— Хорошо, Адам. Ты, как всегда, прав, — тихо вздыхает, закусывая губу. — Раз ты всё равно от меня не отстанешь, пока не попользуешься до отвала, мне стоит забить на свои идиотские принципы и сконцентрировать внимание на нашем с мамой будущем, которое подарит нам эта лёгкая и приятная работа на тебя, поэтому обещаю, что изо всех сил буду стараться быть покладистой и преисполненной искренним желанием трахаться с тобой, как и все твои предыдущие шлюхи. Конечно, не гарантирую, что у меня получится избавиться от всех своих глупых женских заморочек в первые же дни наших рабочих отношений, но я сделаю всё возможное, чтобы это случилось как можно скорее. Как-никак теперь ты мой босс на ближайшие несколько месяцев, и мне совсем не хочется доставлять тебе ещё больших неудобств, чем я уже доставила, — проговаривает она сдавленно, глухо, то и дело борясь со своей внутренней моралисткой-гордячкой, но на сей раз чувствуется, что Лина не просто говорит мне то, что я хочу услышать, а как будто саму себя убеждает в каждом сказанном слове. — У меня только будет к тебе одна убедительная просьба… а если точнее, пожелание по поводу одного условия в контракте, — добавляет она, нервно сглотнув, вынуждая меня подозрительно прищуриться.

— Слушаю.

— Я хотела бы попросить, чтобы ты никоим образом не выделял меня из огромной кучи своих девушек по найму и назначил мне срок работы такой же, какой был у всех остальных… эм… если я правильно запомнила: три месяца? Я могу рассчитывать на этот пункт?

— Исключено, — отрезаю я, неслабо раздражаясь.

— Но, Адам…

— Нет, Лина, — резко зарываюсь ладонью в светлые волосы, надавливаю на затылок, оставляя между нашими лицами не больше сантиметра. — Три месяца — это ничто после столь продолжительной возни с тобой.

— Четыре? — надежда сквозит в её вопросе.

— Мало.

— Пять? — а теперь тревога.

— Мало.

— Полгода? — нарастающая паника.

— Год. Не меньше.

— Год?! — ужас всецело поглощает девичий голос. — Ты хоть представляешь, что со мной будет через год?!

— Представляю, — касаюсь губами её румяной щеки, добираясь до родинки, которую хочется скушать. — Через год ты будешь богата, всё так же молода и красива, и свободна от моего плена. Все двери будут перед тобой открыты. И ты сможешь делать всё, что захочешь, — моё предсказание отдаётся горечью на языке, а сердце в протесте колотит по рёбрам, но это неважно. Через год такой реакции не будет. Я тоже буду свободен. От неё.

— Нет, ты не понимаешь, Адам! — взволнованно восклицает Лина, её дыхание становится рваным и частым. Она в самом деле напугана не на шутку. — Ты не имеешь представления, что… что мне пришлось пережить после… после той ночи… когда… мы… когда я ушла. Твоя сила… она что-то сделала со мной… она… она всё…

— Сожгла, — завершаю её предложение, и Лина недоумённо хмурится.

— Так ты знаешь?

— Знаю.

— Все девушки это переживали?

— Да.

— И?

— Что «и»?

— Они пережили?

Я усмехаюсь: её чрезмерное волнение меня веселит.

— Лин, ты так спрашиваешь, будто «очарование» им все внутренности вырезало, а не всего лишь временно отрубило эмоции.

— Всего лишь? — недоумение Лины неумолимо возрастает. — Всего лишь?! Ну, конечно, для тебя это «всего лишь», — фыркает она. — Тебе неизвестно, каково это, сначала несколько часов гореть, а потом ходить неделю как живая мертвечина, параллельно ещё галлюцинируя и мучаясь в кошмарах.

— Почему же? Очень даже известно. Я так почти три недели проходил.

— Что?.. — она ненадолго зависает в изумлении, а я залипаю на её округлившийся рот.

— Да. Последствия твоего разбитого сердечка сожгло не только тебя, но и меня тоже.

— Ты не разбил мне сердце, — мгновенно обороняется она. С помощью лжи. Снова.

— Если бы не разбил, ты бы так не страдала, и желание жить вместе со всеми эмоциями никуда не исчезло.

— Откуда такая уверенность?

