— Я хочу тебя, Лин… Не могу больше терпеть… Но я не хочу делать тебе больно, — возвращаясь к моим губам, заботливо произносит Адам и вновь толкается внутрь языком, сплетаясь с моим в распутном танце.

— Я же сказала… Я не боюсь боли, — напоминаю я в перерыве между поцелуями, взятом на восполнение воздуха в легких. — Я хочу тебя. И только это важно.

— Нет… Ты не понимаешь… Тебе будет смертельно больно, а я не хочу причинять тебе такой ужас, — продолжает запугивать Адам, но я, чувствуя пульсацию его члена, дразняще потирающегося о мою влагу, ни о чем другом думать не могу, кроме жажды ощутить его в себе.

— Мне все равно. Я хочу. Я хочу тебя, и никакая боль не заставит меня передумать. Я верю тебе, Адам, и я не могу больше ждать. Не бойся мне навредить и просто сделай это, — отчаянно прошу я. Прогибаю спину, подаваясь навстречу ему, наглядно показывая всю необходимость в нем, что наконец вынуждает его сдаться. — Прошу тебя… Сейчас же, — почти беззвучно скулю я и закусываю губу, морально готовясь к обещанным Адамом страшным мучениям, но, когда он притягивает меня за дрожащие бедра ближе к себе и наконец пробивает все преграды своим твердым, налитым кровью членом, я не чувствую боли. Совсем. Как, впрочем, и удовольствия тоже. Я вообще ничего не чувствую. Даже когда он проталкивается глубже и начинает с отчаянным рыком вбиваться в меня до упора, — мое тело никак не реагирует.

— Адам… что-то не так, — обеспокоенно произношу я, желая приподняться на локти, но он не позволяет: накрывает мою шею рукой, прижимая обратно к кровати.

— Все так, Аннабель. В тебе охрененно приятно, — сдавленным от испытываемого наслаждения голосом отвечает Адам, озадачивая меня все сильнее.

— Что? Аннабель? Почему ты меня так назвал? — я повторяю попытку приподняться, но все тщетно: Адам убирает руку с моего горла, заменяя ее на губы, покрывающие тонкую кожу жадными покусываниями, одновременно проникая в меня в сумасшедшем темпе, от которого я не испытываю ни капли блаженства.

— Это твое имя. Разве нет, Анна? — спрашивает он, ловя меня на проволоку своего черного взгляда, который кажется мне не таким, как надо.

— Адам, что ты такое говоришь? Что происходит? Нам нужно остановиться. Я ничего не чувствую, — надтреснутым голосом прошу я, но он будто не слышит меня, продолжая мощно вбиваться в мое лоно.

— Происходит только то, о чем ты сама меня попросила, — плутовато ухмыляется он, но улыбка его тоже совсем не та, а будто жалкая пародия. Мрачная, но не дьявольская. Пугающая, но не до дрожи. Манящая, но не лишающая здравого смысла.

— Разве ты не чувствуешь, как я тебя хочу, Анна? — а его низкий голос тоже начинает неумолимо терять свои пленительные вибрации.

Преисполненная страхом и недоумением, я хочу прокричать, что ничего не чувствую. Попросить, чтобы он прекратил, и потребовать объяснений. Но каждое мое слово получается практически беззвучным. И чем сильнее я напрягаю голос, тем меньше звука из меня исходит. То же нарушение функций вскоре происходит и с телом: оно полностью лишается возможности сопротивляться или даже сдвинуться с места, как бы упорно я ни пыталась остановить интенсивные движения Адама.

— Аннабель… Аннабель… Аннабель…

Раз за разом он повторяет Ее имя, пугая меня все сильнее. Я плотно прикрываю уши ладонями, но все равно слышу его голос. До красных бликов сжимаю глаза, но по-прежнему вижу его красивое лицо и огромное, выкованное из рельефных мышц тело, нависающее надо мной.

— Нет! Нет! Нет! Хватит! Замолчи. Я не Аннабель. Я не она. Прекрати это! Я не понимаю, что происходит! Хватит!

— Аннабель… Аннабель… Аннабель… — но его баритон не перестает меня мучить, а лишь, наоборот, с каждым повтором становится все громче, четче, правдивей. Он меняет тональность, интонацию и тембр, пока окончательно не звучит в нескольких сантиметрах от моего лица, добавляя к звуку еще и коньячно-мятное дыхание.


— Аннабель! Аннабель! Ты слышишь меня? Анна?!

Наконец, чувствую легкие шлепки по лицу, а носом вбираю резкий запах нашатырного спирта, что постепенно запускает все мозговые процессоры.

