для него:

– Придет день, когда я тоже пойду туда и больше не вернусь.

* * *

Рано утром Катрин была на крепостном валу, откуда вместе с Сарой и Готье смотрела на отъезд сына и свекрови. Она видела старинную повозку с кожаным верхом и пологами, выехавшую за крепостные ворота. Ледяной ветер продувал долину, покрытую снегом, но в повозке стояли две жаровни с горячими углями, и Мишелю, расположившемуся между бабушкой и горничной, холодно не будет. Сопровождаемый вооруженным до зубов эскортом, мальчик отправлялся туда, где он будет в безопасности, но его мать не смогла сдержать слез. И поскольку никто не видел их под муслиновой вуалью, она дала им волю. На своих губах она все еще ощущала мягкую свежесть детских щек. Она целовала его, как безумная, ее сердце разрывалось от горя от этого вынужденного расставания, потом отдала в руки бабушки. Женщины молча поцеловались, но в тот момент, когда Изабелла де Монсальви садилась в повозку, она поспешно перекрестила лоб своей невестки, и черный кожаный полог закрылся за ней.

Теперь кортеж, поднимаясь по извилистой дороге, достиг первых домов деревни. Со своего наблюдательного пункта Катрин видела красные и голубые колпаки крестьян, столпившихся у церкви. Женщины выходили из своих домов, некоторые из них держали в руках пучки пряжи, уложенные в ивовые корзиночки. При проезде повозки крестьяне снимали шапки. Абсолютная тишина стояла в деревне, укутанной в белое снежное покрывало. Струйки дыма из труб медленно тянулись серыми спиралями. Над горами, где каштаны, сбросившие свои листья, торчали темными скелетами, трудолюбивое солнце пускало сквозь облако бледные лучи, которые зловеще блестели на доспехах эскорта и золотили плюмажи султанов.

Лейтенант Ян Макларен, помощник Хью Кеннеди, возглавлял отряд шотландцев, сопровождавший в Монсальви маленького сеньора и его бабушку. Они должны будут возвратиться завтра. Отъезд на север намечался на среду.

Когда роща, спускающаяся в долину, поглотила маленький отряд и на снегу осталась только глубокая колея, Катрин повернула голову. Сара, скрестив руки на груди, смотрела глазами, полными слез, в том направлении, где исчезли всадники. Катрин стала искать глазами Готье, но он смотрел в другую сторону. Повернув лицо к западу, он, казалось, прислушивался к чему-то. Его тяжелое лицо было так напряжено, что Катрин, зная о его охотничьем нюхе, немедленно забеспокоилась.

– Что случилось? Ты что-то услышал?

Он утвердительно кивнул и, не отвечая, побежал к лестнице. Катрин последовала за ним, но он уже выбежал во двор. Она видела, как он пересек двор и быстро вбежал под навес, где работал кузнец, и через минуту выскочил оттуда, сопровождаемый Кеннеди. В этот момент раздался голос человека со сторожевой башни: «Вижу вооруженный отряд!» Тотчас она побежала назад по лестнице и вслед за Сарой бросилась к Черной башне. Сообщение о приближении войска вызвало в ней страх за сына, хотя отряд приближался с противоположной стороны. Она прибежала к башне одновременно с Готье и Кеннеди, красная, задыхавшаяся от бега по лестнице. Вместе они прильнули к бойницам. Действительно, по дороге, ведущей в Орийяк, двигался многочисленный отряд. Он вырисовывался на белом снегу длинной блестящей струйкой. Несколько флагов неразличимого пока цвета и что-то красное развевалось впереди. Катрин прищурила глаза, пытаясь рассмотреть герб. Ястребиный глаз Готье увидел.

– Красноватый щит, – сказал он, – с полоской и подковы! Я где-то уже видел нечто подобное.

Катрин улыбнулась.

– Ты становишься специалистом, – заметила она.

Кирпичное лицо Кеннеди приняло зловещее выражение. Он повернулся и скомандовал:

– Опустить решетки, поднять мост! Лучники, к стенам!

В один миг крепость превратилась в разворошенный муравейник. Часть солдат с луками и алебардами бежали на стены, другие поднимали мост и опускали решетки. Со всех сторон раздавались гортанные крики, приказы, звон оружия. Замок, уснувший под снегом, быстро пробуждался. На крепостной стене разжигали костры, тащили котлы для кипящей смолы.

Катрин подошла к Кеннеди.

– Вы готовите замок к обороне? Почему? – спросила она. – Кто все-таки приближается к нам?

– Кастильская собака, Вилла-Андрадо! – коротко бросил он в ответ. И чтобы показать, с каким уважением он относился к гостю, зло сплюнул, а потом добавил:

– Прошлой ночью разведчики заметили отблески костров со стороны Орийяка. Тогда я не придал этому значения, но, по-видимому, ошибся. Это он!

