Тори Майрон - На поводу у сердца

— Хорошим? — усмехаюсь. — Да не такой уж я и хороший.

— Ты, должно быть, смеёшься надо мной, — и она сама начинает посмеиваться, но только совсем безрадостно. — Да ты же вылитый принц из сказки, которому ни белый конь, ни королевский дворец, ни клинковый меч за плечами не нужен, чтобы спасать и зачаровывать принцесс. Да только я никакая не принцесса, что заслуживает спасения, Остин, поэтому ты не должен заморачиваться и создавать себе лишние неудобства из-за моих детских заскоков. Я бы не позволила тебе оплачивать даже дорогостоящее обучение в «Натиде», если бы поступила туда, что уж говорить о содержании моей непутёвой семьи. Я никогда не дам добро на подобную благотворительность. У тебя впереди прекрасное будущее, на пути к которому ожидает еще огромное количество разных препятствий. И я ни за что не стану дополнительным грузом на твоих плечах, что будет мешать тебе двигаться дальше, — произносит она серьёзным голосом, на самом деле веря в тот весь бред, что вылетает из её сладкого ротика.

— Ты не груз, Ники. И чтобы я больше не слышал о тебе подобных слов. Я — не ты, и никогда самопожертвованием не занимался. И желание тебе помочь таковым тоже не считаю. Также как и благотворительностью.

— Окей. Допустим. Но тогда ответь: зачем нужно так отчаянно пытаться помочь тому, кто сам отказывается от помощи?

— Затем, что я люблю тебя, Николина! — непроизвольно срывается с моего языка, и я мгновенно напрягаюсь, сосредоточенно глядя ей в лицо. И тут же быстро расслабляюсь, когда, кроме мягкой, печальной улыбки на губах, больше ничего не получаю, осознавая, что она не поняла истинного смысла моих слов.

— Я тоже тебя люблю, Остин, и ещё раз хочу повторить, что я безумно благодарна за твоё рвение мне помочь. Никто никогда не делал для меня столько, сколько сделал ты, именно поэтому я ни за что не стану усложнять тебе жизнь, взваливая на тебя себя со всеми моими проблемами. Не будет этого! Поэтому можешь сразу же об этом забыть, — с непоколебимостью отрезает она, а я хочу ей прокричать в ответ, что она нужна мне со всеми проблемами, заморочками, заскоками, вспышками гнева и самым придурковатым характером, какой только можно встретить, но вместо этого протяжно выдыхаю и, понимая, что уговорами я своего не добьюсь, решаю подойти к решению этой упрямой задачи немного иным путём.

— Ладно, давай тогда поступим так, — складываю руки на груди. — Заключим сделку.

— Сделку? — она недоумённо прищуривается, в глазах проскальзывает интерес.

— Да. Всё просто. Раз ты не хочешь взваливать на меня свои проблемы и разрешать хоть за что-то платить, тогда договоримся так: если ты проходишь пробы и не получаешь бюджетное место в «Натиде», я от тебя отвязываюсь и прекращаю настаивать на переезде. Если же ты получаешь его — соглашаешься жить со мной в Нью-Йорке, а также устроишься на работу, чтобы высылать деньги маме. Что скажешь? Подобный расклад тебя должен полностью устраивать, чтобы не чувствовать себя моей «обузой».

— То есть вариант, что я вообще не попадаю в «Натиду» ты даже не рассматриваешь? — её бровки плавно поднимаются вверх.

— Зачем рассматривать то, что в принципе невозможно? — с полной уверенностью парирую я, несмотря на то, что заранее догадываюсь, какие мысли зарождаются в этой взбалмошной белокурой головке.

Ники однозначно уже в уме планирует, как нарочно завалит пробы, да только эта глупышка не осознаёт, что даже желая этого всем сердцем, она не сможет осуществить подобное.

Для неё сфальшивить в танце — это как любому из нас разучится ходить или дышать. Невыполнимо. А даже если подобная аномалия и случится — это не имеет никакого значения. И получит ли она стипендию или нет — тоже похер. Мне главное — вытащить её из Рокфорда в Нью-Йорк, а там я уже никуда не отпущу эту дурёху.

— Ну так что, договорились, Джеймс? — спустя полминуты её задумчивого затишья протягиваю руку вперед. Она смотрит на неё, потом мне в глаза и, поджав губы, наконец, отвечает на рукопожатие.

