— Лар… Я не хотел тебя так обижать… Я даже не замечал этого. Прости. Черт! — тихо ругаюсь, сжимая зубы до скрежета. — Я точно отморозок, раз позволял себе так поступать с тобой.

— Нет, нет, Остин, я не держу на тебя обиды и ни в коем случае ни в чём не упрекаю.

— А должна.

— Нет, не должна! — протестует она, стирая с щеки предательски скатывающуюся слезинку. — И не только потому, что сейчас совсем неподходящее время для упрёков, а потому что я в самом деле не злюсь и не обижаюсь на тебя.

— Нет? — спрашиваю я без особой веры её словам, ведь не могу, чёрт побери, среди толпы людей четко ощутить её истинные эмоции.

— Конечно. Ведь как можно обижаться на того, кто и сам не понимал, что вытворяет? Ты делал это не нарочно, а лишь потому что по-другому не мог. Потому что любил её слишком сильно, даже не подозревая об этом. А на такое нельзя злиться. И я не злюсь. Да и тем более меня же никто не заставлял закрывать на это глаза и день за днём убеждать себя в том, что ты ничего к ней не испытываешь. Я делала это сама. Добровольно. Потому что очень любила тебя и, что уж скрывать, всё ещё люблю… — её голос обрывается, чтобы явно сглотнуть слезливый комок в горле. — Люблю, потому что тебя невозможно не любить, Остин. Ты потрясающий парень!

— Лар… не говори ерунды. Потрясающие парни не доводят до слёз таких потрясающих девушек, как ты, — протестую я, прямо-таки ненавидя себя за то, что причинял ей всю эту боль и всё ещё продолжаю это делать.

— Нет, Остин. Ты правда потрясающий… Просто, к сожалению, не для меня. Но Николине с тобой, несомненно, повезло. Каждая девушка мечтает о том, чтобы её кто-то так любил, как любишь её ты, — закончив свое откровение, она бросает короткий взгляд в сторону Ники, что уже закончила разговор с Барретом и теперь, прислонившись к стене, печатает что-то в телефоне.

— Вряд ли Николина мечтает о таком, Лара. Может, я и понял, что люблю её совсем не так, как думал, но она-то по-прежнему видит во мне всего лишь брата, — констатирую я, украдкой проводя взглядом по её стройным ножкам с острыми коленками и упругими бёдрами, спрятанным под чёрной тканью юбки, что плавно переходят к тонкой талии и наглухо закрытой зоне декольте, после которой добираюсь до усталого, бледного лица малышки и по его выражению упорно пытаюсь понять, с кем именно она сейчас переписывается — с подругой или же своим таинственным ухажером, с которым наотрез отказывается меня знакомить?

— Ох, Остин, — протяжно вздыхает Лара, плавно приподнимаясь с дивана. То же следом делаю и я. Она вскидывает голову вверх, заглядывая мне прямо в глаза, смотрит чересчур внимательно, будто запоминает черты моего лица, а затем растягивает пухлые губы в мягкой улыбке и произносит: — Ты не только потрясающий парень, но и прекраснейший пример того, как даже самые умные люди могут разом превращаться в слепых лопухов, когда дело касается женщин.

И после этих слов Лара приподнимается на цыпочки и со всей присущей ей нежностью целует меня в щеку, пока я и без проникновения в её чувства отчётливо понимаю, что именно она делает.

Лара прощается. И почему-то я больше чем уверен, что на сей раз навсегда.

Глава 6


Остин


Я думал, самое сложное для меня испытание завершится вместе с окончанием похорон, но я ошибался. Самое сложное ждало меня после.

Да, я, безусловно, рад, что больше мне не приходиться мучиться от давящей мощи грустных чувств других людей, но вместо этого теперь каждый день мне нужно справляться со своими собственными, что включают в себя скорбь, удушливую тоску, неимоверную злость на себя и чувство вины перед бабушкой за свои последние слова, что беспощадно сгрызают меня, стоит только мне оказаться наедине с самим собой.

И знаете, как я с этим справляюсь?

Элементарно: я сбегаю.

Вы не ослышались, я делаю именно то, за что Мэгги меня непременно отругала бы — сбегаю от проблемы, как трус, делая всё возможное, лишь бы ни на секунду не оставаться в одиночестве, чтобы не встречаться лицом к лицу со всем кромсающим душу месивом собственных эмоций.

Прекрасно, не правда ли? Очень по-мужски. Но не могу я иначе. Не могу! Нет во мне ни необходимой силы духа, ни времени, чтобы как следует придаться всепоглощающей печали и, так сказать, оплакать бабушкину смерть.

