— Нас?

— Да, Ники, нас. Ты же сама знаешь, что в этом городе нет перспектив не только для меня, но для тебя тоже, и потому, как только мне удастся более-менее освоиться на новом месте, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, — Остин вконец обескураживает меня своим неожиданным заявлением, погружая меня в противоречивый круговорот эмоций, в котором я не могу определить, чего вертится больше — удивления, счастья, непонимания, страха или бессильной грусти, спровоцированной ясным осознанием того, что этому желанию тоже не будет суждено осуществиться.

— Остин, что ты такое говоришь? Какой ещё переезд? Да и где это новое место? Ты же так и не сказал, куда ездил, — напоминаю я, в глубине души надеясь, что его новая работа находится не слишком далеко от Рокфорда.

— Я ездил в Нью-Йорк, и именно там я и буду работать, — выдаёт он, разом разбивая всю мою надежду.

Нью-Йорк…

Это же около пяти часов беспрерывной езды отсюда. Много ли это? Вроде бы нет. Но только если у тебя есть в запасе эти лишние часы на дорогу, а ни у меня, ни тем более у Остина их точно не будет, когда он приступит к обязанностям на своей новой работе. И похоже, на моём лице чётко отражаются все оттенки преждевременной тоски перед нашей с ним грядущей разлукой, потому что Остин за секунду преодолевает метры между нами и обхватывает мои щёки ладонями.

— Нет, Ники, не смей грустить. Я не оставлю тебя здесь одну, клянусь, не оставлю! Ты приедешь ко мне сразу же, как появится возможность, — он даёт мне самое прекрасное на свете обещание, но порадоваться ему я не могу.

— Ты же знаешь, что мне нельзя никуда уезжать, — не скрывая отчаяния, бормочу я.

— Еще как можно! И нужно! Тебя здесь ничего не держит, — категорично заявляет он, касаясь большим пальцем моего подбородка.

— Меня держит мама, Остин, я не могу её оставить, — прилагая все свои волевые усилия, отрываю его руки от своего лица, надеясь, что человек Адама не успел запечатлеть этот ласковый момент на снимок, который Харт может понять превратно.

— Черт! Ники, ты опять за своё?! — резко вспыхивает он: эта тема всегда выводила его в два счета.

— Да, опять! И это никогда не изменится! Я не оставлю её с ним одну. Она же умрет без меня.

— Ни черта она не умрет! Просто наконец начнет шевелиться и думать о том, как самой зарабатывать на свое бухло и на покрытие всех долгом своего муженька-игромана.

— Остин, давай не будет об этом сейчас.

— А когда, Ники? Когда? Ты постоянно пытаешься замять эту тему, но в этот раз я не позволю тебе это сделать и не успокоюсь, пока не сумею переубедить тебя перестать и дальше тащить на себе все проблемы этих алкашей.

— Тогда сразу говорю: можешь не тратить свои силы. Я не оставлю маму одну с этим ублюдком, и ничто на свете не сможет меня переубедить! Слышишь, Остин? Ничто! — бросаю я голосом тверже стали, но весь его решительный настрой в самом деле даёт понять, что он не собирается сдаваться: тихо выругавшись себе под нос, Остин вытаскивает из заднего кармана джинсов сложенный пополам конверт и протягивает его мне.

— Даже это?

— Что это?

— Твоя мечта, — коротко выдаёт он, заставляя меня просверливать его откровенно недоумённым взглядом.

— Что ещё за мечта, Остин? Что за ахинею ты опять несёшь?

— Открой и увидишь, — загадочным тоном произносит он, растягивая губы в мягкой улыбке. И эта его невообразимая улыбка опять поражает меня до самого нутра.

Преисполненная скептицизмом, я неохотно вырываю конверт из его рук и тут же открываю. Вчитываюсь в написанные на листах слова и ничего не понимаю. Перечитываю ещё раз, и пальцы рук начинают ощутимо дрожать. Читаю в третий — и сердцебиение учащается до сумасшедших скоростей, вынуждая наконец перевести свой потрясённый взгляд с бумаг на Остина.

— Это же…

— Да, — его улыбка становится ярче.

— Но это же… — а мой язык вконец отрубается.

— Да, — положительно кивает он и накрывает мои руки на листах своими. — Да, Ники, это официальное приглашение на вступительные пробы в «Натиду». Они пройдут в середине июня, поэтому у тебя есть ещё примерно месяц, чтобы подготовиться. Знаю, это немного, но я уверен, ты справишься. С твоим талантом у тебя есть все шансы туда попасть.

— Но… Как? Откуда у тебя это, Остин? Я же даже не посылала заявление, — выдавливаю я один из многих вопросов, кружащихся в моем ошарашенном сознании: я не могу поверить, что в самом деле сейчас держу в руках невероятный шанс побороться за учебное место в одной из самых престижных танцевальных академий нашей страны. Одно только приглашение на пробы дано получить лишь избранным, а тем везунчикам, которым посчастливится пройти там обучение, заведомо обеспечено грандиозное будущее в танцевальной карьере.

