Переезд в Нью-Йорк для меня — это вызов, риск, приключение. Это новый старт. Новой этап в моей жизни и одновременно новая точка отсчёта до моего следующего взлета, к которому я буду стремиться ничуть не меньше, чем делал это до сих пор.

Я всегда мечтал с концами избавиться от всей нищеты и преступности, что окружали меня с самого детства. А сейчас, когда Мэгги больше нет, моё желание поскорее уехать из родного города возросло в троекратном объёме, поэтому я жду не дождусь, когда уже совсем скоро навсегда покину Рокфорд, оставив всё плохое позади и забрав собой самое ценное, что у меня осталось — Ники.

Варясь в раздумьях о том, как мне уговорить эту упертую девчонку согласиться уехать вместе со мной, я выбираюсь из ванной «будки» и на удивление отмечаю, что именно сегодня всё-таки один плюс холодного душа имеется — он хоть немного спасает от устоявшегося в Рокфорде зноя.

Оставляя за собой мокрые следы, я отправляюсь навстречу звукам, доносящимся из кухни: шипение сковороды, шум закипающего чайника и звон посуды, сопровождающий все копошение моей малышки, что вовсю творит завтрак у плиты.

Не уверен, что смогу хоть что-то запихнуть в себя — желудок до сих пор бунтует после мощного алкогольного маринада, однако отсутствие желания вывернуть его содержимое наизнанку лишь от одного запаха еды, несомненно, радует меня.

Мой тихий приход остается незамеченным, поэтому я пользуюсь им, чтобы украдкой понаблюдать за Николиной, мысленно улетая на несколько недель назад, когда впервые увидел её в этом же месте в совершенно другом свете, который теперь уже ничто не сможет изменить.

Хорошо ли, что на меня снизошло это запоздалое озарение, или плохо, — не знаю, но одно я могу сказать наверняка — я об этом нисколько не жалею, даже несмотря на то, что она — не моя.

В тот вечер Николина была с распущенными влажными волосами, одета в мою майку и покрыта новыми следами физических ран. Сейчас же со всем вышеупомянутым совпадает лишь последнее, и судя по тому, что она начинает взбираться на стол, чтобы достать что-то с верхней полки кухонного шкафчика, ещё одной порции новых ушибов ей не миновать.

— Ну и куда ты полезла? — наконец подаю голос я, в два шага перемещаясь к непроходимой мартышке. Она взвизгивает от испуга и, ясное дело, валится спиной назад, удачно впечатываясь в мой корпус.

— Остин!!! Чтоб тебя! Сколько ты можешь так делать?! — громогласно ропщет Николина, срывая с моих губ первый за эту неделю искренний смех.

— Делать как? — мои руки крепко удерживают её тонкую талию, которую, кажется, если сжать крепче, можно случайно сломать.

— Подкрадываться втихаря и пугать, — она откидывает голову назад на моё плечо, прижимая руку к своей грудной клетке.

— Я не пугаю, а спасаю тебя от очередных повреждений, — произношу в сантиметре от её щеки, едва справляясь с порывом прикоснуться к ней губами.

— Спаситель нашёлся, — фыркает она, учащённо дыша.

— Да успокойся, и лучше скажи: чего ты хочешь? — выдыхаю вопрос возле её уха, что вмиг обрывает ускоренное дыхания Ники, а её саму заставляет вздрогнуть, как от удара грома, и тут же оцепенеть.

— Что ты сказал? — голос же её вообще превратился в сдавленный сип.

— Чего ты хочешь? — повторяю я, что-то вообще не понимая её странной реакции. — Что ты с полки хочешь достать? Я помогу, — договариваю вопрос до конца, и секунды не проходит, как Ники по новой запускает своё дыхание. — С тобой всё нормально? Ты чего так напряглась? — не на шутку озадачиваюсь я, сам не замечая, как начинаю водить большим пальцем по её пояснице.

— Да… Всё нормально. Ты просто реально меня напугал. Не делай так больше, а то в противном случае ты меня не от ушибов убережёшь, а до сердечного приступа доведёшь… ой… — она прикладывает руку к губам. — Прости… я не хотела этого говорить… Сейчас это… совершенно неуместно.

— Ничего страшного, — страшно то, что я сейчас надышаться тобой не могу, а руки так и чешутся забраться выше под майку и исследовать каждый миллиметр твоего тела.

— Да нет. Прости меня. Я, как всегда, не контролирую свой язык. Сначала говорю, а потом думаю, — продолжает переживать Ники, неуверенно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, вынуждая меня освободить её из уз своих ладоней.