Поэтому каждый мой день после похорон выглядит в точности, как предыдущий: днём — предельная концентрация на последних занятиях и экзаменах в университете, вечером я полным ходом занимаюсь подготовкой к переезду, в чём мне очень сильно помогает Марк, а ночью — спасаюсь вечным переизбытком различных эмоций моего дотошного соседа по комнате Кевина.

И мой план по избеганию погружения в тоскливые мысли был бы абсолютно идеальным, если бы не одно но: за последние дни я совсем не виделся с Ники. Однако в свою защиту хочу отметить — не только потому, что рядом с ней меня моментально переполняет боль утраты, смешанная с идиотской небратской любовью, которая ей на хрен не сдалась, но и потому, что у Николины все дни были забиты какими-то делами. А какими — она меня не просвещала, но мне не составляет труда и самому догадаться, что вероятнее всего она проводит время с хрен пойми откуда появившимся парнем, о котором я ни черта не знаю, что, скажу честно, основательно выводит меня из себя.

Я должен узнать — кто он, и должен сделать это как можно скорее, чтобы дать ему ясно понять, что она в городе надолго не задержится. Я не оставлю Николину здесь одну. И в этом я абсолютно уверен, как никогда прежде.

— Слушай, ты всё ещё встречаешься с подругой Ники? — невзначай интересуюсь я у Марка, когда мы входим в лифт здания, в котором располагается его квартира.

— Эмилией? — отзывается он, недоумённо изогнув бровь.

— У неё нет других подруг, — мой голос звучит резковато, даже немного грубо, но друг не придаёт этому никакого значения. После смерти Мэгги он вообще спускает мне любые непроизвольные выпады в свой адрес и при этом ведёт себя со мной в своей обычной манере — непринуждённо, весело, немного похабно и нисколько не акцентируя внимание на том факте, что я несколько дней назад потерял человека, который был для меня и матерью, и отцом, и бабушкой в одном комплекте. За что ему низкий поклон, потому как бесконечная череда сочувственных взглядов и совершенно бестолковых соболезнований всех знакомых мне людей уже, мягко говоря, сидит в печёнках.

— Встречаюсь, а почему спрашиваешь?

Я остро чувствую в нём откровенное любопытство с весомой долей душевного трепета, что я отмечаю в нём, наверное, впервые. Надо же, а этому божьему одуванчику действительно удалось чем-то зацепить гуляку Эндрюза.

— Хотел узнать, может, она тебе что-то говорила про парня, с которым видится Николина? — максимально спокойным тоном выдаю я, вмиг ощущая резкий скачок удивления в Марке.

— Парень? У Никс?

— Да, — коротко и сухо подтверждаю я.

— Нет, Эми ничего такого не говорила. С чего ты вообще решил, что он есть?

— Она сама сказала.

— Сама, значит? — усмехается Марк, добавляя своему удивлению щепотку ехидства.

— Да.

— Надо же. И кто он?

— Откуда мне знать?! Потому-то я и спрашиваю у тебя об Эми, — вновь не сдерживаясь, рявкаю в ответ.

— Да ладно тебе, чего так нервничаешь? Эми ничего не говорила. Мы с ней Никс вообще не обсуждаем, да и если я не ошибаюсь, последние дни они не встречались. Может, за это время у неё кто-то и появился, — с деланным равнодушием произносит он, пока любопытство и некое волнение в нём лишь набирает обороты. Это ещё какого хрена означает?

— И ты её ни с кем не видел? Вроде бы ты говорил, что вы с ней подружились, — напоминаю я его же слова, едва справляясь с возрастающим негодованием.

— О-о-о да! Ещё как подружились, — друг расплывается в подозрительно широченной улыбке. — Можешь не верить, но пока ты был в отъезде, с Никс неожиданно произошли какие-то чудесные изменения, после которых она вдруг изъявила желание стать со мной «белой и пушистой», а я лишь пошёл ей навстречу. Да и как тут было не пойти, когда девушка сама предлагает перемирие? Да ещё такая красивая. Твоя сестричка, как оказалось, та ещё горячая штучка, не так ли? — весело проговаривает Марк, пока у меня аж лицо перекашивается от того, что его «сестричка» будто режет острием по сердечной мышце, «горячая штучка» — по нервным окончаниям, а тёплая волна его похоти, вызванная одним лишь упоминанием о Ники, обжигает весь низ живота.

Марк не успевает открыть входную дверь квартиры, как я схватываю его за грудки и смачно прибиваю к стенке.

— Воу! Воу! Воу! Это еще как понимать? — тотальное недоумение — вот из чего сейчас всецело состоит мой друг-блядун.