— Только моим контрактным счастливицам не повезло испытать на себе этот побочный эффект «очарования». Предполагаю, это всё потому, что за месяцы работы на меня они успевали проникнуться ко мне, так сказать, глубокими чувствами. С женщинами на одну ночь, с которыми я случайно трахался вне контракта, всё было в порядке. Никакого внутреннего пожара и эмоциональной отключки. Отсюда и такие выводы, Лин. И нужно отметить, что и в этом ты умудрилась выделиться из толпы, — размеренным тоном сообщаю я и довольно ухмыляюсь, с интересом наблюдая, как стремительно меняется выражение её лица во время анализирования полученной информации: задумчивость, осознание, удивление, страх, возмущение, и… отсчёт пошёл: три, два, один… злость.

— Поставь меня на пол, Адам! — раздражённо рявкает Лина, но, зарабатывая за это выразительный взгляд, тут же немного исправляется: — Пожалуйста… Поставь. У меня тело затекло висеть на тебе так долго.

А я всё равно не хочу её отпускать, но Лина таки вынуждает меня это сделать, начав елозить в моих руках, ещё сильнее повышая шкалу возбуждения. В таком состоянии я долго обсуждать условия не смогу, поэтому, желая приостыть, возвращаю негодующую ведьму на пол и тут же подхватываю вновь, вовремя заметив, что её неслабо ведёт в сторону.

— Всё нормально. Голова немного закружилась, — заверяет она, поднося руку к брови.

— Не нормально. Тебе нужно показаться врачу.

— Нет. Я в порядке. Уже всё прошло. Просто не ела сегодня ничего.

Бросаю беглый взгляд на часы — почти пять вечера. Про себя чертыхаюсь и, продолжая одной рукой удерживать Лину за талию, вытаскиваю из кармана телефон, набирая ассистентку. Приказываю Саре заказать еду из моего любимого ресторана в офис с важной заметкой: «еды много, доставка — рекордно быстрая», и вновь перевожу всё внимание на пытливо изучающую моё лицо дикарку.

— Насчёт врача тоже не обсуждается. Ты сегодня же поедешь в больницу и пройдёшь тщательный медицинский осмотр, — строго чеканю я.

— Но я не могу.

— Что значит, не можешь?

— Я маму дома оставила одну.

— И что?

— Она не в лучшем состоянии из-за ухода Филиппа.

От меня не ускользает, с какой лютой ненавистью она произносит имя отчима.

— Это не проблема. Я отправлю к твоей маме специалиста, который побудет с ней и заодно подготовит к нашему скорому отъезду.

— Отъезду?

— Да. Мои дела в Рокфорде подходят к концу, через несколько дней мы улетаем в Нью-Йорк, и потому твою маму я размещу в наркологическую клинику, лишь когда прилетим туда, чтобы ты могла навещать её в свободное от работы время.

— Ты серьёзно? — выдох, полный неверия, вылетает из её уст.

— Я никогда не говорю несерьёзно. Что тебя удивляет? — задаю вопрос, хотя прекрасно знаю ответ: она, по ходу, реально думала, что я заточу её, как пленницу, в своих хоромах, в которых она будет ожидать моего возвращения, трясясь от страха. Неужели я правда выгляжу таким страшным в её глазах?

— Не знаю… Не важно… Просто… дело в том, что мне ещё нужно будет уговорить её на лечение. Я не уверена, что смогу так быстро это сделать, — произносит Лина вроде как с грустью, но в глазах уже вовсю светлеет восход.

— Быстро сделать это смогу я, но для этого нужно, чтобы она протрезвела. Этим и займётся нарколог, который прибудет к ней уже сегодня, — а после этих моих слов и секунды не проходит, как моя дикарка даже без улыбки на губах начинает светиться точно солнышко, от которого у меня аж глаза слепит, а блаженное тепло окутывает тело до последней косточки.

Чёрт бы побрал эту ведьму, как у неё это получается? Неисчислимое количество женщин смотрели на меня, как на божество, но ни одна из них не могла по-настоящему дать ощутить себя таковым. Но с Линой… С ней всё иначе… Я ощущаю себя всемогущим богом, способным созидать новые миры, лишь потому, что становлюсь причиной её счастья.

— Спасибо, — а слыша её тихий, внезапно потеплевший голосок, клянусь, я чувствую, как в теле появляется такое количество энергии, которой хватило бы на сотворение целой галактики.

— Я ещё ничего не сделал, — наклоняюсь к её лицу и неторопливо провожу пальцами по её впалой скуле. Да! Пристрелите меня, но я опять к ней нежно прикасаюсь. — Но когда сделаю, ты знаешь лучший способ, как меня отблагодарить. — И да, я опять её целую. Опять начинаю ласкать её сладкий язычок своим, прижимая хрупкое тельце к себе ещё ближе, и исчезаю в мелодии женского стона, смакуя робкие прикосновения маленьких рук к моему лицу.

