Жуть редкостная и, как я уже сказал, совсем неправдоподобная, ведь от меня никто никогда не уходит к другому. Это просто невозможно. Однако, пусть я и понимал, что этот кошмар ничто иное, как ещё один лаг «очарования», каждый раз, стоило мне пробудиться и прийти в себя, некий зубастый червячок не уставал прогрызать мне мозг одним назойливым вопросом: существует ли вероятность, что Лина всё-таки скрыла от меня кого-то очень важного для себя?

Ведь, узнав все подробности её жизни, а не только сухие факты из официальных бумаг, мне ещё больше стало непонятно, почему она так упорно не желает быстро и легко изменить свою жалкую жизнь? Для этого нет ни одной весомой причины, за исключением абсолютно глупых принципов и такой же глупой, пресловутой и возвышенной всем миром любви, которую, помимо меня, она, возможно, испытывает к кому-то ещё.

Но испытывает ли? И если ответ «да», то к кому?

Вариантов у меня было всего лишь два: Марк Эндрюз или Остин Рид.

Первый отпал сразу же, а вот второй… тут пришлось как следует покопаться, что и я приказал сделать одному из своих агентов.

Через пару дней, прочитав полученную информацию на этого крайне интересного кадра и о его связи с Николиной, я значительно успокоился и одновременно удивился. Успокоился потому, что, как выяснилось, хоть в чём-то дикарка была со мной честна — её слова о «родственных» отношениях с Ридом подтвердили все соседи и знакомые, которых удалось опросить на эту тему без вызова подозрений. А почему удивился?.. Хм… Ответ на этот вопрос я предпочту пока что оставить при себе, так как в данный момент он не имеет никакой особой ценности.

Важность имеет только отсутствие каких-либо любовных отношений между этими двумя. Это точно. Без сомнений. Подтверждено несколькими людьми, плюс закреплено немалым списком девушек, с которыми вступал в связь Остин Рид на протяжении их многолетней дружбы с Линой. Не могла же эта бешеная кошка годами сохнуть по нему и так спокойно наблюдать за его интрижками, правда? Будь у неё хоть какие-то чувства к нему, она бы каждой его девке лицо безжалостно перецарапала бы. С её-то нравом. Так ведь? Вот и я думаю, что так, поэтому я смело вычеркнул Рида из кандидатов в возлюбленные дикарки, как, в прочем, и вовсе погасил свою назойливую мысль о его существовании, ведь точно знал — других мужчин в её жизни нет.

И вроде бы всё ничего, да только совсем скоро со мной произошло что-то непонятное: несмотря на полную уверенность в их дружеских отношениях, стоило только Риду вернуться в город и встретиться с дикаркой, как мой внутренний прочный замок на двери, удерживающей все временно потухшие эмоции, впервые начал трещать и ломаться. Не могу объяснить, что послужило причиной подобной реакции на их встречу, ведь, по сути, они просто общались, но от картины их беседы на набережной отголоски злостного рычания моего мистического зверя завибрировали в моём сознании, давая понять, что он явно недоволен их близостью и вовсю норовит выбраться наружу, чтобы наконец забрать себе то, что считает своим.

Но наши с ним желания в этот раз разительно не совпали — я его возвращения жаждал избегать максимально долго, поэтому, чтобы лишний раз не бередить неадекватную часть себя, я решил предупредить Лину, чтобы не забывала, что должна быть осторожна и помнить, кому она принадлежит. И вот так чудо — эта упрямица хоть раз прислушалась к моим угрозам и сразу после похорон стала избегать общения со своим «братишкой», что очень помогло мне сохранять безэмоциональное состояние. Правда, ненадолго, ведь эта кошка совсем скоро додумалась избавиться от Эндрюза по-своему. Использовав меня. И вот же сука… ей таки удалось это сделать.

Увидев присланное Дэном (приставленным к Лине человеком) видео её впечатляющего выступления с этим тупоголовым мачо, все эмоции во главе с разъярённым монстром выбили к чертям сдерживающую их дверь и выбрались на волю, за считанные секунды заполонив собой каждый уголок моих сознания и тела.

Мне невероятно повезло, что в тот момент я как раз заехал домой за документами, а не был, допустим, в офисе среди сотен сотрудников, или в ресторане на одной из деловых встреч, потому что в попытке усмирить всю адскую смесь чувств, среди которых сильнее всего выбивались гнев, бешеная ревность и ненависть к этой сумасбродной девке, я потерял рассудок и разгромил половину своего пентхауса.