Поворот. Встреча взглядов. Резкие скачки моего сердца, пока мысли переплетаются с гаммой эмоций, сбиваясь и наслаиваясь как снежный ком, что мгновенно встаёт поперёк горла, не давая мне не единого шанса выдавить из себя хотя бы слог.

Морально я уже готовлюсь к очередному неловкому молчанию, однако Николина спасает ситуацию, всем своим собранным видом показывая, что ей есть, что мне сказать.


— Ты прости меня, Остин, — вновь повторяет она ненужные извинения.

— Я же сказал: ничего страшного, — хрипловато заверяю я, радуясь, что речевой аппарат хоть как-то заработал.

— Нет. Я не за это извиняюсь.

— А за что?

— За то, что сорвалась на тебе в комнате. Я не должна была этого делать. У тебя и так сейчас тяжёлый период, а ещё я тут додумалась сбрасывать на тебя свой негатив, вместо того, чтобы поддерживать. Ты прав, я та ещё стерва. А также самый хреновый друг, какого только можно найти. Мне очень жаль, — с грустью в голосе лепечет она, поднимая на меня виноватый взгляд, а у меня аж пальцы с губами начинают покалывать от желания обхватить её лицо и вместо скудного: «Это не так, Ники», впиться в её рот горячим поцелуем.

— Нет, это так, Остин. И даже не спорь. Возможно, если бы я была с тобой рядом после похорон, ты бы не провёл два дня в баре, заливая горе алкоголем.

— Что? Два дня?!

— Да. Ты не вчера пошел в бар, а позавчера.

Вот это поворот! Теперь хотя бы понятно, почему мою память так знатно отшибло. Двухдневная сорокаградусная диета может и не такие последствия повлечь, так что я ещё легко отделался.

— Ты бы никогда так не поступил со мной, поэтому ещё раз прошу прощения. Я должна была быть с тобой, но не была, — она обхватывает себя за плечи, жалостливо глядя на меня, что на сей раз не вызывает во мне ничего, кроме раздражения.

— Прекрати это, Ники. Ты ничего мне не должна. И не нужно жалости. Ты знаешь, я её не приемлю.

— Это не жалость, а…

— Поддержка? — сам не догоняю, почему именно так заканчиваю её предложение, но тут же замечаю, как зрачки Ники сильно расширяются то ли от удивления, то ли вновь от страха.

— Д-да, — и по дрогнувшему голосу понимаю, что все-таки от страха. Только чего тут страшного? Ноль вариантов. Да и спросить она мне не даёт, продолжая свою сочувственную тираду. — Друзья всегда должны поддерживать друг друга, а я этого не делала. Но я хочу, чтобы ты знал, на то были веские причины.

— И какие же? — интересуюсь не потому, что был обижен на неё — это совершенно не так, а просто из-за желания узнать хотя бы малость из того, что происходит в её жизни.

— У меня было много работы в последнее время. Появилась угроза потери квартиры, поэтому пришлось набрать лишних смен, чтобы заработать необходимую сумму.

— Какого черта, Ники?! — от резко вспыхнувшей злости взмахиваю руками и делаю широкий шаг назад, позволяя ей наконец отодвинуться от тумбы. — Ты почему мне сразу не сказала?

— А зачем?

— Что значит зачем? Я бы помог.

— Я не собиралась просить у тебя денег.

— Дура! — от всей души бросаю ей в лицо.

— Почему сразу дура? Я же знаю, что у тебя денег не больше, чем у меня, и расходов тоже не меньше, особенно сейчас из-за бабушкиных похорон и переезда.

— Тебе не нужно думать о моих расходах, Ники. Я бы нашел для тебя необходимую сумму, если бы ты сказала.

— И где, интересно мне знать?! Ты же ещё не начал работать на своём новом месте. Опять согласился бы на какую-нибудь нелегальную хакерскую подработку, рискуя попасть в неприятности или, еще лучше, записался бы на бой? — выпаливает она пылко и с той же прытью начинает перемешивать что-то в сковородке.

— Если бы не нашёл других вариантов, так бы и сделал. Это в любом случае лучше, чем тебе каждую ночь изнурять себя в своём долбаном клубе!

— Нет, это не лучше, Остин! Одно дело потанцевать несколько лишних ночей, и другое — рисковать твоей жизнью. Именно поэтому я ничего и не говорила, ведь знала, что опять врубишь свой режим супергероя и начнёшь мне помогать. Но сейчас ты уже можешь так не злиться и плащ супермена из шкафа не доставать — я сама со всем справилась. Всё в порядке.

