— Ответьте мне, пожалуйста, мистер Харт, — смягчив голос, я разрываю затянувшееся между нами молчание. — Мне на колени встать и попросить? Скажите — и я это сделаю. Любой ваш приказ выполню незамедлительно и без каких-либо возражений. Приеду, куда потребуете, встану в любую позу, в рот возьму так глубоко, как вы того пожелаете, лишь бы вас полностью удовлетворили мои услуги. Прошу, возьмите меня на работу, и, клянусь, ваше наслаждение станет для меня главным смыслом жизни, — проговариваю твёрдо, без запинок и дрожи в голосе, пока в груди будто ядовитой кислотой прожигает, превращая все внутренности в комки раскалённого пепла.

Детально сканируя моё лицо, Харт продолжает пребывать в полном молчании, заставляя меня отсчитывать скоростные удары сердца, что отдаются болью в каждой клетке тела. Когда же он внезапно приподнимает свою руку к моей брови и слегка касается продольной раны, меня точно электрошокером прошибает от головы до пят, вынуждая резко ухватиться за его запястье.

И снова всё повторяется: время теряет своё значение, а мир утрачивает чёткость, пока мы переплетаемся в поединке пронзительных взглядов, одинаково сильно не желая друг другу уступать. Разница между нами лишь в том, что для него это ничего не значит и не составляет особого труда запускать свою тьму мне под кожу, подчинять ментально, отравлять всё тело своей мужской энергией и мистическим шармом. Для меня же смотреть в его обсидианы — это ежесекундная, упорная, истязающая душу в лохмотья борьба, которая дурманит мой разум, подрывая всю уверенность в том, что он для меня на самом деле ничего не значит… так же, как и я для него.

Это всё неправда! Между нами нет ничего настоящего. Помни об этом, Ники. Помни!

— Давайте договоримся, мистер Харт, — первой не выдерживая нашего зрительного состязания, выдаю сквозь судорожный выдох. — Вы сможете прикасаться ко мне, как и когда вам заблагорассудиться, но только после того, как наш рабочий контракт вступит в силу. Если, конечно, вы соизволите согласиться принять меня в свой многочисленный штат сотрудников, — сдержанно проговариваю я, отстраняя его руку от своего лица, и вмиг ощущаю, как атмосфера в комнате накаляется до опасной отметки, когда в черноте его глаз проявляется злость.

Злись, Адам, злись сколько влезет. Можешь хоть сгореть в костре своей ярости. Это всё равно не сравнится с тем, что ты заставил меня пережить, и тем, что мне ещё как-то предстоит вытерпеть.

Но этот мастер контроля над эмоциями, как всегда, с завидной лёгкостью справляется со своим негодованием, вновь смеряя меня снисходительным взором. Таким бездушным, словно не на человека смотрит, а оценивает качество товара, который планирует приобрести. Хотя… именно этим я для него и являюсь — ничего не значащей безделушкой, которую он будет трахать в любое время суток, в любом месте, наслаждаясь эффектом своей силы до тех пор, пока не надоест.

Но у меня уже было время смириться с этим гадким фактом, который чуть было вконец не сломил меня. Я смогла найти в себе силы вернуть себя к жизни, прикрепив мысленную заметку о том, что когда-нибудь, возможно, я стану особенной для кого-то другого мужчины, который будет искренне любить не только моё тело, а именно меня, такой, какая я есть, со всеми достоинствами и недостатками. Но этим мужчиной никогда не будет Адам Харт. Он получит моё тело, но ещё раз испепелить мне всю душу я ему не позволю, и потому сейчас я просто терпеливо и стойко выдерживаю его пристальный взгляд, разрешая себе облегчённо выдохнуть, а телу — отмереть, лишь когда он наконец завершает тщательный осмотр будущего приобретения и возвращается к рабочему столу, тут же нажимая на кнопку стационарного телефона.

— Сара, перенеси мою встречу с Грегором на другой день, — монотонно проговаривает Адам и, растягивая губы в своей фирменной страшно-красивой улыбке, смотрит на меня. — Присаживайтесь, мисс Джеймс, и мы прямо сейчас приступим к обсуждению условий вашего счастливого контракта.

Глава 1


Николина

Спустя несколько дней после благотворительного приёма Роберта Харта


Может ли моя жизнь стать ещё хуже?

Когда-то я зареклась даже в мыслях не задаваться этим вопросом, ведь мне давным-давно известно — хуже может быть всегда.