Представляю, какие заголовки засверкали бы во всех новостях, устрой я нечто подобное в общественно месте. А я бы устроил, вне зависимости от локации и окружающей публики, потому что совершенно не мог себя контролировать. Я такой хернёй никогда не занимался, но в этот раз от меня ничего не зависело. Я успел лишь отдать приказ убрать Эндрюза подальше от Лины, а затем меня люто накрыло: в ушах зазвенело, как от удара мины, перед взором отрубилась картинка, а в груди будто пробудился вулкан, который требовал выбросить из себя столп огня и лавы.

Вот я его и выбрасывал: летело и ломалось всё, что попадалось под руку, и что не попадалось — тоже. Лишь когда я перевернул вверх дном весь нижний этаж апартаментов, я немного выплыл из яростного забвенья и решил, что благоразумнее будет продолжить выпускать пар на боксёрском ринге, где я и провёл весь оставшийся день, с каждым боем со спарринг-партнёром расставляя все вернувшиеся эмоции и мысли по своим местам.

И сделать это, скажу я вам, было крайне непросто, ведь мешающий мне жить рой чувств вновь начал жалить грудную клетку, гудеть в голове и облеплять всю поверхность кожи, побуждая больше не ждать, а начать действовать быстро и чётко: подставить Марка и заставить Эндрюза-старшего выгнать сына из города, чтобы тот больше не смел приближаться к дикарке; дать разрешение стриптизёрше завязать с Линой драку и нанести ей лёгкие повреждения, которые вынудили бы её тут же прекратить работу; и надавить на её единственную больную точку — маму, убрав из её жизни главную раковую опухоль, которую она несмотря ни на что любит больше себя и собственной дочери, которая, в свою очередь, ради матери готова на всё.

Мозг в трубочку сворачивается от всей этой женской логики: тобой откровенно пользуются, а ты всё равно самозабвенно любишь и ставишь чужие желания превыше своих. Мне такого никогда не понять. Какой-то клуб нездоровых альтруистов, а я во всём этом, если так подумать, прямо-таки истинный благодетель.

Ведь вы только послушайте…

Ушлёпка, издевающегося над Линой, с её пути убрал? Убрал. От ненавистного ей «Атриума» избавил? Избавил. От квартиры, в которой жить без угрозы для здоровья невозможно, освобождаю? Освобождаю. А возможность наконец изменить их с мамой жизнь предоставляю? Да, и это я тоже любезно делаю. И я уже молчу о том, что уберёг эту драчунью от проблем с законом, изъяв из полиции заявление какой-то девки Эндрюза о совершённом на неё нападении.

Говорю же: я — сама доброта, бля*ь, а мой вариант «по-плохому» что-то ни хера не плохой, не думаете? Только почему-то эта кошка дранная совсем этого не понимает. Уверен, даже бедной страдалицей себя считает, а меня — безжалостным чудовищем, что насильно заставит её жить в комфортабельных условиях, купит всё, что она попросит, любимую маму от алкоголизма излечит, и в конце концов каждую ночь в другую галактику от удовольствия отправлять будет.

Немыслимо просто! И ржать, и плакать хочется, честное слово. За какие такие грехи мне эта безмозглая девица на голову, а если точнее, под машину свалилась, — вопрос на засыпку, но Лина непременно будет долго и упорно извиняться за каждый мой потраченный нерв из-за её несносного поведения и наглых безрассудных выходок.

От одной лишь мысли о её сладких губах на моём члене по венам простреливает ток, а чем ближе я подбираюсь к кабинету, тем сложнее мне становится дышать, сохранять здравомыслие и игнорировать мгновенную химическую реакцию в теле, от которой сердце заносится в нетерпении наконец увидеть её синие глазки, запустить руку в шелковистые волосы и, придавив изящное тело к себе, с жадностью напасть на её умопомрачительный рот.

Грёбанный романтик во мне восстаёт из пепла, чёрт бы побрал этого гада живучего! Как же мне жилось-то без него прекрасно, чтоб вы знали. Но ничего… Клянусь, я всегда буду тем, кто есть сейчас, и ни одна девка этого не изменит. И раз уж эта нежная скотина во мне не смогла сгореть, значит, я придушу ее, затопочу, утоплю, да что угодно сделаю, лишь бы ее во мне больше не было. Я вытравлю из себя всё, что заставляет испытывать меня дикарка, и сделаю это с её же помощью — попользуюсь ей, пока до тошноты не приестся, и тут же освобожусь от влияния, которое сейчас усиливает своё воздействие на меня с каждым пройденным шагом, сокращающим между нами расстояние.

До моего проклятья остаётся буквально десять метров, как вдруг меня отвлекает вибрация смартфона. Отвечаю на звонок, но мне едва удаётся вникнуть в смысл слов одного из сотрудников, активно излагающего проблему, требующую моего внимания.