Сколько же времени должно пройти, чтобы мягкие подушечки её пальцев перестали обжигать всю поверхность кожи? Сладость губ прекратила отравлять, словно наркотическим опиатом? А запах… бля*ь, этот её потрясающий запах… когда же он утратит силу заменять мне весь кислород в лёгких и засорять мозг сентиментальным шлаком?

Не знаю. Но, думаю, года точно должно быть достаточно, чтобы Лина мне вконец надоела и всё её воздействие на меня тут же нейтрализовалось. Двенадцать месяцев, а, может, и меньше, — и я буду полностью здоров. Ну а сейчас я чуть ли задыхаться не начинаю и еле подавляю в себе разочарованный стон, когда резко отстраняюсь от губ дикарки.

— Адам… — почти беззвучно шепчет сквозь тяжелое дыхание, глядя на меня помутневшим, томным взглядом. Вижу, каких усилий ей стоит держать веки открытыми. Мне тоже сложно просто на неё смотреть, но нужно уже завязывать с этой, мать её, любовной прелюдией, которую всё равно здесь сексом не закончить.


— Что ещё ты хочешь в оплату за своё хорошее поведение? — вмиг возвращаю голосу привычную бесстрастность, замечая, как мой вопрос быстро сбрасывает с глаз Лины поволоку нестерпимого желания.

— Мне… мне ничего больше не нужно. Лечение мамы и избавление от Филиппа — это всё, ради чего я сюда пришла.

И вновь… её интонация мрачнеет до какой-то погребальной черноты, стоит ей только упомянуть имя этого урода.

— Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? — спрашиваю я, в уме заранее рассматривая варианты, как превратить жизнь её отчима в ад, даже если она попросит его не трогать.

— Я хочу, чтобы он сдох! — но Лина, мягко говоря, поражает меня своей жёсткой и как никогда откровенной фразой вместе с диким блеском ненависти в зрачках. — Но смерть для него — это слишком просто, поэтому… сделай с ним всё, что потребуется, чтобы каждое утро эта мразь горько сожалел о том, что вообще проснулся.

Охренеть! Я думал, она в гневе невероятно сексуальна, но, одержимая неистовым желанием отомстить своему обидчику, Лина представляет собой само воплощение совершенства, от созерцания которого вся кровь вместе с огненной массой сгущается в моём мужском центре и истошно кричит о необходимости поскорее снять напряжение.

— Я всегда знал, что ты милая лишь внешне, но не думал, что ты, прям, настолько жестокая, — сдавлено констатирую я, ведя настоящую войну с возбуждением.

— Я не жестокая, а справедливая. Тебе вряд ли известно абсолютно всё, что он мне сделал за долгие годы, поэтому Филипп без сомнений заслуживает всех страданий, которые его ожидают.

Вот же чёрт! Стоит только представить, как эта тварь неоднократно обижал мою дикарку, как зверь во мне начинает сотрясать весь разум своим яростным рёвом, отчего теперь неописуемых страданий её отчиму-отморозку уж точно не миновать. Задача будет выполнена с особой изощрённостью и превеликим удовольствием. Это я могу гарантировать стопроцентно.

— Адам, ты мне так и не ответил на один вопрос, — Лина отвлекает меня от занятных планов о свершении суровой кары Филиппа.

— На какой?

— Твои девушки… ну… те, что контрактные… они вернулись к нормальной жизни после окончания работы? — с неприкрытой тревогой интересуется она.

— Конечно, вернулись. Я же сказал, что это временно.

Но мой ответ нисколько не дарит Лине расслабления. Она лишь на несколько секунд задумывается о чём-то своём и вновь поднимает на меня свой вопросительный взор.

— А временно — это сколько?

— У всех по-разному. Кому-то хватало месяца, кому-то несколько, кому-то больше года. Восстановление у каждой девушки происходит индивидуально.

— И от чего это зависит?

Ещё раз прокручиваю к голове изученную информацию на многих бывших работниц и выдаю Лине единственный логический вывод, к которому я сумел прийти:

— Скорее всего, чем быстрее тебе удастся переключить своё внимание на другого мужчину, который сможет вызвать в тебе сильные эмоции, тем быстрее ты восстановишься, — произношу я, и в мозгах тут же загорается насущный вопрос: кто именно вернул эмоции Лине? Ежедневно раздражающий её Эндрюз или же драгоценный брат?

Но я не успеваю рот открыть, чтобы спросить, как Лина меня опережает своим вопросом.