— Ни черта не в порядке, Ники! И я буду злиться. Ещё как буду. Сколько раз мне повторять, что тебе не нужно взваливать всё на свои плечи? Появилась проблема, сказала мне, и ни о чём больше не думаешь. Разве так сложно запомнить эту элементарную схему?

— В своей схеме ты упускаешь один ключевой момент.

— Какой?

— Ты не обязан решать мои проблемы. У тебя своих достаточно.

— Твои проблемы — это мои проблемы. Как же ты это не поймёшь?!

— Да это ты никак понять не можешь, что это не так! — бурно восклицает Николина, отбрасывая в сторону ложку и вновь поворачивается ко мне. — Ты мне не муж, не парень, не любовник! Тебе не нужно постоянно геройствовать и помогать мне в каждой мелочи.

— Начнём с того, что потеря квартиры — это не мелочь! А насчёт остального, мне плевать, что я для тебя не первое, не второе и не третье! — К моему превеликому сожалению. — Я твой друг, Ники, и для меня этого уже достаточно, чтобы помочь. Если я вижу, что тебе тяжело, я не могу просто безучастно сидеть и ничего не делать. Ты девушка и не должна ничего решать или вообще хоть о чём-либо переживать, и уж тем более изнурять себя так, как делаешь это ты! — гневно рычу я и распаляюсь еще сильнее, когда чётче разглядываю признаки её усталости: помимо подбитой брови под глазами пролегают темные круги, цвет кожи оставляет желать лучшего, а её и так выделяющиеся скулы впали ещё больше. — И вообще… раз уж ты заговорила об этом… Почему ты денег у Марка не попросила? — да, я задаю этот вопрос во всю кухню, потому что не могу на сей раз удержать в себе известную мне информацию из-за откровенного недоумения — какого лешего Эндрюз не решил все её финансовые проблемы и вообще до сих пор позволяет вилять задом в клубе?

— Э-эм… С чего вдруг мне нужно было просить денег у него? — её неподдельное изумление со взметнувшимися вверх бровками выглядит настолько же правдоподобным, насколько и раздражающим.

— Ты можешь прекратить притворяться передо мной, Николина, — понизив голос проговариваю я, пропиливая её сердитым взглядом.

— Притворяться? О чём ты говоришь?

— Я знаю всю правду.

— Какую правду? Ты о чём? Я не понимаю, — но сквозящее волнение в её голосе говорит об обратном — она всё понимает, но тем не менее продолжает бессовестно мне лгать.

— Довольно!!! — мой кулак сотрясает деревянную столешницу. Николина вздрагивает, будто удар пришёлся по ней. — Прекрати врать! Я всё знаю!

— Что ты знаешь? — паника в синих глазах выдаёт её с головой, и я заряжаю по столу повторно.

— Я же прямо сейчас даю тебе возможность самой признаться.

— Остин…

— А ты всё равно этого не делаешь.

— Объясни…

— Не думал я, что когда-нибудь станешь скрывать от меня что-то.

— Я не…

— И врать, глядя прямо мне в глаза!

— Я не…

— Что ты «не», Николина?! — наступаю на неё, вынуждая упереться спиной в холодильник. — Я всё знаю про вас с Марком. Можешь больше ничего не скрывать, — от моего заявления её округлившиеся глаза начинают напоминать хрустальные осколки льда. Вроде бы всё такие же родные, но столь незнакомо-лживые.

— Так ты слышал нас вчера? — нервно блеет она, и я мигом ощущаю, будто эти самые осколки теперь мощно вонзаются мне в мозг.

— Вчера? — не думаю, что она услышала мой вопрос — настолько тихо я его прошептал из-за того, что в памяти внезапно начинали мелькать кратковременные вспышки из вчерашнего вечера.


Шум бара, яркие огни города, мои крики, такси, какие-то голоса, пение Марка, его побитое лицо и звонкий смех Ники, гулко отскакивающий от всех стен подъезда… А дальше гул, шорох, гул, тишина, картинка обрывается полностью и вновь предстаёт коротким мутным бликом, телепортируя меня из подъезда в квартиру, где прямо рядом с кроватью, на которой я лежу, нежно обнимаются мои друзья. Всего мгновенье их близости, а больно так, будто меня часами дубинками лупили. И сразу после снова наступает полнейшее забвенье. Темнота, пустота, затишье, что разрушается лишь одной-единственной вспышкой. Не звуком, не кадром, а целой палитрой мощнейших эмоций. Ярких. Сочных. Пёстрых. Сочетающих в себе буйство страсти, похоти, нежности, счастья… и любви… такой всепоглощающей, чистой и искренней, что я даже не могу поверить в её правдивость.