Пять метров — и моя ассистентка Сара что-то сообщает мне, а что — я абсолютно не улавливаю.

Три — по жилам вслед за током пролетает живительный огонь.

Два — зверь во мне, учуяв свою кошку, взвывает от восторга.

Один — я открываю дверь и, чувствуя, как Её запахом опутано всё пространство кабинета, всего за долю секунды чётко понимаю одно — лишь только грёбанное чудо поможет мне остаться собой после истечения этого контракта.

Глава 16


Адам


— Нет, я сказал, нам это не подходит. Ищи другие варианты, — строго чеканю я. Продолжая разговаривать по телефону, направляюсь к рабочему столу, полностью игнорируя присутствие Лины. Не могу на неё посмотреть. Не сразу. Мне необходимы несколько секунд, чтобы совладать со стихией, раскаляющей всю кровь до неистового жара, которую породили во мне всего пара вдохов её уникального аромата. Чего не скажешь о дикарке: ей совсем не требуется время, чтобы сразу же впиться в меня пристальным взглядом. Я чувствую её изучающий прицел на себе, как передвигающийся, горячий поток воздуха по коже, что ещё сильнее усложняет мою миссию — сохранять концентрацию в беседе с руководителем технического отдела.

С трудом выслушиваю всё, что он мне говорит, вроде даже что-то внятное отвечаю и только к концу разговора начинаю ощущать, что первый бурный наплыв «очарования» преодолён и я готов приступить к адекватному диалогу с моей напастью.

— У тебя пятнадцать минут, Джеймс, так что советую не терять времени и сразу переходить к делу. Зачем ты пришла? — спрашиваю я, присаживаясь в кресло. Интонация голоса нисколько не отражает моего истинного внутреннего состояния, как, впрочем, и не отличается от той, с какой я обычно общаюсь с другими своими подчинёнными — и так должно быть всегда.

Она как все, и пусть не ждёт от меня особенного отношения. Она его не получит. Не заслужила.

Но так, мать её, я думаю лишь до момента, когда перевожу на дикарку равнодушный взгляд. Всего мгновенье встречи с синевой её глаз, в которой вмещается целая вселенная, — и мне словно под дых заряжают железной кувалдой, что чуть ли не сгибает меня от боли пополам.

Все три недели я видел её исключительно на видео, что были сняты с расстояния, и потому я не мог заметить того, насколько сильно ухудшился внешний облик Лины: её хрупкое тело заметно исхудало, кожа, сильно обтягивающая выпирающие ключицы, стала почти прозрачной, на бледном лице присутствуют все признаки переутомления, а внушительная рана над бровью лишь добавляет её наружности ещё большей жути.

Нет, она не стала выглядеть менее красивой или сексуальной для меня. Не представляете, как бы мне хотелось, чтобы это было так. Но ничего подобного: даже нынешний её изнурённый, не совсем здоровый вид, нисколько не убавляют её привлекательности в моих глазах, а только заставляет с остервенением вцепиться руками в подлокотники кресла, чтобы не выдать всполохнувшего во мне гнева.

Не на Лину. Хотя и на неё тоже за её идиотский характер, который побуждал её так долго упрямиться и не приходить ко мне. Но в большей мере я беспощадно зол на себя и на ту белобрысую суку, которой я ясно сказал: «завязать драку, но не наносить Лине тяжёлых повреждений», а глубокое рассечение на её лбу явно к такому отнести нельзя. Но со шлюхой, не понимающей точных приказов, я разберусь чуть позже, а пока я заставляю себя успокоиться, чтобы, неспешно приближающаяся к столу Николина ни в коем случае не заметила моего напряжения.

— Я пришла просить тебя нанять меня на работу, — голосок её звучит довольно ровно, но вот пальцы, яростно сжимающие ткань милого сарафанчика, который так и хочется одним рывком стянуть, разом выдают степень её негодования относительно всего происходящего.

Нет, ну она точно забавная. Такое чувство, будто пришла о каторге просить, а не о приятной возможности выбраться из грязи, в которой топчется всю свою жизнь. Что в её дурной бошке творится? Почему нужно относиться к сексу за деньги столь категорично? Что это за преграда такая, вечно ускользающая от моего ума, мешает ей отбросить нелепые предрассудки и с удовольствием обеспечить себе беззаботное будущее? Ответы на все эти вопросы для меня тайна, покрытая мраком, которую мне на хрен раскрывать не нужно. Не моё это дело. Не волнует. Не должно волновать. Не должно! Она уже здесь. А больше меня ничего не колышет, так что не хер запаривать себе голову без нужды.