Но что мне неизвестно, так это когда же наконец станет лучше? Хоть на немного? Должен же существовать некий предел чёрной полосы неудач, достигнув которого, наконец наступает белая и все существующие проблемы начинают плавно снижать свои обороты. Не могу же я быть настолько невезучей, что в моей жизни всегда всё будет только неумолимо скатываться по крутому наклону вниз, без единой возможности подняться хоть на одну ступеньку выше. Но если же это именно так, то можно я уже просто достигну дна, расшибусь в лепёшку и отключусь навечно?

После того проклятого вечера, что из сказочного сна вмиг превратился в один из самых страшных кошмаров моей жизни, я день за днём хожу словно неживая. И, говоря это, я в прямом смысле имею это в виду. После побега от Харта и нечеловеческой душевной агонии, которую он заставил меня пережить, я ощущаю себя пустой, безэмоциональной, непроницаемой для любых внешних раздражителей. Я думала, что полное опустошение и безразличие ко всему вокруг по своему обычаю быстро сменится цунами неконтролируемой ярости, но нет. Ничего подобного. Даже спустя больше недели вспышек гнева я в себе так и не наблюдаю, как, впрочем, и любых других эмоций, отчего каждый день я проживаю точно робот, выполняющий все действия на автопилоте.

Но, наверное, оно и к лучшему, потому что не знаю, как бы справилась с возросшим объёмом дерьма в своей жизни, а точнее — в своём бесцельном и убогом существовании, если бы не пребывала в этом эмоционально коматозном состоянии.

Теперь меня совершенно перестал выводить из себя пьяный балаган в доме, а за всю прошедшую неделю у нас с Филиппом не произошло ни единой стычки, что за всё время нашего сожительства является абсолютным рекордом. Также меня нисколько не заботит затянувшаяся моральная травля моих стервозных коллег в стриптиз-клубе, которые, узнав о незаслуженно (по их мнению) щедрой премии и благосклонном отношении Эрика ко мне, поставили себе цель за спиной боссов устроить мне «сладкую» жизнь на работе.

И вроде бы они уже давно должны были угомониться, ведь с той ночи, когда я сбежала из приватной комнаты, прошёл почти месяц, но почему-то по сей день не проходит и смены без их косых взглядов, грязного обсуждения и едких комментариев о моей персоне, постоянного разбрасывания моих личных вещей по всей гримёрной и якобы нечаянных толчков и подножек, из-за которых я пару раз чуть было не подвернула ногу и определённо точно заработала несколько синяков.

Серьёзно, звучит как детский сад, группа — ясли, но вот с такими недалёкими суками мне приходиться работать каждую ночь. И при обычном своём взрывном характере я бы давно поразукрашивала всем паскудным девкам их намалёванные лица, но сейчас, когда я ни в какую не могу найти тот самый спасательный лучик света, что разжёг бы во мне желание жить, мне не составляет никакого труда полностью игнорировать все выпады стриптизёрш в мой адрес.

Но и это не самое дерьмовое изменение, произошедшее в моей «прекрасной» повседневности, что без моего нового безжизненного режима давно бы лишило меня всех нервных клеток и точно довело до убийства.

Как мы и договаривались с Марком после неожиданной встречи с ним на приёме — за его молчание я должна удерживать свою неприязнь к нему при себе, скрывать от Эмилии все его похождения и, самое унизительное, — быть его «девочкой на побегушках». И, знаете, это словосочетание Марк оправдывает с лихвой, отрываясь на мне по полной программе.

Каждое утро, когда я возвращаюсь домой после изнурительной рабочей ночи, мне светит поспать лишь до момента, когда О Великий Эндрюз проснётся после очередной тусовки и начнет изводить меня своими поручениями. Он в самом деле трезвонит мне по любому поводу, чтобы использовать меня, как свою прислугу. Теперь мой день состоит из походов в магазин за продуктами или ради всего лишь одной упаковки пива, приготовления еды для этого мудака, мойки его машины, уборки в квартире после развязных тусовок, стирки одежды, глажки и так далее…

И каждый раз во время исполнения моих вынужденных обязанностей Марк не забывает попутно докучать меня своими нескончаемыми издёвками, пошлыми шуточками, шлепками по заду, тесными объятиями и гадкими намеками на «дружеский перепихон». И, без всяких сомнений, если бы не моя всецелая отчуждённость от мира сего, лишь от одной этой его любимой цитаты я придушила бы гада в первый же день своего рабства.

Но сукину сыну Эндрюзу несказанно везёт, потому что даже сейчас, когда вместо сладкого, глубокого сна после бесконечной рабочей ночи я зачем-то жду его уже больше часа на парковке торгового центра под палящим солнцем, внутри меня ничего не колышется. Во-о-обще! Ни одной ядерной эмоции, что призвала бы меня немедленно расправиться с уродом. Полнейший штиль, ни одного дуновения ветра.