Катрин отошла и прислонилась плечом к стене. Она поправила свою черную вуаль, растрепавшуюся на ветру, чтобы спрятать покрасневшее лицо, потом втянула окоченевшие руки в широкие рукава. Имя испанца пробудило столько воспоминаний! В самом деле, они с Готье уже видели красный флаг с золотым шитьем. Это было год назад на развалинах замка Вентадур, откуда Вилла-Андрадо выгнал виконтов. Арно сражался против людей кастильца. Катрин прикрыла глаза, безуспешно пытаясь сдержать подступившие слезы. Она словно вновь увидела грот в узкой долине, служивший рвом для Вентадура, который стал прибежищем для пастухов, где она и родила сына. Она ясно видела красноватый свет костра и высокий силуэт Арно, отгородившего ее от дорожных бандитов. В глазах всплыло треугольное лицо Вилла-Андрадо, стоявшего на коленях перед ней: в его глазах светилось вожделение. Он прочитал поэму, слова которой она забыла, как и самого галантного врага. Потом он прислал ей корзину с провизией, чтобы поддержать убывающие силы матери и ребенка. Она вспоминала бы его с признательностью, если бы не страшный сюрприз, уготованный ей и ее семье, – сожженный дотла и разрушенный лейтенантом Валеттой по приказу Вилла-Андрадо замок Монсальви. Бернард д'Арманьяк повесил Валетту, но от этого преступление хозяина не стало менее значительным. И теперь он приближался к Карлату, он, бывший живым воплощением несчастий, преследовавших семью Монсальви.

Открыв глаза, Катрин увидела, что брат Этьен стоял рядом. Спрятав руки в рукава, монах внимательно наблюдал за движением вражеской колонны. Ей показалось, что легкая улыбка пробежала по его губам.

– Эти люди вас забавляют? – спросила она холодно.

– Забавляют? Это слишком сильно сказано. Они меня интересуют… и удивляют. Странный человек этот кастилец! Такое впечатление, что бог наградил его даром вездесущности. Готов поклясться, что он был в Альби, где жители его вовсе не ожидали. С другой стороны, какой-то человек в Анжу уверял меня, что этот вонючий шакал…

– Разве сан позволяет вам так выражаться, брат Этьен? – спросила Катрин, делая акцент на слове «брат».

Монах покраснел, как девушка, но затем широко улыбнулся ей.

– Вы тысячу раз правы. Я хотел только сказать, что мессир де Вилла-Андрадо провел зиму в Кастилии при дворе короля Хуана. Совершенно очевидно, что в Анжу к нему не будет проявлена снисходительность… и я хочу, чтобы вы прислушались к королеве Иоланде, когда она говорит о нем. И вот он здесь. Зачем он пришел?

– Думаю, что об этом мы скоро узнаем.

Толпа вооруженных людей уже подошла к крепостным стенам. Всадник с флагом направил свою лошадь к основанию скалы, на которой был построен замок. За ним следовал другой всадник в необычном красно-золотистом костюме глашатая, изрядно потрепанном во время зимних переходов. Отряд держался поодаль. Приблизившись к частоколу, опоясывающему скалу, оба всадника подняли головы.

– Кто здесь командует? – спросил герольд, поставив огромную ногу, обутую в кожаный сапог, на парапет.

Кеннеди прокричал:

– Я, Хью Аллан Кеннеди из Кленигла, капитан короля Карла VII, защищаю этот замок, принадлежащий графу д'Арманьяку. Имеете что-нибудь против этого?

Растерявшийся герольд пробормотал что-то, прокашлялся, поднял вверх голову величавым движением и закричал:

– Я, Фермозо, боевой сподвижник мессира Родриго де Вилла-Андрадо графа де Рибальдо, сеньора де Пусинана, де Тальмонт и де…

– Достаточно! – оборвал шотландец. – Что хочет мессир Вилла-Андрадо?

Андрадо, считая, что переговоры затянулись, подъехал ближе и поставил коня между герольдом и древком воткнутого в землю флага. Под откинутым забралом шлема, украшенного двумя золотыми крыльями, венчиками и красными щитками, Катрин, укрывшаяся за каменным зубцом, видела, как блестят его острые, очень белые зубы в окружении короткой черной бороды.

– Хотел бы нанести вам визит, – любезно сообщил он, – и побеседовать.

– Со мной? – спросил Кеннеди с сомнением.

– Нет! Но не думайте, что я гнушаюсь вами, мой дорогой Кеннеди. А дело у меня к графине де Монсальви. Я знаю, что она здесь.

– Что вы хотите от нее? – спросил шотландец. – Госпожа Катрин никого не принимает.