— Договорились, Рид, но ты обещаешь, что в случае моего провала ты оставляешь меня в Рокфорде и навсегда забываешь тему переезда.

— Обещаю, — без зазрения совести вру я. — Но ты тоже должна мне кое-что пообещать.

— И что же?

— Ты больше никогда не будешь от меня ничего скрывать, — мои слова отражаются на её лице чувством вины и сожаления, которые Ники торопится умело скрыть, опуская голову вниз.

— Прости меня… Я совсем не хотела тебя обманывать, — бурчит она себе под нос, виновато поглядывая на меня исподлобья. Ну… признаки угрызения совести налицо — и для меня этого уже предостаточно, поэтому я без промедлений отвечаю:

— Всё забыто и прощено, если ты обещаешь мне так больше не делать, — повторяю ей своё единственное пожелание, убирая выпавшую прядь волос ей за ухо. Ники недолго молчит. Вздыхает и, в очередной раз ослепляя меня своей ангельской улыбкой, устанавливает со мной прочный зрительный контакт.

— Конечно, Остин, я обещаю тебе больше никогда не врать.

И, наверное, я должен был сейчас обрадоваться её обещанию, да только сделать этого я не могу: тону в её глазах морских, бесстыжих, которым еще совсем недавно верил без оглядки, и поневоле слышу голосок внутри себя, что так назойливо и четко заявляет:

Врать она тебе больше не будет… но и меньше — тоже.

Николина

«Обещаю тебе больше никогда не врать, Остин.»

Да, и я, правда, больше не буду, но вовсе не потому, что враз перестану быть насквозь лживой тварью, которая по той или иной причине врёт всем и каждому на своем пути, а потому, что Остин будет за сотни километров от меня, и возможности обманывать его ещё больше просто-напросто не представится.

Новость о его скором отъезде в первый миг напугала меня, разозлила, обескуражила, но, чуть успокоившись, я осознала, что я в той же мере рада ей, в какой и огорчена.

Почему огорчена, думаю, и без объяснений понятно, а вот для радости у меня аж целых три причины: первую я уже озвучила чуть ранее; вторая — Остин будет далеко от меня, а значит, в безопасности от возможных действий Адама; и последняя и она же самая главная — я в самом деле хочу попытаться его разлюбить.

Хватит с меня страданий от безответной любви. Всё! После этой ночи точно хватит. Я достигла своего предела. Магия ночи прошла с первыми лучами солнца, растворив мою короткую сказку, и вернула в реальность, которая встретила меня его зелеными глазами, кричащими о безграничном сожалении при одной лишь мысли, что между нами могло что-то произойти. И именно этот его перепуганный, неприязненный взгляд остановил меня от рассказа о нашей ночной вспышке страсти и стал последней каплей, зародившей во мне желание отпустить свою любовь.

Естественно, как вы сами понимаете, разница между захотеть отпустить и отпустить — астрономическая, но в каком-то роде я уже сделала малюсенький шажочек в нужном направлении, признавшись ему о своих сокровенных чувствах.

Да, пусть из-за необходимости покрыть другую свою ложь я высказала Остину все завуалированно, но лично мне даже это помогло почувствовать лёгкое облегчение. Ведь я никогда даже подумать не могла, что у меня появится возможность прокричать свою любовную тайну ему прямо в лицо, так как смелости у меня на это всегда не хватало, да и знала, что ни к чему хорошему моё признание не приведет. Однако, взяв пример с одного мастера по искусному сокрытию всей правды во лжи, мне удалось выбросить из себя на свободу годами мучающий меня сгусток безответных чувств, и теперь я должна заставить себя двигаться дальше, ведь сейчас как никогда подходящее время для этого — перспектива разлюбить Остина выглядит крайне оптимистично, если учитывать, что совсем скоро его не будет со мной рядом со всей его благородной добротой, отзывчивостью, вечной жаждой защищать меня от всех невзгод, героических порывов взваливать на себя мои проблемы и желанием дать поверить, что у меня все еще есть возможность на другую жизнь.