Единственное ощущение, которое не покидает меня ни на секунду с того самого дня, когда я в последний раз видела Адама, — это постоянное ощущение чужих глаз на себе. И, сколько бы я ни оглядывалась по сторонам, пытаясь обнаружить приставленного ко мне Хартом человека, мне так и не удалось этого сделать. Но оно мне и не надо, ведь, даже не видя фигуры этого мастера конспирации, я всем своим поникшим нутром и телом осязаю круглосуточную слежку за собой.

Я хочу разозлиться, выйти из себя, возненавидеть всем сердцем Адама Харта за то, что он позволяет себе подобные вопиющие действия, что нарушают все допустимые правила и границы моей личной жизни, но опять-таки никак не могу… Он сам лишил меня возможности чувствовать хоть что-то, сжёг всё во мне дотла, оставив за собой лишь бескрайную пустошь, где нет ни единой вибрации и какого-либо намёка на сохранившуюся жизнь. Только пепел, останки и тягостное предчувствие беды, что ждёт меня в будущем.

Ведь я точно знаю — он способен сделать всё что угодно, лишь бы заполучить уникальную в своём роде девчонку, способную подарить ему сверхъестественный кайф. И, как бы прискорбно это ни звучало, мне ничего другого не остаётся, как только продолжать пребывать в пассивном ожидании его очередного удара и быть полностью готовой его пережить.

Не представляю, что ждёт меня впереди, но я не намерена сдаваться. Адам может добивать меня любыми хитроумными способами, но я никогда ему не продамся. Никогда не позволю использовать себя как покорную, бездушную куклу. Ведь даже чувствуя себя сейчас в точности как моя защитная маска «Аннабель», я с уверенностью могу произнести то, что повторяла самой себе уже миллионы тысяч раз:

Я — не Она. И никогда ей не буду.

И никакие запредельные суммы денег не заставят меня стать ею в угоду мистеру Харту, поэтому он может засунуть всю кучку своих зелёных бумажек вместе со всеми сексуальными желаниями глубоко себе в зад и начать искать другую мечтательницу о роскошной жизни, что будет добровольно и с превеликой радостью его ублажать.

От меня же он этого не дождётся.

Ни за что и никогда!


— Никс! Какая умница! Уже здесь! — громкое неожиданное восклицание недоумка разом вырывает меня из гнетущих раздумий, напрочь оглушая мое правое ухо.

— Чёрт! Зачем же так кричать, Эндрюз? — оборачиваюсь к нему, жмурясь от пульсирующей боли в висках. — И что значит «уже здесь»? Я тебя вообще-то хренову тучу времени жду возле входа, как какая-то собака, — и мой недовольный голос очень даже напоминает собой собачий хриплый лай.

— Ты чего такая хмурая, подруженька, неужели этой ночью не удалось вытрясти из мужиков приличную сумму деньжат? — в своей обычной манере ёрничает мудак. От его ослепительной улыбки в совокупности с не пойми откуда берущейся неутомимой энергией я ощущаю себя еще более уставшей.

— Марк, можешь ты хотя бы сегодня заткнуться и не доставать меня свой гадкой болтовнёй? Тебе мало того, что ты и так каждый день не даёшь мне поспать больше трёх часов? — тяжело выдыхаю я, спасая рукой сонные глаза от яркого солнечного света.

— Во-первых, не забывайся, Никс, и сделай тон попроще, а, во-вторых, я спал сегодня примерно столько же и, как видишь, в отличие от тебя, полон сил и радости, — он перекидывает свою тяжеленную лапу мне через плечо, теперь придавливая меня не только морально, но ещё и физически.

— Я неимоверно счастлива за тебя, Эндрюз, хотя, честно, слабо представляю, как тебе удаётся по ночам употреблять всякую гадость и пить не просыхая, а наутро как ни в чём не бывало выглядеть свежее огурца? — с трудом скидывая с себя его лапень, констатирую очевидный факт, оглядывая внешний вид парня: небрежно-привлекательно уложенные тёмные волосы, здоровый цвет лица, полное отсутствие мешков под глазами или каких-либо признаков буйной пьянки, самодовольная улыбочка, от которой текут практически все девчонки, синие, потёртые в нескольких местах джинсы и белоснежная футболка, обтягивающая его высокую и какого-то лешего идеально сложенную из крепких мышц фигуру. Честное слово, не знала бы я наверняка, что он отъявленный бухарь и тусовщик, без сомнений подумала бы, что передо мной стоит профессиональный спортсмен, придерживающийся здорового образа жизни.