— Ммм… — слов выдавить из себя все еще не получается, но протяжный стон выходит звучным, а тело быстро возвращает способность испытывать болевой дискомфорт, однако далеко не в том месте, в каком я рассчитывала — вместо ожидаемой боли между ног из-за фрикций Адама, мой череп сдавливается, словно под прессом, а присутствием самого Харта больше даже не пахнет: ни жара, ни голоса, ни запаха, ни мистических глаз. Он вновь исчез как небывало со всеми своими нереальными словами и признаниями, что систематично истязают мою душу в каждом долбаном кошмаре.


— Анна? Ты меня слышишь? — очередной громкий зов возле моего лица, будто швейные иглы в мои виски вставляет.

— Вроде, наконец начала приходить в себя, — второй же голос звучит разительно тише и сдержанней, за что от всей души спасибо его обладателю.

— Слышишь меня? — повторяет вопрос мужчина, то и дело протирая мои щеки влажной салфеткой.

— Слышу, — отвечаю я и порываюсь притронуться к источнику боли, но чьи-то руки ловко перехватывают мои, останавливая.

— Не трогай. Испачкаешься еще сильнее. Сейчас Колин придет, проверит тебя.

Колин? Наш клубный врач? Придет проверить меня?

Осмысливая полученную информацию, я мало-помалу начинаю складывать пазл в голове, вспоминая случившуюся драку с подкупленной Адамом сукой, благодаря которой я лишилась работы.

— Глаза открыть можешь? — спрашивает Тони. То, что это он разговаривает со мной, теперь я тоже четко понимаю.

— Да. — И в доказательство разлепляю свинцовые веки. Свечение потолочных ламп в первый миг слегка бьет по зрению, но довольно быстро привыкнув к свету, я осторожно осматриваюсь по сторонам, понимая, что лежу на диване в кабинете боссов, пока Тони продолжает протирать мое лицо, как полагаю, смывая следы крови, а Эрик безучастно наблюдает за нами, прислонившись плечом к стеклянному стеллажу.

— Тебя не тошнит? — интересуется Тони.

— Нет.

— В глазах не двоится?

— Сейчас уже нет.

— Звон в ушах не слышишь?

— Нет. — Это тоже прошло с исчезновением Харта.

— А год какой, помнишь?

— Конечно.

— Сесть сама сможешь?

Вместо ответа, ухватившись за обивку кожаного дивана, медленно, без резких движений, я перехожу в сидячее положение и упираюсь взглядом в свои колени, осознавая, что головокружение тоже практически прошло.

— Нормально. Жить будет, — уверено заключает Тони и, тут же прекращая быть заботливым начальником, бросает в меня упаковку с салфетками. — Дальше сама справишься, пока Колин не придет. И где, мать его, он так долго шляется?! — вновь резко повысившийся голос Мэрроу будто связку петард в моей голове взрывает.

— Да не надо никакого врача. Со мной все в порядке. Только голова побаливает, но я уже в состоянии нормально идти, — пытаюсь встать, но Тони одним порывистым жестом прибивает меня обратно.

— Куда ты собралась, курица?

— Домой.

— Ага. Конечно. После обморока? Не хватало еще, чтобы ты рухнула посреди ночи где-то на полпути к дому. Мне, конечно, насрать на твою жизнь, но Харт мне потом яйца отрежет, если узнает, что я выпустил тебя одну в таком состоянии из клуба.

Всего одно упоминание о нем из уст Мэрроу мгновенно затмевает адскую мигрень безрассудным гневом, и я не думая выпаливаю:

— А мне насрать как на этого ублюдка, так и на твои яйца, Тони, так что руки от меня свои убрал и дал пройти! — не контролируя себя, грубо скидываю со своего плеча его жилистую руку и встаю с дивана.

Да и с какой стати, собственно, мне себя теперь нужно контролировать? Зачем сдерживать порцию рвущихся на волю огрызаний, если Тони давным-давно заслуживает колкого ответа? Почему я должна бояться его ошеломленно-яростного взгляда и возможных грядущих криков, что расколют мой череп болью пополам?

Самое страшное, что могло случиться, уже случилось, и так как я больше не являюсь сотрудницей клуба, у меня нет больше необходимости миролюбиво держать язык за зубами, притворяясь кроткой послушной овечкой.

Лицо Тони на миг вытягивается в удивлении, а затем быстро багровеет, заставляя вены на лбу и шее вздуваться и извиваться как змеи, пока зрачки его сужаются до крохотных точек, заливаясь праведной злостью. Так всегда происходит, когда он намеревается устроить кому-то из своих «тупоголовых танцовщиц» вселенскую взбучку, но к превеликой удаче моей головной боли его доселе молчаливый брат внезапно решает его остудить еще до начала истошного ора.