То, что он предложил мне сегодня, звучало как мечта — жить вместе с ним в одном из прекраснейших городов мира, учиться в лучшей танцевальной академии и при этом не оставлять маму насовсем… Боже, да я все на свете отдала бы, лишь бы иметь возможность согласиться на его предложение. Да только не могу. Конечно, не могу, и даже помышлять о таком не стоит, ведь причина моего категоричного отказа далеко не в стойком нежелании еще сильнее напрягать Остина, а совсем в другом…

Причина в Адаме Харте.

Именно из-за его незримого, но столь ощутимого присутствия в моей жизни я не могу уехать с Остином. И из-за него же я с такой легкостью согласилась на уговор с Ридом, чтобы он навсегда отстал от меня со своими до невозможности прекрасными предложениями на нашу совместную жизнь в Нью-Йорке.

Я согласилась, потому что уже сейчас со стопроцентной уверенностью могу спрогнозировать — Харт непременно все испортит. Я провалю пробы в академии, даже если оттанцую, как в последний раз в жизни. Что я и планирую в любом случае сделать, лишь бы Остин безоговорочно поверил, что я сделала все возможное для поступления. И когда я получу отказ от комиссии «Натиды», Риду придется сдержать свое слово и отбросить любые попытки вразумить меня. Он должен будет оставить меня в Рокфорде. Оставить и забыть. Так будет правильно. Для него правильно, а остальное неважно.

Я хочу, чтобы Остин жил без тревог и постоянных отвлечений на мою непутевую персону, всецело сконцентрировавшись на работе, которую любит больше, чем самого себя. И хочу, чтобы, достигнув вершины карьеры и всех поставленных перед собой целей, он повстречал достойную девушку, поистине заслуживающую всей его любви, и построил с ней крепкую, дружную семью, в которой не будет места никакой лжи и недосказанности.

Он заслуживает именно этого, а не подругу под боком, вечно попадающую в неприятности, врущую ему по поводу и без и имеющую мистического, одержимого мужика на хвосте, который без затруднений способен испортить жизнь не только мне, но и Остину тоже. А вот этого я допустить не могу, иначе никогда не прощу себя за это.

Я настолько сильно мечтаю видеть Остина счастливым, успешным и пожимающим плоды своих многолетних усилий, что ради этого, если потребуется, я даже буду готова насовсем уйти из его жизни. Без колебаний. Без сожалений. Но с вырванным сердцем и оставшись без души.

Однако прошу вас: не спешите начинать меня жалеть, ведь ни для кого не секрет, что я издавна закалена в страданиях, а пару недель назад сумела пережить сверхъестественное душевное опустошение, поэтому справиться с человеческой болью расставания, не сразу, но я как-нибудь да сумею. И в этом я нисколько не сомневаюсь.

Но все это будет чуть позже. Думать о печальном и упиваться горем я начну, когда Остин уедет, а пока для прощания с героем всей моей жизни у меня остается в запасе только завтрашний день, и я ни за что не стану тратить его на преждевременную грусть и расстройства.

Сегодня мне крайне повезло, что Остин вспомнил о важной встрече с деканом факультета, которая позволила мне избежать очередного вранья для выдумки вразумительной причины — почему я не могу выйти с ним на улицу, погулять по городу или сходить позавтракать в кафе? Но для нашего завтрашнего времяпровождения еще нужно будет придумать какую-нибудь отмазку, чтобы не выползать из квартиры весь день.

Попрощавшись с Остином, я неохотно поднимаюсь на свой этаж, заранее готовясь к встрече с бардаком после очередных застолий своей спившейся семейки, но, открыв входную дверь, я не успеваю и шагу ступить, как осознаю, что дома творится не просто бардак, а настоящий, разрушительный хаос. И чем глубже в квартиру я прохожу, то и дело наступая на разломанные вещи, тем яснее понимаю — обычное пьянство Филиппа и мамы никак не причастно к этому тотальному разгрому.

Леденящий страх стремительно поднимается вверх по позвоночнику и стягивает горло невидимой леской, когда я онемело осматриваю масштаб разрушений: по всему коридору разбросана обувь, клочья одежды, разорванные пакеты с мусором, на кухне все содержимое шкафчиков превращено в груду осколков, застилающую всю поверхность пола, а в нашей так называемой гостиной размером с кладовку все барахло из шуфлядок вывалено наружу, а телевизор и новая стереосистема Филиппа разбиты настолько, что вряд ли подлежат восстановлению.