– То, что я собираюсь ей сказать, я, с вашего разрешения, скажу ей сам. И надеюсь, она сделает исключение для человека, прибывшего издалека. Заметьте, я не уеду, не поговорив с ней.

Не показываясь, Катрин прошептала:

– Нужно узнать, что он хочет. Скажите, я приму его… но одного. Пусть он войдет, но без сопровождающих… Это даст время нашим добраться до места.

Кеннеди сделал знак, что понял, и продолжил переговоры с испанцем, тогда как Катрин вместе с Сарой и братом Этьеном ушла со стены. Она приняла решение, не колеблясь, потому что Вилла-Андрадо был человеком де Ла Тремуя, а она умела смотреть в лицо опасности. Если кастилец представляет угрозу, а она думала, что иного быть и не может, то тем более в этом надо немедленно убедиться.

* * *

Через некоторое время Родриго де Вилла-Андрадо, сопровождаемый пажом, несшим шлем, вошел в большой зал, где Катрин ожидала его. В окружении Сары и брата Этьена она сидела в кресле с высокой спинкой, приподнятом на пьедестале. Сложив красивые руки на коленях, распрямив плечи, она смотрела на вошедшего гостя. Она выглядела так величественно, что при виде этой дамы, вернее статуи в черном, испанец, застигнутый врасплох, остановился на пороге, а затем очень уверенно подошел. Улыбка победителя, с которой он появился в дверях, потухла, как гаснет свеча от порыва ветра. Бросив быстрый взгляд на Катрин, он согнулся почти до земли.

– Мадам, – сказал он певучим голосом, – соблаговолите принять благодарность за эти мгновения, которые вы милостиво дарите мне. Но я хотел бы поговорить с вами один на один.

– Мессир, вы хорошо понимаете, что я не могу пожелать вам быть гостем, прежде чем не узнаю, что привело вас сюда. Более того, мне нечего скрывать от госпожи Сары, воспитавшей меня, и брата Этьена Шарло, моего исповедника.

Монах сдержал улыбку при этом явном обмане, но не стал мешать ей, видя, что испанец рассматривает его с подозрением.

– Я знаю брата Этьена, – пробормотал Вилла-Андрадо. – Мессир де Ла Тремуй дорого бы заплатил за его старую шкуру и седую голову.

Катрин вскочила словно ужаленная. Краска гнева заливала ее лицо, и она выпалила с возмущением:

– Какая бы ни была причина вашего появления здесь, сеньор Вилла-Андрадо, знайте, что начинать визит с оскорбления тех, кого я глубоко уважаю и кто мне дорог, не сулит вам ничего хорошего. Поэтому будьте любезны, скажите нам прямо о цели вашего визита.

Несмотря на то, что кресло Катрин было приподнято на высоту двух ступенек постамента, его лицо оказалось на уровне ее лица, и глаза, запылавшие бешеным огнем, готовы были испепелить ее черную вуаль. Но он принудил себя улыбнуться.

– Это, пожалуй, плохое начало, и я прошу извинения. Тем более что я пришел с лучшими намерениями, и вы в этом убедитесь.

Катрин медленно опустилась в кресло, но не предложила гостю сесть, потому что не знала, пришел он как друг или как враг. Он сказал о добрых намерениях. Возможно, это было правдой, если вспомнить корзину с продуктами в гроте, но дымящиеся развалины Монсальви не располагали к доверию. Эта дерзкая улыбка очень напоминала волчий оскал.

– Говорите, – сказала она.

– Дорогая графиня, – начал он, преклонив колено к постаменту, – слухи о вашем несчастии дошли до меня, и сердце мое опечалилось. Такая молодая, такая красивая и обремененная ребенком, вы не можете оставаться без покровителя. Вам нужна рука, сердце…

– В этом замке у меня достаточно рук и преданных сердец, – отрезала Катрин. – Я плохо вас понимаю, говорите яснее!

Оливковое лицо кастильца порозовело. Он сжал губы, но еще раз обуздал свой гнев.

– Хорошо, я буду говорить с вами прямо, как вы того желаете. Госпожа Катрин, я прибыл сюда сказать вам следующее: милостью короля Франции Карла, которому я преданно служу…

– Хм! – кашлянул брат Этьен.

– …преданно служу, – громко говорил испанец, – также милостью моего сюзерена короля Хуана II Кастильского, я, сеньор Тальмонтский, граф де Рибальдо в Кастилии…

– Ба! – любезно прервал монах. – Король Хуан II вернул вам то, что вам принадлежало. Ваш дедушка, женившийся на сестре Бега де Виллен, уже был графом де Рибальдо, как мне кажется? Что касается владения Тальмонтом, то примите мои поздравления. Главный камергер милостив к тем, кто ему прислуживает, особенно распоряжаясь чужим добром!