— Только посмей к ней притронуться, я не посмотрю, что мы лучшие друзья, и кишки тебе все выпущу! — практически рычу ему в изумлённое лицо, погружая его в ещё более глубокий ступор.

— Ты чего так взъелся? Я же ничего такого не сказал! — Марк поднимает руки, призывая меня успокоиться, но я так и продолжаю грубо вжимать его в стенку.

— Не сказал, зато почувствовал красноречиво.

— Да расслабься ты. Это обычная реакция на сексуальную девушку, не более, — миролюбиво заверяет Марк.

— Я тебе всё сказал: чтобы даже не думал к ней подкатывать. Она для тебя под запретом, понял?

— Во даёшь, братец! Тебе не кажется, что это вовсе не тебе решать, с кем Никс водиться? Мне уже становится искренне жаль бедолагу, кто посмел положить на неё глаз. Нельзя же так.

— Ты меня понял? — игнорируя его комментарий, повторяю я.

— Да понял я, понял! Даже в мыслях не было!

— Ага! Конечно, не было. Мне-то хоть не заливай. Я как никто другой знаю твою слабость к сексуальным девушкам, — безрадостно усмехаюсь я. Наконец расслабляю кулаки на его майке и отодвигаюсь от него, проходя в квартиру.

— Да ладно тебе, Остин. У меня, конечно, сестер нет, но так сильно опекать её, как по мне, уже слишком. Она уже давно не маленькая девочка, какой ты её воспринимаешь, и вполне в состоянии сама отшить кого угодно.

Он в самом деле сейчас встаёт на сторону девчонки, с которой всегда и пяти минут в одной компании выдержать не мог? Мне, бля*ь, сон, что ли, снится?

— Ты прям говоришь её словами, — недовольно отмечаю я, наблюдая, как Марк захлопывает за нами дверь и тут же валится на диван, вытягиваясь во все свои метр девяносто.

— Значит, ей ты уже тоже мозг вывернул? Теперь я даже не удивляюсь, почему она так отчаянно пытается скрыть от тебя всю правду, — после этих слов шкала волнения Марка многократно повышается, словно он только что сказал то, чего не должен был.

— Что она от меня скрывает? — мгновенно настораживаюсь, бросая на друга прямой, острый взгляд.


— Ну… как что? Парня своего, конечно же. Что еще она может скрывать? — отвечает он, стойко выдерживая со мной зрительный контакт, но его внутреннее напряжения никуда не исчезает.

— Ты все-таки что-то знаешь? — не унимаюсь я, чувствуя, что он чего-то мне не договаривает.

— Да откуда мне-то знать? Я за Никс точно не слежу. У меня дела и поинтереснее имеются. Да и тебе, Остин, реально посоветовал бы не заострять излишнее внимание на её личной жизни, иначе все нервные клетки растеряешь. Не стоит за неё так печься раньше времени. Я уверен, когда у неё будет что-то серьезное, она и сама тебе обо всем расскажет, — во второй раз он буквально цитирует слова Николины, будто сговорившись с ней, отчего мне всё больше начинает казаться, что Марк и есть тот самый парень, с которым встречается моя малышка. Но такого не может быть. Не может. Не может же? Николь никогда бы не предала таким образом свою лучшую подругу, чего нельзя сказать о Марке по отношению к Эми, однако он всё равно ни за что не стал бы скрывать подобное от меня. Каким бы гандоном он ни был с девушками, как друг он у меня никогда претензий не вызывал. Ни разу!

Я шумно выдыхаю, отгоняя лишние мысли, и стираю тыльной стороной ладони испарину со лба, ощущая, как намокшая от жары майка неприятно прилипает к телу. Надо отметить, в Рокфорде впервые за долгие годы в конце весны стоит настоящий летний зной, от которого прямо-таки мозги начинают плавиться. Духота стоит несусветная, а солнце после дня похорон, когда будто даже само небо грустило и плакало во время прощания с Мэгги, начало ежедневно нещадно палить, накаляя город до предела.

Пока Марк всецело зависает в телефоне, я отправляюсь на кухню налить себе выпить что-нибудь освежающего. Давно не был у друга в гостях, и потому мне сразу же бросаются в глаза разительные перемены в обстановке, а точнее, странный факт, что его обычно захламлённая квартира сверкает столь идеальной чистотой: никаких разбросанных упаковок от еды из ресторанов, пустых бутылок, переполненных окурками пепельниц, отсутствие грязной посуды в раковине, а все поверхности столов и пол вычищены до блеска. Даже запах, мать его, какой-то чересчур свежий, с примесью лёгкого цветочного шлейфа.