— Тони, думаю, на сегодня хватит ссор и криков. Оставь нас с Аннабель наедине, — абсолютно спокойно произносит Эрик, вставая плечом к плечу к брату. И сейчас, когда хореограф-холерик готов рвать и метать, а босс-удав по своему обычаю бесстрастен, во внешности близнецов не отмечается вообще никакого сходства.

— Но как эта сука посме…

— Тони, я сам с ней разберусь, — тут же отрезает Эрик. — А ты возвращайся лучше в зал. Выпей чего-нибудь для расслабления, да за другими танцовщицами присмотри. Здесь все решу я.

— Знаю я, как ты решишь, — недовольно фыркает Тони. — Как всегда, все спустишь с рук своей любимой девке, — и, бросая на меня взгляд, полный презрения, он что-то невнятно бурчит себе под нос, явно покрывая меня и Эрика проклятиями, а затем все же выполняет просьбу брата: с демонстративным громким хлопком двери вылетает из кабинета.

— Присядь, — монотонно приказывает Эрик, но я не планирую садиться, как, впрочем, и задерживаться с ним наедине. Никогда не любила этого скользкого типа и всегда максимально избегала общения с ним, даже после того, как неожиданно стала его фавориткой.

— Сядь, — повторяет он и, слегка смягчив голос, добавляет: — Не хочу, чтобы ты опять рухнула.

— Я же сказала: со мной все в порядке, — заверяю я, ни капли не лукавя, ведь головная боль и хроническая усталость уже давно являются моими постоянными спутниками жизни, а в обморок я грохнулась, скорее, от морального упадка, чем от тяжких последствий драки.

— Не важно. Сидя разговаривать нам будет удобнее, — настаивает Эрик, указывая на диван. Я недолго мешкаю, абсолютно не понимая, что он от меня еще хочет, но все же наконец присаживаюсь.

— Если честно, не совсем нахожу темы для разговора, Эрик. Ты же ясно сказал, что мы с Талией обе уволены.

— Разве я так сказал? — Мэрроу едва заметно приподнимает бровь.

— Да, именно так ты и сказал, — сквозь хриплый вздох подтверждаю я, прикасаясь к болезненной точке на животе, по которой пришелся один из ударов Талии.

— Пить будешь? — отходит от темы он, направляясь к своему личному бару.

— Ты же знаешь — я не пью.

— Даже воду?

— Воду пью, — отвечаю я, и мое пересохшее горло мгновенно сигнализирует о сильной жажде, когда я вижу, как Эрик наполняет бокал прозрачной жидкостью, который он вскоре любезно протягивает мне. Себе наливает порцию любимого шотландского виски, а затем ставит стул прямо передо мной обратной стороной и усаживается, опираясь локтями на спинку. Около минуты просто нервирует меня своим пристальным взглядом, а после произносит:

— Когда я сказал, что уволены обе, я имел в виду Талию и Лолу. О тебе речи не шло, — ошарашивает он меня, вынуждая чуть ли не поперхнуться водой.

— Что? — недоверчиво таращусь на него, по-прежнему боясь начать радоваться раньше времени.

— Не стоит так удивляться, Анна. Я ни за что тебя не уволю и, думаю, не стоит объяснять почему, но, тем не менее, драк и ссор я в своем клубе терпеть не намерен. Второй раз я так просто тебе подобного не прощу. Надеюсь, тебе это понятно? — строго спрашивает он и делает небольшой глоток алкоголя, жаля меня суровым прищуром.

— Да, конечно, Эрик, — тут же отзываюсь я, заметно приободряясь от осознания, что моя надежда сохранить дом все-таки еще не потеряна. — Клянусь, такого больше не повторится. Да и этой драки я пыталась избежать до последнего. И не я ее начала. Это все Талия. Раньше она лишь задирала меня и ограничивалась толчками и подножками, но сегодня сорвалась с цепи, и мне пришлось защищаться. И можешь не верить, но я уже времечко терплю беспричинные нападки девочек, никак им не отвечая только потому, что мне очень нужна эта работа.

— Почему же не верю? — коротко усмехается он. — Думаешь, я не был в курсе, что Харт каждой девчонке заплатил, чтобы они тебе спокойно работать не давали?

— Так ты знал? — искренне поражаюсь я и даже не знаю, чему больше: тому, что Эрику с самого начала было обо все известно, или тому, что я сама не смогла додуматься раньше, кто стоит за моей затяжной коллективной травлей.