— За тебя это сделал я, — сообщает он таким тоном, будто это было бы так просто осуществить.

— Ты? Вот так новость! Тогда будь добр просветить меня, гений, как ты умудрился это сделать? Надел белокурый парик на голову и станцевал на камеру вместо меня? — мой нервозно прозвучавший вопрос заставляет его рассмеяться.

— Нет, малышка, конечно, нет, ты что? С моими танцами тебя бы даже на мостовую выплясывать не позвали бы, — его смех до невозможности сладко ласкает мой слух, но сейчас для меня куда важнее услышать от него объяснения, поэтому я встаю в самую строгую, выжидающую позу из всех возможных, помогая Остину быстро прекратить смеяться. — Не смотри на меня так, словно я неандерталец. Я без шуток сделал это вместо тебя — выдвинул твою кандидатуру на учёбу, просто показав директору академии видео твоего танца, — его слова пробирают меня до костей мгновенным страхом: Харт же заверил, что уничтожил все следы моего выступления на приеме! Неужели что-то все-таки просочилось в сеть?

— Какое видео?! Где ты его нашел?!

— В смысле где? — мой чересчур резкий возглас отражается хмуростью на его лице, но тем не менее он продолжает: — У меня же полным-полно записей твоих выступлений, начиная со школьных времен и заканчивая сегодняшним танцем на набережной.

— У тебя сохранены мои детские танцы? — до крайности удивляюсь я, ведь даже у меня их нет.

— Все до одного.

Ничего себе! Вот это новость!

— И сегодня ты тоже меня снимал?

— Конечно. И ты была прекрасна, Ники, — он жалит в упор меня совершенно новым, прежде невиданным взглядом, от которого я начинаю нервничать ещё сильнее. — Ты всегда прекрасна в танце. А точнее… Ты и есть танец, малышка. И это понимаю не только я, но и Дакота Уилз поняла тоже.

— Ты показал самой Дакоте Уилз мои танцы? Ты сейчас серьезно?! — от потрясения я хватаюсь руками за голову и начинаю ходить из стороны в сторону, пока Остина, похоже, лишь забавляет моя дёрганная реакция.

— Абсолютно. И это письмо — прямое тому подтверждение, — посмеиваясь, уверяет он.

— Ты хочешь сказать, что директор одной из лучших танцевальных академий, в прошлом легендарная артистка кордебалета так просто согласилась встретиться с каким-то незнакомцем, чтобы посмотреть видео с танцульками непонятно кого? — мне кажется, сейчас каждая клетка моего тела состоит исключительно из шока.

— Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь меня в мягкой форме послала на три веселые буквы, — усмехается он. — Но когда это я соизволял так легко и просто туда отправляться? Нет уж. Я так быстро сдаваться был не намерен, поэтому пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить парочку минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены её академии. И как ты уже, наверное, поняла — убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из-за одной любительской сьемки твоего произвольного танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, — и непоколебимые ноты в его голосе лишь закрепляют сказанные им слова.

А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от тёплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное — ежедневно боролась с наваждениями с Адамом в главной роли, Остин тратил своё время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства и продолжаю это делать по сей день.

И вот скажите — как его можно не любить? Как?!

Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине — он умный, целеустремлённый, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А ещё добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.

Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая всё разговоры до мельчайших деталей. Именно поэтому ему не нужно ничего говорить, Остин всегда всё знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По-настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.

И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю чётко понимаю одно — не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам — пробрался до души, моё сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда-нибудь это изменить.

Я люблю его. Люблю. Люблю!

И потому, когда он вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.

— Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. — А стоит только вновь услышать его ласковый голос, я вконец начинаю таять, точно мартовский снежок под первыми лучами солнца. — Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью-Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.

— Троих?

— Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила своё здоровье, впахивая на трёх работах, пока растила меня. Я хочу дать ей всё самое лучшее и, как только твёрдо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жильё, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого-то чёрта весь день названивает по пустякам — явно соскучилась очень. И я её понимаю. Она же всё время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, и потому я ни за что не уеду без неё. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что я — тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет — не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.

— Ты совсем с ума сошёл? — потрясённо блею я, но Остин мигом накрывает мой рот рукой:

— Ничего я не сошёл с ума! Я всё продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное — мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Ты же всегда желала танцевать на большой сцене, а не в каком-то заурядном ночном клубе, в котором нет никаких перспектив. Ты заслуживаешь большего, Ники, гораздо-гораздо большего, и я безумно хочу тебе это дать, поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком-то другом, и согласись на моё предложение, — просит он, переходя на шёпот. Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы, и если бы мой рот по-прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой. — Оставь всё, что уничтожает тебя здесь день за днём, приезжай в Нью-Йорк, когда я всё для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, — искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а лишь подушечками пальцев сползает по подбородку вниз, провидит по ямочке ключицы, прикладывая к моей грудной клетке свою широкую кисть. И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только моё сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто ещё немного и вырвется из груди на волю.